Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница (сборник)

Глава 2

Погожим весенним днем я свернул с дороги и увидел впереди холм под названием Камелот.

Таким стало его название впоследствии, а тогда он назывался Каэр-Камел – по речке, которая петлей обтекала понизу его подножие. Холм этот, как я и рассказывал Артуру, имел плоскую вершину и был не то чтобы очень высок, но возвышался над окружающими землями достаточно, чтобы во все стороны открывался широкий вид, а крутые склоны делали его почти неприступным для врага. Легко было себе представить, почему кельты, а за ними и римляне избрали его своей твердыней. Вид сверху во все стороны открывался великолепный. На востоке стеной стоит гряда пологих холмов, но на юг и на запад взгляд теряется в бескрайней дали, а на север достигает моря. В северо-западном углу море вдается в сушу и подходит к Камелоту на расстояние в каких-нибудь восемь миль, во время приливов оно растекается по болотистой равнине, питая своими водами большое озеро, посреди которого возвышается Стеклянный остров. Этот остров, вернее гряда островков, покоится на зеркальном мелководье, точно возлежащая богиня; с незапамятных времен он и был посвящен Богине, чье святилище стоит по соседству с замком местного короля. Над Стеклянным островом, далекая, но отчетливая, виднеется сигнальная вершина – гора Тор, а за нею, вдали, уже на берегу Северна, следующая сигнальная вершина – Брент-Нолл.

Холмы Стеклянного острова и окружающие их топкие травянистые низины составляют Летнюю страну, где правил в то время молодой король Мельвас, верный сторонник Артура. Когда я первый раз приехал осматривать те места, он оказал мне гостеприимство и был рад услышать о том, что верховный король намерен возвести свою главную твердыню на границе с его владениями. Он заинтересовался картами, которые я привез, и дал обещание помогать всем, чем возможно: от людей, которых он даст нам в работники, и до защиты от врагов, буде возникнет в том нужда, пока идет строительство.

Король Мельвас вызвался сопровождать меня на место будущих работ, но я для первого обзора предпочитал одиночество и потому вежливо уклонился. Он и его свита проскакали со мной первую половину пути, а потом свернули на тропу, проложенную по гати через топь, и весело унеслись прочь. Там лежат богатейшие охотничьи угодья, кишащие всевозможной дичью. Я счел за добрый знак, что, едва расставшись со мной, король Мельвас пустил сокола на стаю перелетных птиц, тянувшуюся с юго-востока, и не прошло и минуты, как сокол вернулся с добычей и сел на рукавицу сокольничему. С возгласами и смехом молодые всадники скрылись среди ив, я же продолжал мой путь в одиночестве.

Я предполагал, что к бывшей римской крепости Каэр-Камел должна вести дорога, и оказался прав. Действительно, дорога отходит от Инис-Витрина по невысокой насыпи, пересекающей озеро в узком месте, и поднимается на сухую столовую возвышенность, уходящую к востоку. Дальше она идет по этой возвышенности, а потом сворачивает на юг, к деревушке, расположенной у подножия Каэр-Камела. Когда-то это было кельтское поселение, потом – слободка при римской крепости, жители ее добывали себе пропитание, обрабатывая землю, а в случае опасности прятались наверху за крепостными стенами. С тех пор как крепость пришла в упадок, жизнь у них была несладкая. Мало того что с востока и юга им постоянно грозила опасность, но подчас еще приходилось обороняться от обитателей Летней страны: в тяжелые годы заболоченные земли вокруг Инис-Витрина не родили вообще ничего, кроме рыбы да водяной дичи, и тамошние молодцы норовили попытать удачи в чужих пределах. Я ехал между убогими хижинами под полусгнившими тростниковыми крышами, и никто не попадался мне навстречу, лишь кое-где из черных дверей вслед мне смотрели чьи-то глаза да раздавался пронзительный голос матери, зовущей свое дитя. Конь мой, оскользаясь в грязи и навозе, спустился к берегу речки Камел, перешел ее вброд по колено; наконец я направил его вверх по склону – и рысью по крутой дороге, по которой скатывались некогда римляне в своих боевых колесницах.

