Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава III
Новая жизнь началась для Глаши с той минуты, как черноглазая Фатима втащила в её горницу высокий табурет-треножник и приставила его к стене, в которой высоко под кровлею было окно.
– Вот, радость очей моих, подарок от повелителя! – проговорила Фатима, забавно коверкая на свой лад русские слова.
И, впрямь, подарок!
Взбираясь с тахты на комод, а оттуда на табурет, Глаша теперь ежедневно с рассветом устраивается на своем возвышении и целыми часами глядит в окошко.
Небольшой сад, с фонтаном посередине, с кустами диких азалий, роз, с редкими чинарами, почти лишенный тени, прилегает к женской половине дома. Целое утро и весь день сад пустует с этой стороны. Только изредка к фонтану с кувшином на плече подходит служанка Абдул-Махмета и, еще реже, его две младшие жены. Толстая Аминат ленивой походкой плетется к фонтану, наполняет до краев свой кувшин и так же медленно возвращается к дому. Резво, как козочка, впереди неё бежит Фатима. Ожерелья и запястья её звенят. Серьги и монеты на шее сверкают, и не менее их сверкают черные, горящие глазки Фатимы. Глаша не может не заметить, что наряд младшей жены Абдул-Махмета ярче, богаче и наряднее, чем наряды старой Зюльмы и тяжеловесной толстухи Аминат. Фатима, по всему видно, любимица их общего повелителя-мужа.
Только к вечеру оживает сад и двор усадьбы. Здесь, на самодельной тахте, выложенной из душистого сена и покрытой ковром, устраивается приходящий наслаждаться прохладой Абдул-Махмет. Старая Зюльма выносит к фонтану поднос с лакомствами и кувшины с бузою. Мальчик слуга подает ему все принадлежности для курения кальяна. Абдул-Махмет с наслаждением затягивается из трубки, курит, пьет игристую бузу и закусывает восточными лакомствами с подноса. А на ковре, разостланном посреди площадки, разбитой вокруг фонтана, пляшет Фатима, сверкая своими горящими глазками и своим ожерельем на тонкой смуглой шейке. Она пляшет под звуки чиангури и непрерывный звон саази. В саази ударяет старуха Зюльма, а толстая Аминат перебирает пухлыми пальцами струны чиангури. Так длится вплоть до самого ужина, до тех пор, пока Абдул-Махмет не сделает знак женщинам. Сразу же тогда обрывается музыка и пляска, и старуха и молодые татарки чуть ли не бегом несутся к дому готовить ужин своему повелителю.
Три дня уже прошло после беседы Глаши с Абдул-Махметом, а Селтонет она еще не видала ни разу в саду. Очевидно, ее водят гулять ночью, или по ту сторону дома, куда из «тюрьмы» Глаши нет окошка. Но удивительно то, что обычная песня за стеной замолкла, как будто никто там большее не живет.
– Селтонет! Если ты еще тут, откликнись! – крикнула как-то Глаша и отчаянно постучала в стенку кулаками. Но, увы! Вместо голоса Селтонет послышался грозный крик старухи Зюльмы, разразившейся со двора какими-то татарскими ругательствами и красноречиво потрясавшей кулаками по направлению Глашиного окна… И к довершению всего, принесшая обед Фатима объявила от имени хозяина, что если девочка еще раз попробует кричать, то табурет у окна немедленно будет вынесен из её горницы.
Пришлось поневоле покориться им и терпеливо ждать своей участи.
– Вот тебе хинкол, звезда души моей… Вот чуреки, вот кусок самого вкусного, самого молодого барашка с приправой из чеснока и изюма… Кушай, луч сердца моего, кушай, цветок Грузии и карталинских долин! Поешь досыта, толстая будешь… как Аминат будешь… Ха-ха-ха! – и, произнеся последнюю фразу, Фатима звонко смеется.
Она только что принесла ужин Глаше; пока Глаша нехотя глотает горячую похлебку, закусывая ее куском пшеничного чурека, Фатима смотрит на нее веселыми, бойкими, любопытными глазками. Глаше кажется в эти минуты, что Фатима сочувствует ей, её одиночеству и жалеет ее.
– Какая ты хорошенькая, Фатима! – говорит Глаша, чтобы еще больше задобрить младшую жену Абдул-Махмета. – Такая хорошенькая, просто прелесть!
Фатима с удовольствием принимает этот комплимент и охорашивается перед Глашей. А та продолжает:
– Я думаю, Зюльма и Аминат со злости и зависти лопаются, видя твою красоту! Лучше тебя трудно кого-нибудь найти в этом ущелье!
Фатима смеется счастливым смехом в ответ на эти слова. Она любит лесть, любит, чтобы ею занимались, чтобы ее хвалили и распространялись о её красоте.
– Завидуют они, завидуют Фатиме, очень даже! – не без гордости, лукаво прищурив глаза, говорит она Глаше. Сам Абдул-Махмет отличает Фатиму, подарки дарит, бешметы дарит из шелка… Из атласа… С золотом… И кольца с алмазами, и персидскую бирюзу, и серьги, и браслеты… Вот гляди, гляди! – И она чуть ли не под самый нос Глаше сует свои руки, свои пальцы, сплошь унизанные перстнями и браслетами.
