Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
II. Забывание иностранных слов
Слова, обычно употребляемые в нашем родном языке, по-видимому, защищены от забывания в условиях нормального функционирования памяти. Иначе, как известно, обстоит дело со словами иностранными. Предрасположение к их позабыванию существует в отношении всех частей речи, и первая ступень функционального расстройства сказывается в неравномерности нашей готовности использовать иностранные слова в зависимости от нашего общего состояния и от степени усталости. Позабывание это происходит в ряде случаев путем того же механизма, который был раскрыт нами в примере Синьорелли. Чтобы доказать это, я приведу анализ всего только одного, но имеющего ценные особенности случая, когда забыто было иностранное слово (не существительное) из латинской цитаты. Позволю себе изложить этот небольшой эпизод подробно и наглядно.
Прошлым летом я возобновил – опять-таки во время вакационного путешествия – знакомство с одним университетски образованным молодым человеком, который, как я вскоре заметил, читал некоторые мои психологические работы. В разговоре мы коснулись – не помню уже почему – социального положения той народности, к которой мы оба принадлежим, и он, как человек честолюбивый, стал жаловаться на то, что его поколение обречено, как он выразился, «на захирение», не может развивать своих талантов и удовлетворять свои потребности. Он закончил свою страстную речь известным стихом из Виргилия, в котором несчастная Дидона завещает грядущим поколениям отмщение Энею:
«Exoriare…» и так далее. Вернее, он хотел так закончить, ибо восстановить цитату ему не удалось, и он попытался замаскировать явный пропуск при помощи перестановки слов: «Exoriar(e)… ex nostris ossibus ultor!». В конце концов, он с досадой сказал мне: «Пожалуйста, не стройте такого насмешливого лица, словно бы вы наслаждались моим смущением; лучше помогите мне. В стихе чего-то не хватает. Как он собственно гласит в полном виде?» – «Охотно, – ответил я, и процитировал подлинный текст, – Exoriar(e) aliquis nostris ex ossibus ultor!» – «Как глупо позабыть такое слово! Впрочем, вы ведь утверждаете, что ничего не забывается без основания. В высшей степени интересно было бы знать, каким образом я умудрился забыть это неопределенное местоимение aliquis».
Я охотно принял вызов, надеясь получить новый вклад в свою коллекцию. «Сейчас мы это узнаем, – сказал я ему, – Я должен вас только просить сообщить мне откровенно, не анализируя, все, что вам придет в голову, как только вы без какого-либо определенного намерения сосредоточите свое внимание на позабытом слове». – «Хорошо. Мне приходит в голову курьезная мысль расчленить слово следующим образом: а- и – liquis». – «Зачем?» – «Не знаю». – «Что вам приходит дальше на ум?» – «Дальше идет так: реликвии, ликвидация, жидкость, флюид… Дознались вы уже до чего-нибудь?» – «Нет, далеко еще, продолжайте». – «Я думаю, – продолжал он с ироническим смехом, – о Симоне Трентском, реликвии которого я видел два года тому назад в одной церкви в Тренте. Я думаю об обвинении в употреблении христианской крови, выдвигаемом как раз теперь против евреев, и о книге Kleinpaul’я, который во всех этих якобы жертвах видит новые воплощения, так сказать новые издания, Христа». – «Эта мысль не совсем чужда той теме, о которой мы с вами беседовали, когда вы позабыли латинское слово». – «Верно. Я думаю, далее, о статье в итальянском журнале, который я недавно читал. Помнится, она была озаглавлена „Что говорит святой Августин о женщинах?“ Что вы с этим сделаете?» – «Я жду». – «Ну, теперь идет нечто такое, что уже наверняка не имеет никакого отношения к нашей теме». – «Пожалуйста, воздержитесь от анализа». – «Да, я уже понял… Мне вспоминается чудесный старый господин, с которым я встретился в пути на прошлой неделе. Настоящий оригинал. Имеет вид большой хищной птицы. Его зовут, если хотите знать, Бенедикт». – «Получаем, по крайней мере, сопоставление святых и отцов церкви: святой Симон, святой Августин, святой Бенедикт. Одного из отцов церкви, кажется, звали Оригин. Три имени из перечисленных встречаются и в наше время, равно как и имя Paul (Павел) в имени Kleinpaul». – «Теперь мне вспоминается святой Януарий и его чудо с кровью; но мне кажется, что это идет дальше уже чисто механически!» – «Оставьте. И святой Януарий, и святой Августин имеют оба отношение к календарю. Не напомните ли вы мне, в чем состояло чудо с кровью святого Януария?» – «Вы, наверное, знаете это. В одной церкви в Неаполе хранится в склянке кровь святого Януария, которая в определенный праздник чудесным образом становится вновь жидкой. Народ чрезвычайно дорожит этим чудом и приходит в сильное возбуждение, если оно почему-либо медлит случиться, как это и было однажды во время французской оккупации. Тогда командующий генерал – или, может быть, это был Гарибальди? – отвел в сторону священника и, весьма выразительным жестом указывая на выстроенных на улице солдат, сказал, что он надеется, что чудо вскоре совершится…» – «Ну, дальше? Почему вы запнулись?» – «Теперь мне действительно пришло нечто в голову… Но это слишком интимно для того, чтобы я мог рассказать… К тому же я не вижу никакой связи и никакой надобности рассказывать об этом». – «О связи уже я