Даже зная заранее, что увижу наверху, я все-таки был изумлен размерами плоской вершины. Через обрушенные юго-западные ворота я въехал на широкое поле, чуть покатое к югу и рассеченное почти пополам невысоким гребнем. Медленным шагом я подъехал к этому гребню. Широкое поле, вернее, целая равнина лежала передо мной, вся изрытая и всхолмленная остатками бывших строений, а по краю ее со всех сторон тянулся глубокий ров, кое-где еще выложенный каменными плитами, и над ним – развалины стен. Заросли дрока и куманики густо одели руины, кроты подрыли растрескавшиеся плиты. Камень, добрый римский строительный камень из ближних каменоломен, повсюду валялся в изобилии. А за обрушенными бастионами склоны холма сразу круто уходили вниз, и на них густо росли деревья, когда-то срубленные под корень, а с тех пор снова разросшиеся и окруженные подлеском. Между стволами среди куманики и боярышника тут и там чернели каменные утесы. По склону, петляя в крапиве, от пролома в северной стене шла тропа. Проследив ее взглядом, я увидел на северном склоне родник, окруженный деревьями. Я понял, что это и есть знаменитый святой источник, испокон веку посвященный Великой Богине. Другой родник, который главным образом и снабжал крепость хорошей питьевой водой, находился на подъеме к северо-восточным воротам. Похоже было, что там и нынче поили скот: пока я стоял, снизу через пролом в стене наверх поднялось стадо и под тихое бряканье колокольцев разбрелось по полю, пощипывая траву. Следом появился и пастух, я увидел издалека его тщедушную фигуру и подумал было, что это мальчик, но затем по тому, как он ходил и как опирался на посох, угадал в нем старика.

Я повернул коня в его сторону и поехал медленным шагом, петляя между обломками каменных стен. Сердито застрекотала, улетая, вспугнутая сорока. Старик поднял голову. И застыл на месте с удивленным и, как мне показалось, встревоженным выражением. Я приветственно поднял руку. Верно, вид одинокого невооруженного всадника его успокоил, потому что он подошел к разрушенной каменной стене и уселся, греясь на солнце, ожидая, когда я подъеду.

Я спешился и отпустил коня пастись.

– Привет тебе, отец.

– Привет и тебе тоже. – Он произнес это на картавом местном диалекте, да еще невнятно, почти прошамкал. И при этом подозрительно взглянул на меня замутненными старческими глазами. – Ты ведь чужой в здешних краях?

– Да, я приехал с запада.

Это известие его не успокоило. Здешние жители привыкли воевать со всеми.

– Зачем же ты свернул с дороги? Чего тебе надобно здесь?

– Я прибыл по велению короля, дабы осмотреть крепостные стены.

– Опять?

Я удивленно взглянул на него, а он в сердцах вонзил посох в землю и голосом, дрожащим от гнева, произнес:

– Эта земля была нашей еще до короля и будет нашей, что бы он ни говорил! Почему он не хочет от нее отступиться?

– Мне кажется, что король не… – начал было я, но не договорил, осененный внезапной мыслью. – Ты говоришь – король? Но какой король?

– Мне его имя неведомо.

– Мельвас? Или Артур?

– А кто его знает. Говорю тебе, я не ведаю его имени. Чего тебе здесь надо?

– Я прибыл от короля. По его велению…

– Это мы знаем. Чтобы снова возвести стены крепости, а потом отнять наш скот, убить наших детей и похитить наших женщин.

– Нет. Чтобы построить здесь твердыню и защищать ваш скот, ваших детей и женщин.

– До сих пор от этих стен нам проку не было.

Стало тихо. Старческая рука, державшая посох, дрожала. Приятно грели солнечные лучи. Конь мой осторожно пощипывал травку вокруг низкого, ползучего куста чертополоха, похожего на лежащее колесо. На розовую головку клевера села, трепеща крылышками, ранняя бабочка. Высоко взмыл жаворонок, заливаясь песней.

