Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава первая
Воронцов приказал не останавливаться до утра. Шли из последних сил. Шли, засыпая на ходу, толкая плечами деревья и мгновенно просыпаясь от посторонних шорохов и окриков младших командиров: «Не спать! Подтянуться!» Разговаривать Курсант запретил. Команды – только полушёпотом.
Нелюбин, не доверяя конвоирам, которые тоже клевали носом, сам приглядывал за пленными. Шёл немного позади и всё время смотрел вперёд и слушал, не шагнул ли кто из немцев в сторону, не замер ли за деревом. Нет, Нелюбина не обманешь, Нелюбин на войне уже опытный человек. Не только на фронте, но и в окружении, и в плену, и в партизанах побывал. И что такое ночной марш по лесу без дороги с вымотанными вконец людьми тоже знает. Слава богу, приодели немного совсем обносившихся и раздетых. Теперь и они стали похожи на бойцов. Эх, какой молодец у них командир, думал Нелюбин о Воронцове. Вот выйдем, выпустил он на волю свою мечту, и присвоят нашему курсанту лейтенантское звание. А может, даже сразу старшего лейтенанта. А что? Разберутся, учтут все его заслуги и геройские поступки и вынесут справедливое решение – присвоить курсанту Воронцову Александру Григорьевичу звание старший лейтенант РККА и назначить на должность… командира стрелковой роты, а может, даже и батальона! Вот так! С таким командиром не страшно воевать. Умный, рассудительный. Младших командиров ценит, прислушивается к их мнению. Хотя и строг порой бывает. Настоящий боевой командир. Другого солдату и желать не надобно.
– Кондратий Герасимович, – очнулся Нелюбин от голоса Воронцова. Тот догнал его и, видать, давно уже шёл совсем рядом. – Останавливайте людей на отдых. Располагайтесь. А я с танкистами и Степаном вперёд пройдусь.
– Есть остановиться. А костёр можно жечь? Обсушиться бы…
– Придётся. Все продрогли. Обувь хлюпает, одежда мокрая. Где-нибудь под елью, чтобы сверху не было видно. И по бокам заплетите маты. И теплей будет, и маскировка какая-никакая…
– Слушаюсь.
Нелюбин остановил колонну. Распорядился о дозорах, костре, матах и лошадях. А Воронцов собрал вокруг себя танкистов, окликнул Степана.
– Вот что, ребята. Пока взвод будет отдыхать и приводить себя в порядок, мы должны разведать маршрут. Впереди, как я понимаю, последний переход. Надо всё там прощупать, продумать. У кого есть какие предложения?
– Я согласен с Александром Григорьевичем, – отозвался Демьян. – Эту разведку лучше провести самим.
Впервые во взводе его называли по имени и отчеству.
– Я тоже так думаю, – кивнул и Степан.
Пошли. Рассвет ещё дремал где-то на востоке, в той стороне, где рокотал и гулко долбил мёрзлую землю фронт, передвигая с места на место своё непомерно разросшееся железное тело. Впереди Демьян с Николаевым, следом на ними, шагах в двадцати, на пистолетный выстрел, Воронцов, Штыренко, а замыкающим – Степан. Это были самые надёжные люди в его взводе, на кого он мог положиться как на себя самого. Так, в полной темноте, прошли несколько километров, когда в лицо пахнуло свежим ветром и вместе с его лёгкими порывами откуда-то из глубины бездонной темноты донёсся какой-то странный звук, явно чужой и лесной тишине, и рокочущей впереди войне. Тут же рябчиком свистнули в передовом дозоре, и вся группа замерла в ожидании. Звук повторился. Из передового дозора пришёл Демьян и сказал, возбуждённо дыша морозным паром:
– Александр Григорьевич, товарищ командир, похоже, там или дорога, или, скорее всего, СПАМ.
– Почему ты так думаешь?
– Так это ж танк ремонтируют! Во-во, слышите? Кувалдой палец загоняют. Гусеницу сращивают. Я это ни с чем не спутаю. Тут у них ближний тыл? Так? Вот, видать, и разместили СПАМ. Чтобы битую технику недалеко таскать. Что у наших, что у них…
– Выходит, мы вышли на их тылы? Что ж, похоже. Пора… Тогда здесь где-то должны быть их посты.
Дальше пошли двумя группами по два человека. Воронцов с Николаевым двинулись в обход справа, младший сержант Петров со своим заряжающим начали обходить слева. Степан остался в прикрытии.
