Архангелы Сталина

Житие от Израила

Чтобы не скучать в ожидании Гавриила, наверняка пьющего с капитаном что-то горячительное, я предложил Берии прогуляться по «Челюскину». Я остановил Шмидта, пытавшегося нас сопровождать, и мы неторопливым шагом вышли на палубу.

– Присядем? – Я показал рукой в сторону нагромождения всевозможных ящиков.

Берия согласно кивнул головой и пошел вперед, выискивая укромный и, главное, непродуваемый уголок. Вот он расположился на ящике и внимательно прищурил глаза, ожидая начала разговора. Только я сначала закурил, полюбовался искорками на надраенных сапогах, собираясь с мыслями, и только потом спросил:

– Что ты думаешь об этом, Лаврентий Палыч?

– О капитане? Или вообще? – уточнил Берия.

– Да что о капитане говорить. Сейчас укушают с Гиви пару бутылок, и пойдет твой капитан к себе на мостик. Или в рубку, как это моряки называют? В общем, к себе пойдет. А что о нас скажешь? О ситуации?

– Непонятная у нас ситуация, – вздохнул Лаврентий Павлович. – Непонятная и оттого весьма прискорбная.

– Чего тут прискорбного? – я позволил себе слегка возмутиться. – Разве мало попаданцев по мирам шастает?

– Мало, Изяслав Родионович. На самом деле мало. Можно даже по пальцам пересчитать. Уж извини, но ты просто всей информацией не владеешь. Вы с Гавриилом Родионовичем все больше по боевым действиям специализируетесь да еще географические открытия курируете. Я же до сих пор боец невидимого фронта.

– Ну, скорее, генерал. А что там с попаданцами?

– Абсолютное большинство попаданцев оказываются в так называемых халявниках.

– Интересное название.

– Это искусственные миры, создаваемые нашим вероятным противником, на основе считанной с мозга жертвы информации, – пояснил Берия. – Сами по себе они не долговечны, но способны поддерживать свое существование за счет попавшего туда человека. Но не физической его составляющей, а постепенно поедает то, что в просторечии называют душой. И для удержания человека там – дают ему все. Именно все. Читал мемуары этих похождений между мирами?

– Еще бы! – я кивнул в подтверждение. – Мое любимое чтение.

– Вот-вот. И ни разу не задумывался, почему им там дается все и сразу? В одной книге – барон. В другой – маркиз или герцог. В третьей, минуя королевское звание, сразу в императоры лезет. Но это еще не все. Колдуны, ведьмы, вампиры, оборотни и прочие маги в наличии имеются? Сколько угодно. Прямо толпами бегают и в академиях обучаются всенепременно.

– Не может быть, – не поверил я Лаврентию. – Какие же должны быть затраты энергии на создание стольких миров?

– Минимальные. Укол ЛСД мелкому бесу, и его глюки проецируются на абсолютную Пустоту.

– И она терпит?

– А ей по фигу. Она настолько самодостаточна, что просто не обращает внимания на мелкую суету

– Но это же родина его. – Я показал пальцем вверх, давая понять, чья же именно это родина.

– Тем более. Что ей после этого бесовский бред.

– А как же бессмертие? Ведь чуть ли не каждому дается.

– Бред, – отмахнулся Лаврентий. – Наукой не подтверждено.

– Опять ты про свою науку. А кто недавно утверждал, что путешествия между мирами невозможны?

– И сейчас могу это повторить.

– А «Варяг-победитель»?

– Там другой случай. Нам пришлось в срочном порядке создавать мир, аналогичный нашему, в параллельном пространстве. Иначе совокупная энергия всех, желающих переиграть русско-японскую войну, могла привести к одновременному взрыву всех Японских островов и последующему их затоплению. Но там ребята путевку в один конец получили. Без всякого шастанья по мирам. Обратный переход намертво перекрыт, во избежание… Да, во избежание!

Ух ты! Дела-то какие творятся. А я и не в курсе. Упущение, однако.

– А ты, Лаврентий, японцев пожалел? – укорил я товарища Берия.

Он в ответ сначала сурово глянул исподлобья.

– Я не думаю, что параллельный вариант покажется им лучшей альтернативой. А японцев я не больше твоего люблю. Знаешь, сколько японских шпионов я разоблачил?

– Тебе их назвать поименно? Ты лучше расскажи, чего тебе в нашем засланстве, пардон, попаданстве, не понравилось? Это тоже происки обкурившихся бесов?

– Не думаю. – Берия с сомнением покачал головой. – Не их уровень. Просто сил не хватит двух архангелов и одного… хм, райского сотрудника так заморочить. Это настоящее прошлое.

– Параллельное?

– Ну, с нашим появлением здесь оно в любом случае становится параллельным. Закон Кубикуса в действии. Дословно он гласит: «…Если вы попали в прошлое вместо параллельного мира, – не отчаивайтесь. Останьтесь в живых первые пятнадцать минут и… творите свою историю…»

– Мы, пожалуй, натворим. Ты признайся, Лаврентий, вашей конторки уши из-за всего этого выглядывают?

– Нет, – сокрушенно помотал головой товарищ Берия, – если бы наши, я бы точно знал. Подготовительная работа должна начинаться минимум за полгода. Тут явно кто-то из начальства руку приложил.

Я с большим подозрением поглядел на собеседника.

– А как же вы с Ильей, ничего не зная, уже в соответствующей форме прибыли? И какими судьбами тебя вообще к нам принесло?