– Старик, – мягко сказал я, – при тебе здесь не было крепости. И при твоем отце тоже. Какие же стены стояли тут над водами, обращенные на север, юг и запад? И какой король их штурмовал?

Он молча смотрел на меня, старая голова его тряслась.

– Это предание, господин, всего только предание. Дед рассказывал его мне. Что будто бы жили здесь люди, держали коров и коз, пасли их здесь на высоких тучных пастбищах, и ткали холсты, и пахали наверху свои пашни, а потом пришел король и согнал их вон по той дороге вниз, на дно долины, и там нашли они все могилу, широкую, как река, и глубокую, как пещера под холмом, куда вскоре и самого того короля положили на вечное упокоение, недолгим было его торжество.

– Под каким холмом его положили? На Инис-Витрине?

– Что ты! Разве перенесли бы они его туда? Там земля чужая. Летняя страна ей название, потому что это затопленная низина и просыхает только в разгар лета. Нет, они под этот вот холм нашли проход и там в пещере его похоронили, а заодно и всех, кто с ним тогда утонул. – Он вдруг тоненько захихикал. – Утонули посреди озера, а народ на берегу смотрел, и ни один не бросился спасать. Потому как это Великая Богиня его к себе забрала и с ним всех его доблестных капитанов. Кто бы стал ей мешать? Говорили, что лишь на третьи сутки отдала она его тело, и выплыл он тогда нагой, без меча и без короны. – Он кивнул и снова засмеялся скрипучим смехом. – Так что твой король пусть лучше с ней сначала поладит, ты ему передай.

– Непременно. А когда это было?

– Сто лет назад. Или двести. Почем мне знать?

Мы оба помолчали. Я обдумывал то, что сейчас услышал. Этот рассказ, я знал, сохранила народная память, перекладывая его с языка на язык, повторяя зимними вечерами у крестьянского камелька. Но он подтверждал то, что мне и самому было известно. Этот холм был укреплен с незапамятных времен. А король, о котором говорится в предании, мог быть каким-то кельтским вождем, которого изгнали из крепости римляне, или же, наоборот, римским полководцем, расположившимся лагерем в стенах завоеванной твердыни.

– Где вход внутрь холма? – нарушил я молчание.

– Какой еще вход?

– Ну, отверстие, через которое внесли в пещеру тело умершего короля.

– Почем мне знать? Есть под холмом пещера – вот и все, что я знаю. И бывает, ночью они оттуда снова выезжают. Сам видел. Летом, как луна всходит, показываются, а чуть начинает светать, убираются обратно. А иной раз случается, в бурную ночь рассвет подберется незаметно, и один который-нибудь из них припозднится обратно, подъедет, а уж вход-то заперт. И до новой луны блуждает он тогда один по склонам холма, дожидается, пока… – Он осекся и испуганно покосился на меня, подняв плечи. – Ты, говоришь, человек короля?

Я засмеялся:

– Не бойся меня, отец. Я не из ночных всадников. Я человек короля, это правда, но прислан живым королем, который снова отстроит здесь крепость, и возьмет на себя заботу о вас, вашем скоте, и ваших детях, и о детях ваших детей, и защитит вас от саксонского врага на юге. А тучные пастбища останутся за вами, в том я тебе ручаюсь.

На это он ничего не ответил. Только сказал, помолчав, понежившись на солнышке и мелко тряся головой:

– А чего мне бояться? Короли всегда были и всегда будут. Экая диковина – король.

– Этот король еще будет всем в диковину.

Но он уже отвлекся. Он свистом подзывал к себе коров:

– Сюда, Черничка, сюда, Росинка! Чтобы король и приглядывал за нашей скотиной? За дурака, что ли, ты меня принимаешь? Ну да Великая Богиня позаботится о своих. А он пусть лучше ублажит Богиню. – И замолк, чертя землю посохом и что-то невнятно бормоча себе под нос.

Я дал ему серебряную монету, как вознаграждают певца, исполнившего прекрасную песнь, взял под уздцы своего коня и повел к невысокому гребню, пересекавшему плоскую вершину холма.