Все эти дни казались Степану Смирнову одним непрерывным сном. Сон длился, спрессовывая новые события и превращая их в смутную массу. Каждый новый день вскоре становился вчерашним, Степан провожал его без сожаления и старался тут же забыть о нём. Так он жил почти год, с тех пор, как попал в плен. Потом служба в русской роте, которую вскоре стали называть Боевой группой Радовского. Бывший переводчик штаба 5-й танковой дивизии получил разрешение на формирование вспомогательного подразделения. Дивизия несла большие и непрерывные потери. Тыловые службы, из которых почти каждый день кого-нибудь забирали и отправляли на передовую, начали заполнять пленными русскими. Но Степан сразу был зачислен в Боевую группу. По сути дела, это был полнокровный батальон: три взвода курсантов, которых обучали навыкам ведения боя в лесу и на открытой местности без применения тяжёлого оружия, взвод связи, разведвзвод, из которого потом часть людей перевели во вновь формируемый диверсионный взвод, транспортный взвод, миномётный взвод, хозвзвод, караульный взвод. Степана зачислили в разведвзвод. Радовский сразу приметил его и начал брать с собой на задания. В Боевой группе поговаривали: и зачем старику, бывшему белогвардейцу, бегать с молодыми разведчиками по лесам? Какая в том надобность? Не доверял? Но тогда мог бы послать других инструкторов. Когда ликвидировали кочующий «котёл» 33-й армии и поступил приказ захватить во время выхода управление вместе с двумя генералами, Радовский, казалось, не спал сутками. Разведвзвод гоняли день и ночь. По всему чувствовалось, что предстоящей операции немецкое командование придавало особое значение. В роту приезжал какой-то важный штабной чин, ходили разговоры, что из самого Берлина.
И вот в начале апреля их перебросили в расположение 33-й армии. Сплошной линии фронта не существовало, и они свободно прошли по одной из просёлочных дорог в деревню, занятую обозами армии, изготовившейся для решающего броска в сторону Юхнова. Их группу возглавлял сам Радовский. Вначале всё шло хорошо. Агент, некий Профессор, всегда находившийся рядом с генералом, исправно снабжал их информацией о маршруте движения. Непосредственно с ними в связь вступал не сам Профессор, а его связник. Профессора Радовский берёг как ценнейшего резидента и поэтому оградил его от малейшего риска. Хотя, и это Степан заметил сразу, своего ценного резидента Радовский презирал. Что, впрочем, никак не мешало делу. Всё было отлажено. Действовало, как механизм тщательно вычищенной и смазанной винтовки. Информация из штаба окружённой группировки – связник, который тут же передавал её дальше, – немедленная реакция группы Радовского и одновременно – информирование через других связников штаба 5-й танковой дивизии. Люди, участвовавшие в проведении операции, действовали оперативно. Всё шло к тому, что задача будет успешно выполнена и управление 33-й армии, весь её штаб, со всеми службами и архивом, окажется в руках немцев. То есть вначале в руках Боевой группы Радовского. И только потом – немцев. Но именно немцы вскоре всё и испортили. Видимо, почувствовав напор прорывающихся и боясь, что им действительно удастся уйти через их оборонительные линии к Юхнову, немцы начали непрерывно атаковать и обстреливать из орудий и миномётов колонну кочующего «котла». На дорогах курсировали танки, которые открывали огонь на любое движение в поле их видимости. Штабная группа почти вся погибла. А когда генерал потерял связь и управление дивизиями и группами, оказалось полностью нарушенным, он просто поступил так, как должен поступить офицер. Степан видел, как это подействовало на Радовского. Тогда, в сосняке, они тоже едва не погибли под пулями автоматчиков, которые зачищали лес. И там уже началась другая война. И у курсанта Смирнова именно тогда мелькнула надежда уйти к своим. Вместе с Санькой Воронцовым. Вместе со старшиной. Не вышло. И выйдет ли теперь?
Степан слушал ночь. Разведка ушла вперёд. Обе группы исчезли в густой темени предрассветья, растворились в тишине. А в поле, которое угадывалось по характеру тянувшего оттуда ветра и звукам, действительно ремонтировали какую-то технику. Либо немцы стояли на дороге, устраняя какую-нибудь поломку, либо…
Неожиданно, так что Степан даже вздрогнул и машинально плотнее прижал к телогрейке металлическую скобу откидного приклада «шмайссера», взревел мощный танковый двигатель. Дернул несколько раз на высоких оборотах и заработал мерно. Но это был не немецкий бензиновый двигатель. Моторы немецких танков работали иначе.
