Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
2. Варвары у ворот
Я – камера с открытым объективом.
В июле 1931 года Эндре сел на поезд и уехал из Будапешта. Только в начале сентября после долгого кружного путешествия он прибыл в Берлин. Одинокий юноша, которому еще не исполнилось восемнадцати лет, внезапно почувствовал себя очень уязвимым. Он долго разыскивал Эву Бешнё и в конце концов нашел ее – она жила в крошечной квартирке.
– Как ты сюда попал? – удивилась Эва.
Эндре не путешествовал автостопом и не добирался до Берлина каким-то другим романтическим способом. Чтобы вслед за Эвой попасть в Берлин, он умело «приторговывал» своей еврейской идентичностью. «Эндре всегда был очень умным, – вспоминает Бешнё. – Он обнаружил, что еврейская община Будапешта отправляет одаренных студентов учиться за границу, обратился к ним за грантом, и они приняли его заявление». Но условия, на которых был предоставлен грант, не позволяли ему направиться из Будапешта прямо в Берлин; для этого ему пришлось переезжать из одной принимающей еврейской семьи в другую. Только миновав Прагу, Вену и Дрезден, он наконец оказался в Берлине…
Когда Бешнё спросила, что он собирается делать в Берлине, он ответил, что приехал изучать политологию в знаменитой Немецкой высшей школе политологии (Deutsche Hochschule Für Politik), и 27 октября должным образом зарегистрировался на зимний семестр. Но Эндре был слишком беспокойным и любознательным, слишком жаждал нового жизненного опыта, чтобы просиживать на бесконечных лекциях, и вскоре начал пропускать занятия.
Первые месяцы в Берлине жить было нетрудно. Небольшие суммы прислали ему родственники, ежемесячно подкидывали денег родители… Но позднее, когда мировая экономика окончательно погрузилась в депрессию после биржевого краха 1929 года, ателье Фридманов потеряло многих клиентов, и Юлия прекратила посылать те несколько марок в месяц, которые ему позарез были нужны. А когда после осени пришла суровая зима, Эндре начал осознавать, что такое настоящая нужда. По словам его двоюродной сестры Сьюзи Маркиз, он скоро настолько оголодал, что стал воровать телячьи котлеты у собаки своей хозяйки фрау Боэн. Задолжав за жилье за несколько недель, Эндре сбежал от хозяйки, тем более что она начала подозревать, куда исчезают обеды ее любимой таксы…
К началу 1932 года Эндре понял: чтобы продолжать учебу и не голодать, нужно где-то зарабатывать деньги. Поскольку молодой человек собирался заниматься журналистикой, он начал серьезно относиться к фотографии. «По ходу учебы, – писал он в 1953 году, – мои родители перестали присылать мне деньги, и я решил стать фотографом. Это занятие было ближе всего к журналистике для любого человека без знания языка». (По-немецки он пока еще говорил с трудом.)
Эндре попросил Эву Бешнё помочь ему найти работу в агентстве или в фотостудии.
– Интересно, – размышлял он вслух, – а фотографией можно заработать себе на жизнь?
– Ну как ты можешь! – возмущалась Эва. – Фотография – это не профессия. Это призвание!
– Да ладно! Скажи лучше: это интересно?
– Да! Получаешь большое удовольствие.
Эва Бешнё знала нескольких людей, которые могли бы помочь Эндре найти работу. Ей показалось, что лучше всего было связаться с фотографом Отто Умберсом, он же Умбо, экс-шахтером, который окончил Высшую школу строительства и художественного конструирования – Баухаус, а теперь руководил отделом портретов и рекламы в престижном агентстве Dephot (сокр. от Deutsche Photodienst, «Немецкий фотосервис»). Бешнё позвонила Умбо и спросила, нет ли у него работы для одного «очень умного мальчика». Умбо попросил отправить «мальчика» к нему, чтобы на него посмотреть. Когда Бешнё снова увиделась с Эндре, он уже работал в фотолаборатории Dephot в качестве ассистента: заливал в бачки проявитель и закрепитель, развешивал для просушки отпечатки и одновременно изучал начала экспозиции и печати.
Эндре пришлась по душе захватывающая и динамичная атмосфера фотоагентства. Чудовищно сжатые сроки, невероятные темпы, постоянная погоня за снимками и сюжетами – гонка в Dephot была безжалостной. И, хотя формально Эндре должен был работать за гроши в лаборатории, вскоре он постепенно включился и в другую деятельность: помогал организовывать съемки и выполнял обязанности администратора в главной конторе агентства. Он был безумно загружен работой, которая никогда не кончалась: Dephot снабжал своими фотографиями многие из выходивших тогда 2500 немецких газет и периодических изданий и минимум десяток берлинских газет с еженедельными иллюстрированными приложениями.