– Точно тебе говорю, не знал я ничего. Мы как из-за угла глянули, так и ох… удивились очень, – пояснил Лаврентий Павлович. – Меня Александр Христофорович попросил с Ильей поехать.

– Бенкендорф?

– Он самый. Во время твоего звонка мы как раз втроем обсуждали возможность крещения в православную веру антарктических пингвинов.

– Господи, пингвины-то вам зачем?

– Забыл? Твоя же идея. Ты это еще Беллинсгаузену предлагал. Сам предложил расширить российскую зону влияния.

Вот про свои предложения я и не помню. Вот обмывание свежеоткрытого материка – отлично помню. Первые два часа. Но об этом лучше умолчим. Но меня интересует еще один вопрос.

– А что ты знаешь про «Пижму», Лаврентий?

– Там и знать-то нечего. Мало я в свое время газетных писак пересажал. Читал я эти статьи, Изяслав Родионович. Бред полнейший.

– Могу тебя порадовать, товарищ Берия, этот самый бред вышел в море два часа назад

– Не может быть!

– Я тебе что, врать буду? Вот только начальник конвоя «Пижмы», товарищ Кандыба, задержался у нас на «Челюскине».

– То-то мне фамилия знакомой показалась, – оживился Лаврентий Павлович. – Помнится, году в тридцать шестом его к стенке поставили. За расстрел чукотских шаманов в поселке Депутатский. Слушай, Изя, Кандыбу нужно срочно валить при попытке к бегству. Не дай бог до радио доберется и с Москвой поговорит. Представляешь, что ему скажут про прибывшее на корабль начальство?

– Плевать, – не согласился я с Лаврентием. – Скажем, что присланы лично товарищем Сталиным.

– Угу. И нужные бумаги в архивах появятся.

– Связи с базой нет. А то бы все документы лежали уже на нужных полках. Так что про связь твоя наука знает?

– Только подтверждает мою теорию. В этом мире наших нет. Нас невозможно скопировать.

– А как же Илья?

– А что Илья? Он довез нас до границы, а сам благополучно остался.

– Рожу бы разбить твоему Илье. – я даже мечтательно зажмурился, представляя процесс.

Но помечтать долго не пришлось. Откуда-то из глубины корабля раздался пронзительный, доходящий до ультразвука, визг, а потом глухо стукнуло несколько выстрелов. Двое моряков, до этого копошившиеся на палубе, что-то засунули в мешок и бегом исчезли из поля зрения.

– «Маузер» стрелял, – профессионально определил Лаврентий. – Посмотрим, что там случилось?

– Придется пойти. Все равно нам разбираться придется.

В узком коридорчике плотная толпа окружила коротышку, одетого в военную форму со знаками различия старшего майора на гимнастерке. Да, Лаврентий был прав, в дрожащих руках коротышки был «маузер», которым он пытался перекреститься, постоянно попадая себе по лбу. Лоб сопротивлялся вторжению постороннего предмета и в знак протеста увеличился на одну, но громадную шишку.

Кандыба, а это был именно он, при виде высокого начальства попытался что-то объяснить заикающимся голосом и не оставляя крестообразных движений «маузером». Но не смог произнести ни одного внятного слова. Ближайший ко мне штатский, видимо, знавший корабельного чекиста поболее моего, вызвался побыть переводчиком.

– Он это… товарищ командир, говорит, что черта видел.

– Какого? Где?

– В радиорубке.

Расталкивая народ, к нам пробрался старший радист, излучавший явное ехидство.

– Товарищ Решетников, – обратился он к «переводчику», – как художник, тем более советский художник, ты должен знать, что чертей не существует. Их выдумали попы для одурманивания рабочего класса. И решительно заявляю о невозможности появления чертей в моей радиорубке.

– Я-то при чем? – пожал плечами художник. – Это вот он видел.

Кандыба потихоньку приходил в себя. Во всяком случае, креститься перестал. Но начал оправдываться тонким голосом:

– Я на самом деле его видел. В иллюминатор лез. Нос пятачком, морда толстая и язык показывает. А в ушах серьги в виде больших рыболовных крючков. Это, наверное, морской черт. Я в него три раза попал, а он все ухмыляется и язык показывает.

Берия придвинулся к Кренкелю и негромко спросил:

– Пил?

– Кто, я? – уточнил старший радист, стараясь дышать в сторону.

– При чем здесь вы? – рассердился Лаврентий. – Кандыба много пил?

– Да совсем не пил. Это же Кандыба. Кто ему нальет?

– А за свой счет?

Такая постановка вопроса явно поставила Кренкеля в тупик.

– Как за свой счет? Это же Кандыба!

– Все ясно, – выдал заключение товарищ Берия, – помешательство ума на почве хронической трезвости. А ты что по этому поводу думаешь, товарищ Раевский?

С ответом я не торопился, так как в мою светлую голову пришла мысль. Я развернулся к корабельному особисту и на мгновение, только для него одного, предстал без маскировки. Как был, с крыльями за спиной и нимбом над головой. Бедняга упал на колени и пополз в мою сторону, возобновив перекрещивание «маузером».

– Ваше Сиятельство, я знал что Вы есть! И черти есть. А они в них не верят. Скажите им, Ваше Сиятельство.

Я обернулся к Кренкелю.

– Эрнст Теодорович, срочно в рубку. Радируйте в порт, пусть срочно присылают санитаров. У товарища Кандыбы помешательство. Видите, он принимает меня за генерала Раевского, героя войны 1812 года. Да, товарищи, отберите, наконец, у него оружие. – И уже чуть слышно Лаврентию: – А ты говорил, валить, валить…