Рёв мотора заставил залечь и обе группы разведчиков. Демьян Петров, услышав раскатистый запуск родной «тридцатьчетвёрки», присел и перестал дышать. Откуда здесь наши? Неужели наши? Кто там, на дороге? И куда они вообще вышли? Может, в темноте они благополучно миновали посты обеих линий и оказались на своей стороне, в ближнем тылу? И вот вышли в расположение ремонтного подразделения.
– Штырь, слышал?
– Демьян, наши, чи шо? – поднял голову Штыренко, изо всех сил вслушиваясь в глубину дороги.
Звук запущенного мотора застал их как раз в тот момент, когда они перебегали просёлок, исклёванный гусеницами не то танков, не то тягачей. Разъезженные колеи смёрзлись, образовав две глубоких траншеи. В одну из них и залёг бежавший следом за своим командиром Штыренко.
– Бачь, командир, по-нашему гуторют.
– Хер поймёшь, – прошептал сквозь стиснутые зубы младший сержант Петров. – Одно пока ясно: там, на дороге, «тридцатьчетвёрка»… и её ремонтируют. А запустили для того, чтобы прогреть.
Теперь, когда двигатель танка был запущен и тишина была в одно мгновение разрушена, разведчики почувствовали себя свободнее. Звуки кувалды не прекращались. Обойдя заросли кустарника, танкисты увидели шагах в двадцати от дороги, ближе к перелеску, вывернутый в сторону хобот башенной пушки, очертания башни и кормы Т-34. Возле танка стоял немец с зажжённым факелом. В каске с подшлемником, в шинели, повязанной то ли шарфом, то ли скрученным бабьим платком. Винтовку он держал под мышкой.
– Немец…
– Часовой. Греется, – зашептал, загораясь азартом, младший сержант Петров.
– Ты что задумал? Надо с Курсантом согласовать.
– А что тут согласовывать? Командир и сам сейчас наверняка о том же думает.
Тем временем возле танка шла работа. Возле распущенной гусеницы мелькали люди, одетые не то в телогрейки, не в комбинезоны. Ещё двое гремели кувалдой. Ещё один обдалбливал гусеницу на другой стороне. Видимо, она вмёрзла в землю. Слышались голоса. Звук работающего мотора заставлял говорить громко. Говорили на двух языках.
– Придержи, придержи!
– Да ты ж мимо серьги не бей! Один раз по железке, два раза по рукам… Работник, твою-раствою…
– Ничего не вижу. Скажи ему, чтобы повыше светил.
– Скажи ему… Он тебе по башке засветит…
– Kurt, sagt Sie emir die genause Zeit?
– Halb sieben.
– Beeilen Sie sich! – закричал ещё один, высунувшийся из башенного люка. – Иван, бистро! Бистро! – И снова исчез, грохнув за собой люком.
За кустами хрустнула под ногой мёрзлая трава. Танкисты замерли. Послышался лёгкий свист рябчика. Штыренко ответил. Подошли Воронцов и Николаев. Подошли тихо, даже дышали сдержанно, чтобы не закашляться.
– Что там? – спросил Воронцов.
– А вон, видишь? СПАМ. Танк ремонтируют.
– Так это же «тридцатьчетвёрка»!
– В том-то и дело…
– Откуда она здесь?
– Видимо, наши прорывались. Подбили. Трофей.
– Демьян, – сказал вдруг Воронцов, – как думаешь, он исправный?
– А вот сейчас гусеницу натянут, срастят, и будет вполне исправная машина. Остальное они уже, похоже, отремонтировали. Слышишь, ломом тюкают? Это вторую гусеницу из грязи выдалбливают. Примёрзла. А вон уже и брёвна лежат. Сейчас гусеницу натянут и загонят танк на брёвна.
– Значит, не спешат отсюда его угонять, – подсказал заряжающий.
– Значит, не спешат.
Стало развиднять. Засинелось внизу, где проходила неглубокая лощина.
Немцы загремели котелками. Вспыхнул за кормой небольшой костерок. Видимо, плеснули соляры.
– Kurt, – снова послышался знакомый голос, – bitte Speisekarte!
