24. Анафема
Тилациниха запрыгнула в «мерседес» впереди Льва, сухо цокая когтями по светлому дереву, глянула на Недертона черными глазами и зевнула. Челюсти у нее были куда длиннее собачьих, скорее как у крокодила, только откидывалась не верхняя, а нижняя.
– Гиена, – без всякой радости приветствовал ее Недертон.
Он провел ночь в хозяйской каюте, по сравнению с которой мраморно-золотая доска выглядела аскетически простой.
Лев хмурился.
Следом вошла Тлен в «конфиденц-костюме», как Недертон называл про себя ее тускло-серый суконный комбинезон с длинными рукавами, старинной алюминиевой молнией от горла до лобка и множеством накладных карманов на стальных скрепках. Тот несколько умерял красноречивость ее телодвижений, а заодно прятал зверей и, видимо, обозначал, что она настроена серьезно и просит воспринимать ее соответственно.
– Итак, ты за ночь все обдумал, – сказал Лев, рассеянно гладя Тиенну.
– Кофе принес?
– Бар приготовит, что хочешь.
– Он заперт.
– Какой тебе кофе?
– Американо, черный.
Лев подошел к бару и приложил большой палец к овалу. Дверца сразу открылась.
– Американо, черный, – сказал Лев.
Бар почти бесшумно выполнил заказ, и Лев принес Недертону дымящуюся чашку на блюдце.
– Что ты думаешь про ее рассказ?
– Если она говорит правду, – начал Недертон, наблюдая, как Тиенна закрывает пасть и сглатывает, – и если она видела именно Аэлиту… – Он поймал взгляд Льва. – Не похищение.
Кофе был обжигающе горяч, но очень хорош.
– Мы надеялись выяснить, что скажет ее дом, – заметил Лев.
– А он молчит, – вставила Тлен.
– Почему?
– Не хочет говорить. А по слухам, и не знает.
– Как ее дом может не знать? – изумился Недертон.
– В том же смысле, в каком ничего не знает этот. Такое можно организовать и на определенное время, однако требуется… – Он сделал быстрый, еле заметный, чисто русский жест, будто играет на невидимом пианино: клептархия того уровня, о которой не стоит упоминать вслух.
– Понятно, – ответил Недертон, который ничего не понял.
– Нам потребуется капитал. В срезе, – сказала Тлен. – Оссиан исчерпал все возможности, какие мог измыслить. Если вы хотите сохранить влияние…
– Не влияние, – поправил Лев. – Я там царь и бог.
– Уже не единолично, – напомнила Тлен. – Наши гости с порога зарезервировали себе убийцу. Если их капитал будет больше нашего, мы окажемся беспомощны. А вот ваши семейные финматематики…
Недертон подумал, что она надела «конфиденц-костюм», прежде чем подступиться ко Льву с предложением задействовать семейные финансовые модули. Он глянул на Льва и понял, что убедить того будет нелегко.
– Оссиан может оптимизировать манипуляцию виртуальными деньгами в их онлайн-играх. Он над этим работает, – сказал Лев.
– Если наши гости купят политика или главу американского федерального агентства, нам придется вступить в гонку, – заметила Тлен. – И мы легко можем ее проиграть.
– У меня нет желания создавать более грандиозный бардак, чем тот, к которому они идут исторически, – возразил Лев. – А именно это случится при излишнем вмешательстве. Хватит того, что Уилф уговорил меня предоставлять полтеров в качестве курьезной разновидности доморощенных ИИ.
– Надо привыкать, Лев. – Тлен почти никогда не называла его по имени. – У кого-то еще есть доступ. Разумно предположить, что этот кто-то влиятельнее нас, поскольку мы даже близко не знаем, как проникнуть в чужой срез.
– А вы не можете прыгнуть вперед и узнать, что будет? – спросил Недертон. – Глянуть на них через год, а потом внести поправки?
– Нет, – ответила Тлен. – Это не путешествия во времени. После первого же мейла в их Панаму между континуумом и нами установился фиксированный коэффициент длительности: один к одному. Здесь и там время течет с одной скоростью. Мы ровно так же не можем заглянуть в их будущее, как не можем заглянуть в свое, и убеждены только в одном: это не будет известная нам история. И нет, мы не знаем почему. Просто так работает сервер.
– Семейные ресурсы не обсуждаются, – сказал Лев. – Идея прибегнуть к ним – анафемская.
– Анафема – мое второе имя, – не удержалась Тлен.
– Знаю, – ответил Лев.
– Предположу, – сказал Недертон, ставя пустую чашку на блюдце, – что это один из немногих уголков твоей жизни, где их не было. Семейных ресурсов.
– Именно.
– В таком случае, – сказала Тлен, – план Б.
– В чем он состоит? – спросил Лев.
– Мы передаем исторические, социальные и рыночные данные плюс информацию из среза финматематикам-фрилансерам, и они выигрывают нам долю в экономике континуума. Конечно, они будут действовать не так точно и оперативно, как ваши семейные, но, может, хватит и того. И придется им платить. Здесь, реальными деньгами.
– Хорошо, – сказал Лев.
– Тогда для протокола: сперва я предложила обратиться к вашим семейным финматематикам. Ребятки из ЛШЭ умны, но не настолько.
– Ребятки? – переспросил Недертон.
– Если капитал противника превысит наш, вы не сможете меня винить.
Недертон решил, что Тлен изначально подводила к тому, чего в итоге добилась. Занятно; он прежде не думал, что она так умело манипулирует Львом. Возможно, идею предложил Оссиан.
– Очень интересно, спасибо, – сказал он. – Надеюсь, вы и дальше будете держать меня в курсе. Рад был помочь.
Оба вытаращились на него.
– Вынужден вас покинуть. У меня встреча за ленчем.
– Где? – спросила Тлен.
– В Бермондси.
Она подняла бровь. Из-за жесткого суконного воротника выглянуло изображение хамелеона и тут же спряталось, словно испугавшись посторонних.
– Уилф, – сказал Лев, – ты нужен нам здесь.
– Мне всегда можно позвонить.
– Ты нам нужен, потому что мы обратились в полицию.
– В Лонпол, – добавила Тлен.
– Исходя из того, что рассказала сестра полтера и что мы знали о ситуации, нам ничего не оставалось, кроме как обратиться к юристам. – Видимо, Лев имел в виду семейных адвокатов, которые, как Недертон догадывался, составляли отдельную отрасль национальной экономики. – Они договорились о встрече. Разумеется, ты должен на ней присутствовать.
– Инспектор уголовной полиции Лоубир рассчитывает тебя увидеть, – сказала Тлен. – Весьма почтенная дама. Не стоит обманывать ее ожидания.
– Если Анафема – твое второе имя, то Тлен, выходит, первое? – спросил Недертон.
– Первое Мария, – ответила она. – Тлен моя фамилия. Раньше на конце было два «н», но матушка одно ампутировала.