позабочусь. Я, конечно, не могу заставить вас рассказывать мне неприятные для вас вещи; но тогда уже и вы не требуйте от меня, чтобы я вам объяснил, каким образом, вы забыли слово aliquis». – «В самом деле? Вы так думаете? Ну так я внезапно подумал об одной даме, от которой я могу получить известие, очень неприятное для нас обоих». – «О том, что у нее не наступило месячное нездоровье?» – «Как вы могли это отгадать?» – «Теперь это уже не трудно, вы меня достаточно подготовили. Подумайте только о календарных святых, о переходе крови в жидкое состояние в определенный день, о возмущении, которое вспыхивает, если событие не происходит, и недвусмысленной угрозе, что чудо должно совершиться, не то… Вы сделали из чуда святого Януария прекрасный намек на нездоровье вашей знакомой». – «Сам того не зная. И вы в самом деле думаете, что из-за этого тревожного ожидания я был не в состоянии воспроизвести словечко aliquis?» – «Мне представляется это совершенно несомненным. Вспомните только ваше расчленение a-liquis и дальнейшие ассоциации: реликвии, ликвидации, жидкость… Я мог бы еще включить в комбинацию принесенного в жертву еще ребенком святого Симона, о котором вы подумали в связи со словом реликвии». – «Нет, уже не надо. Я надеюсь, что вы не примите всерьез этих мыслей, если даже они и появились у меня действительно. Зато я должен вам признаться, что дама, о которой идет речь, – итальянка, и что это в её обществе я посетил Неаполь. Но разве все это не может быть чистой случайностью?» – «Можно ли это объяснить случайностью, – я предоставлю судить вам самому. Должен только сказать, что всякий аналогичный случай, подвергнутый анализу, приведет вас к столь же замечательным „случайностям“».
Целый ряд причин заставляет меня высоко ценить этот маленький анализ, за который я должен быть благодарен моему тогдашнему спутнику. Во-первых, я имел возможность в данном случае пользоваться таким источником, к которому обычно не имею доступа. По большей части мне приходится добывать примеры нарушения психических функций в обыденной жизни путем наблюдения за самим собой. Несравненно более богатый материал, доставляемый мне многими нервнобольными пациентами, я стараюсь оставлять в стороне во избежание возражений, что данные феномены происходят в результате невроза и являются его проявлениями. Вот почему для моих целей особенно ценны те случаи, когда неврологически здоровый чужой человек соглашается быть объектом исследования. Приведенный анализ имеет для меня еще и другое значение: он освещает случай забвенья, не сопровождающегося появлением подставных слов, и подтверждает установленный мной выше тезис, что факт появления или отсутствие подставных слов не может обусловливать существенного различия.
Но главная ценность примера aliquis заключается в другой особенности, отличающей его от случая Синьорелли. В последнем примере воспроизведение имени было нарушено воздействием некоего хода мыслей, незадолго до того начавшегося и оборванного, но по своему содержанию не стоявшего ни в какой заметной связи с новой темой, заключавшей в себе имя Синьорелли. Между вытесненным элементом и темой забытого имени существовала лишь смежность по времени, но ее было достаточно для того, чтобы оба эти элемента связались один с другим путем внешней ассоциации. Напротив, в примере aliquis нет и следа подобной независимой, вытесненной, темы, которая занимала бы непосредственно перед этим сознательное мышление и затем продолжала бы оказывать свое действие в качестве расстраивающего фактора. Расстройство репродукции исходит здесь изнутри самой темы в силу того, что против выраженного в цитате из Вергилия пожелания бессознательно заявляется протест. Процесс этот следует представить себе в следующем виде. Говоривший выразил сожаление по поводу того, что нынешнее поколение его народа ограничено в нравах; новое поколение, – предсказывает он вслед за Дидоной, – отомстит притеснителям. Он высказывает таким образом пожелание о потомстве. В этот момент сюда врезается противоречащая этому мысль: «Действительно ли ты так горячо желаешь себе потомства? Это неправда. В каком затруднительном положении ты бы оказался, если бы получил теперь известие, что ты должен ожидать потомства от известной тебе женщины? Нет, не надо потомства, – как ни нужно оно нам для отмщения». Этот протест производит свое действие тем же путем, что и в примере Синьорелли: образуется внешняя ассоциация между одним каким-либо из числа заключающихся в нем представлений и каким-нибудь элементом опротестованного пожелания; притом на сей раз ассоциация устанавливается обходным путем, имеющим вид в высшей степени искусственный. Второй существенный пункт схождения с примером Синьорелли заключается в том, что протест берет свое начало в вытесненных элементах и исходит от мыслей, которые могли бы отвлечь внимание.
«В действительности искусственное словосочетание „комплекс неполноценности“ в психоанализе почти не употребляется»
На этом мы покончим с различиями и внутренним сходством обоих примеров забывания имен. Мы познакомились еще с одним механизмом забывания – нарушением хода мысли силою внутреннего протеста, исходящего от чего-либо вытесненного. С этим процессом, который представляется нам более удобопамятным, мы еще неоднократно встретимся в дальнейшем изложении.