– Fleisch in Aspik! Und… Und Zwiebelsuppe!
– Schprechen Sie mihr bitte, ist das Fruhstuck im Preis inbegriffen? – прорычала, высунувшись из люка, голова в мятой офицерской фуражке с наушниками, и возле танка раздался дружный смех.
– Что они там?..
– Меню обсуждают, завтрак, – коротко перевёл Воронцов.
– Шутники…
– Интересно, что у них на завтрак? – поинтересовался Михайлов.
– Мясо заливное и луковый суп, – сказал Воронцов, не отрываясь от бинокля.
– А шо цэ такэ?
– Ты что, Штырь, не знаешь, что такое луковый суп?
– Та ни. Цэ я бачу. Мясо заливное…
– А это, Штырь, навроде нашего холодца, – снова усмехнулся младший сержант Петров.
– А-а…
– Ну что, ребята, будем ждать, когда они свой луковый суп сварят? – И Воронцов опустил бинокль.
– А что ты предлагаешь, командир?
– Демьян, ты мне сперва вот что скажи: кто-нибудь из вас танком управлять может?
– У нас в экипаже полная взаимозаменяемость. Все могут. Но лучший мехвод – Штыренко. Что молчишь, Штырь?
– Смогу, – коротко согласился Штыренко.
– Тогда будем брать танк. Николаев, дуй быстро за Степаном. Не вздумай срезать. Иди точно по нашему следу. Тихо. Наблюдай и слушай. Если что, три раза – рябчиком. Вперёд.
– Есть, командир. – И Николаев бесшумно растворился в зарослях кустарника.
Воронцов снова вытащил из-за пазухи бинокль. Танкистов было трое или четверо. Один сидел возле костра и занимался приготовлением завтрака. Другой ломом отдалбливал мёрзлую землю. Третий, видимо, командир, сидел в танке. Но, возможно, там же, в танке, был и ещё один. Механик-водитель. Он сидел за рычагами и не высовывался, прогревал двигатель. Значит, четверо. Пятый немец, с винтовкой под мышкой, похаживал с факелом вокруг русских механиков. Если не брать в расчёт русских, немцев всего пятеро. Как раз по одному…
– Ну что, Семён, надо натягивать, – сказал пожилой механик своему напарнику.
Кувалда затихла. Русские встали, продели в отверстия крайнего звена лом, тяжело подняли и так же тяжело понесли провисающую дорожку гусеницы к танку. Перекинули через ленивец. Загремели ломом по каткам. Немцы тут же кинулись им помогать. Снова ударила по металлу кувалда.
– Ловко работают. Со знанием дела, – заметил Демьян.
Русские ещё возились с гусеницей, а немцы гуськом побежали к лощине. Через минуту там, в овраге, загремели железом. Вспыхнул скупой луч карманного фонарика. Погас. Танкисты вскоре вернулись, неся на плечах какие-то продолговатые предметы.
– Снаряды носят, – догадался Демьян.
– Интересно, откуда?
Один из немецких танкистов нырнул в открытый люк башни, другой стоял на площадке трансмиссии. Третий подавал длинные снаряды, сложенные внизу. Получалось у них ловко и быстро. Как будто всю войну они воевали на «тридцатьчетвёрке». Через несколько минут они снова побежали в лощину и опять вернулись со снарядами.
План созрел мгновенно. Воронцов с беспокойством оглянулся: позади, в кустах, захрустела трава под торопливыми шагали – наконец-то пришли Николаев и Степан.
– Слушай мою команду. Демьян, ты остаёшься в прикрытии. Глаз не спускай с часового. Он – твой. Возьмёшь его, когда мы будем возвращаться оттуда, из оврага. Если нашумим, ты поймёшь. Тогда прикроешь нас. Если всё пройдёт тихо, то выходи на часового. Механики, я думаю, дёргаться не станут. Мы будем идти со снарядами. Только бы водитель мотор не заглушил. Остальные – за мной.
Немецкие танкисты пополняли боеукладку. Осторожно, из рук в руки, передали последний, шестой снаряд. Закурили. Перекинулись несколькими фразами с конвоиром и ушли в сумерки лощины – за новой партией.
Нетрудно было догадаться, для чего они ремонтировали подбитый Т-34. Сейчас пополнят боеукладку – и вперёд. Пока там наши поймут, чей экипаж в танке, он уже успеет наделать дел.