Съемки в Dephot организовывал Симон Гутман, невысокий очкарик с безграничным запасом энергии, гений по части придумывания сюжетов и историй. Именно он в 1928 году основал это агентство, надеясь на прибыль от быстрого роста числа иллюстрированных журналов в Германии. К тому времени, когда Эндре начал работать в Dephot, среди фотографов агентства уже числилось нескольких уважаемых фотожурналистов, например Феликс Ман, который с 1929 года работал в Müncher Illustrierte Presse за гарантированную тысячу марок в месяц. Возможно, Эндре уже работал в Dephot, когда Ман сделал свою самую знаменитую фотосессию «Один день из жизни Муссолини». Сегодня эти снимки считаются классикой раннего фоторепортажа, фоторассказом, в котором блестяще и тонко показана суетность и абсурдность жизни Дуче.
К лету 1932 года Эндре ушел из Немецкой высшей школы политологии, формально ради учебы в которой он приехал в Берлин, и стал помогать Ману и другим фотографам в проведении съемок повседневной городской жизни. Нередко мэтры просили его сменить пленку в маленьком фотоаппарате – это была одна из первых моделей знаменитой камеры «Лейка» (Leica). Фотокамеры «Лейка» сделали возможным невозможное: благодаря объективам с высокой светосилой и шторно-щелевыми (фокальными) затворами удалось довести выдержку до 1/1000 секунды. Это позволило фоторепортерам Dephot делать снимки в условиях низкой освещенности, не привлекая сложное и дорогостоящее осветительное оборудованиеi.
Позаимствовав на время в офисе Dephot новую фотокамеру Leica, Эндре быстро научился выжимать из этой техники максимум возможного. Для практики фоторепортажа не было лучшего места и времени, чем Берлин начала 1930-х годов, представлявший собой диковинную смесь из политических и культурных крайностей. В те годы в Берлине училась Жизель Фройнд, будущая звезда немецкой фотографии. Позднее, после бегства из Германии со спрятанными снимками жертв политики Гитлера, она подружилась с Эндре. «Столица молодой республики, – вспоминала она, – была центром всех немецких художественных и интеллектуальных движений. Берлинский театр стал знаменитым благодаря пьесам Бертольда Брехта, Эрнста Толлера и Карла Цукмайера, а также режиссерским работам Макса Рейнхардта и Эрвина Пискатора. Немые фильмы, снятые на студии U.F.A (Universum Film AG) Фрицем Лангом, Эрнстом Любичем и другими режиссерами, получили международную известность».
К 1932 году Берлин превратился в поле битвы левых и правых за будущее Германии. 4 июня 1932 года был распущен Рейхстаг, на 31 июля были назначены общенациональные выборы. 15 июня был отменен запрет на деятельность штурмовых батальонов SA (Sturmabteilung), полувоенной нацистской организации, и Германия погрузилась в бездну политического насилия. В Берлине сотни людей погибали в уличных баталиях, которые проходили в рабочих районах. К середине июля гражданская война грозила охватить всю страну. Все политические партии, кроме воюющих нацистов и коммунистов, требовали восстановления правопорядка. В Берлине было объявлено военное положение.
На выборах в Рейхстаг 31 июля национал-социалистическая партия получила большинство мест; за нее было подано 13 745 000 голосов. Иными словами, средние и высшие классы Германии поставили на Гитлера, отчасти из-за широко распространившегося страха перед коммунистическим восстанием. Казалось, коммунисты быстро набирали поддержку рабочего класса – они увеличили свое представительство на 12 мест и стали третьей по величине фракцией в Рейхстаге с 89 депутатами, но, конечно, не могли противостоять 320 депутатам-нацистам.
Именно в эту осень, в разгар политической неразберихи в Германии, в судьбе Эндре произошли первые большие изменения. Однажды в лаборатории Dephot, проявляя при красном свете очередные материалы, он увидел невероятно экзотические образы. Это были завораживающие картины Индии, какой ее увидел Харальд Лехенперг, один из самых бесстрашных репортеров Dephot. Вдохновленный увиденным, Эндре ворвался в кабинет Гутмана и стал с жаром рассказывать ему, какие превосходные фотографии ему только что довелось обрабатывать. Оценив его страстность, Гутман решил взять шефство над Эндре и через несколько недель послал его на первое крупное задание.
27 ноября Эндре пробрался на копенгагенский стадион Sportpalast и стал ждать, когда перед большой толпой появится объект его первой съемки. Гутман попросил его сфотографировать выступление Льва Троцкого с лекцией «О значении русской революции». Пока Троцкий говорил, Эндре отбежал назад и сделал несколько зернистых снимков главного сталинского врага, выступавшего перед большой аудиторией. Когда Троцкий замолчал, стадион разразился громкими аплодисментами, а Эндре увидел Троцкого очень одиноким и уставшим. Бурные овации не имели отношения к содержанию речи. Собравшиеся, в основном студенты, приветствовали человека, которого уже преследовали сталинские убийцы, которого отвергала одна страна за другой и который находился в отчаянном поиске убежища. Когда Троцкий уходил со сцены, казалось, что над ним витает смерть.