Счастливая мысль осеняет голову Глаши. Девочка что-то соображает и обращается к Фатиме:
– Да, бедняжка, Фатима, как мне жаль тебя, как жаль!
– Жаль?.. – удивляется татарка.
– Ужасно жаль! Ведь скоро Абдул-Махмет отберет у тебя все эти вещи и подарит новой, четвертой жене.
– Как? Что говорит русская девочка? Какой жене? Какие вещи? – заволновалась Фатима, широко раскрыв глаза.
В свою очередь и Глаша делает большие глаза.
– Как! ты еще ничего не знаешь? Неужели ты не слышала до сих пор?
– Что слышала? Ничего не слышала Фатима! – отрицательно качает головой татарка.
– Ну, ну! Неужели не слышала, что ага Махмет женится на Селте?
– Что-о-о? Что говорит русская? Не может быть!
– Что-о-о? Вот тебе и что-о-о! – передразнивает ее Глаша. – Разве сама не видишь, что недаром ага держит Селтонет до сих пор здесь, недаром сам никуда не выезжает отсюда, недаром с такой любовью смотрит все на Селтонет?
Как раскаленные стрелы впиваются в сердце татарки слова Глаши. Как! Она, Фатима, до сих пор самая любимая жена аги, отойдет на второй план, когда эта кабардинка войдет в их семью? Теперь не на нее, Фатиму, а на кабардинку будут сыпаться подарки повелителя? И не ей, а другой красавицей будут громко восторгаться здесь, в поместье, все окружающие из желания подольститься ж аге? Нет, нет, не должно это быть! Не должно и не может!
Глаша замечает настроение татарки.
– Фатима, – нежным точно воркующим голосом говорит она снова, – если бы ты знала, как мне жаль тебя! Жаль, от души, милая Фатима, прошли твои красные деньки, закатилось твое солнышко-счастье. Но, конечно, ты не можешь роптать на Абдул-Махмета: не наделил тебя Аллах такой красотой, как Селтонет, трудно тебе с ней сравниться…
– Замолчи! Замолчи! – закричала вдруг татарка не своим голосом, словно кто-то вонзил ей кинжал в грудь. Она вся позеленела, слезы показались у неё на глазах.
Видя, что дело идет на лад, Глаша приободрилась и еще более ласковым, вкрадчивым голосом, чем прежде, зашептала на ухо татарке.
– Послушай, Фатима… Успокойся. Еще не все пропало, не все потеряно… Можно устроить так, чтобы ничего этого не случилось…
– Не случилось? Русская говорит, что можно устроить, чтобы не случилось?
– Ну да конечно… Можно… Но необходимо для этого переговорить с самой Селтонет.
– Зачем?
– Ах ты, Господи, какая ты странная! Ну для того, чтобы узнать, захочет ли Селта бежать отсюда?..
– Бежать?
– Конечно, Селте и мне надо бежать отсюда, и ты, разумеется, поможешь нам в этом, если не хочешь, чтобы Селтонет стала самой любимой женою Магомета.
Опять! Снова искорки гнева загораются в глазах татарки. Снова горькая улыбка искажает её милое лицо.
– Нет… Нет! Она не будет самой любимой! – бросает она глухо и бьет маленькой туфелькой об пол.
– Ну, а если ты так этого не хочешь, то помоги бежать нам отсюда, мне и Селте. Но прежде всего надо устроит, чтобы я могла повидаться с нею. Где она гуляет? Почему её нет у фонтана?
– Мы выводим ее, я и Аминат или Зюльма, а то Рагим, по ту сторону дома. Так приказывает ага.
– Рагим? Да разве он здесь?
– Он два дня тому назад прискакал из Гори.
– Ты не знаешь зачем он ездил туда?
Фатима молчит с минуту. Какая-то внутренняя борьба отражается на её лице. Наконец, она с несвойственной ей решимостыо заявляет:
– Этого Фатима тебе не скажет! Фатима дала клятву молчать…
– Постой… постой, Фатима… Два дня тому назад Рагим вернулся? А когда же он уехал?
– А уехал вместе с Бекиром и Ахметкой на другой же день, как доставили вас сюда…
– После того, как старая Зюльма стащила с меня мое платье и дала мне вот это? – и Глаша со злостью указывает своей собеседнице на старенькие шальвары и такой же кафтан с чужого плеча, которые мешком сидят на её миниатюрной фигурке.
– Да, это платье Рагима… А Селтонет дали мое… – подтверждает татарка.
– Но зачем? Зачем?
– Ваши наряды Рагим повез в Гори…
– Но… Зачем?..
– Молчи… Не спрашивай… Ничего ее услышишь больше!
Глаше остается только повиноваться: чтобы не раздражать татарку, необходимо теперь не спрашивать ни о чем. Но повторить свой совет Глаша считает не лишним и тут же подходит вплотную к Фатиме:
– Милочка, подумай обо всем, что я сказала, право, подумай… Чем делить любовь и подарки Махмета с новой хозяйкой, не лучше ли избавиться от неё?.. Лучше отпусти ее на все четыре стороны. И Аллах вознаградит тебя за это! Ты же такая набожная, Фатима! А пока что, устрой мне встречу с Селтой… И… и… и…
Фатима не дала договорить Глаше и махнула рукою… Но по её взгляду, брошенному на Глашу, последняя поняла, что её дело на половину выиграно и что она приобрела союзницу в лице Фатимы.