В то воскресенье на стадионе Sportpalast не только у Эндре была фотокамера «Лейка», но сделанные им снимки, безусловно, оказались самыми драматичными. А главное – он находился всего в нескольких шагах от героя своего фоторепортажа. С технической точки зрения его фотографии были далеки от совершенства, но обладали тем, что позднее стало его фирменным знаком: личным характером и насыщенностью образа. Вернувшись в Берлин, Эндре обнаружил, что журнал Der Welt Spiegel занял его фотографиями целый разворот, а мелким кеглем внизу страницы были напечатаны опьяняющие слова: «Aufnahmen: Friedmann – Dephot» (Фото: Фридман – Dephot).
Впрочем, первый успех Эндре мало помог улучшить его трудное финансовое положение. Он часто оставался без гроша и потому начал посещать кафе Romanisches, где собирались эмигранты. Здесь можно было «на пробу» ухватить что-нибудь поесть или выпить чашечку кофе за счет своих приятелей-венгров. День ото дня их становилось в Берлине все меньше и меньше. Летом уехала из Берлина его подруга Бешнё. «Улицы уже захватили штурмовики в коричневых рубашках [SA], – объясняла она потом она свой поступок. – Всюду в городе бродили полчища нацистов, и у каждого с ремня свисал кинжал. Меня начал терзать страх».
Эндре остался, он не хотел возвращаться в Венгрию, где фашистский режим вице-адмирала Хорти активизировал преследования евреев и демократов. Итак, пока интеллектуалы и художники бежали из Берлина, бездомный Эндре бродил по городу, часто спал в парках и в подъездах и наблюдал, как Гитлер приходит к власти.
30 января 1933 года советники президента Гинденбурга убедили его назначить Гитлера канцлером. Когда на охваченный хаосом Берлин спустились сумерки, повсюду раздавался лязг кованых сапог. Он становился все громче и громче. Эндре увидел, как по улицам идеальным строем прошли нацистские штурмовики, которые держали в руках пылающие факелы. Так они праздновали приход к власти австрийского ефрейтора. Тысячи штурмовиков, новая элита Германии, выдвигались из Тиргартена, маршировали через Бранденбургские ворота и двигались вниз по Вильгельмштрассе. Слова их любимой походной песни «Хорст Вессель» разносились по всей Германии. Занявший рейхсканцелярию Гитлер купался в эти дни в лучах невероятной славы.
Нацистская революция загипнотизировала немецкий народ. Гитлер обещал немцам национальное возрождение, рабочие места, обещал возродить немецкую гордость и сокрушить декадентские силы, породившие отвратительную Веймарскую республику с засилием гомосексуалистов, коммунистов и евреев. После триумфа Гитлера Эндре стало ясно, что в Берлине ему нельзя оставаться ни дня, иначе рано или поздно его арестуют и скорее всего отправят в концентрационный лагерь. А если он заснет в «неправильном» подъезде или натолкнется на группу пьяных молодчиков из Гитлерюгенда, то они и ножом могут пырнуть, и забить до смерти…
27 февраля исчез в бушующем пламени Рейхстаг, и вместе с ним улетучились все надежды на демократическое будущее Германии. На следующий день Гитлер запретил коммунистическую партию, которая, по его словам, организовала поджог Рейхстага, и объявил в стране чрезвычайное положение. Началась история Третьего рейха. Еще дымились развалины Рейхстага, когда в стране было арестовано более 4000 коммунистических активистов, большое число социал-демократов и либеральных лидеров. Штурмовики отрядов SA Эрнста Рёма врывались в дома и на месте убивали «подозреваемых в подрывной деятельности». «Счастливчиков» пытали и избивали, прочих отправляли в первые концентрационные лагеря.
Эндре наконец решил покинуть Берлин и связался с еврейской организацией, которая помогла ему в числе первых выбраться из города. Едва получив деньги на билет, он сразу же сел в поезд на Вену. Среди десятков тысяч людей, бежавших в эти дни из нацистской Германии, были многие из светил науки и искусства XX века: Альберт Эйнштейн, Томас Манн, Бертольт Брехт, Василий Кандинский…
В Вене Эндре на несколько недель остановился у фотографа Dephot Харальда Лехенперга. Но фашизм шел за ним по пятам: через неделю после пожара Рейхстага австрийский канцлер Энгельберт Дольфус также установил в стране тоталитарный режим. К июню 1933 года Эндре вернулся в Будапешт, где обнаружил, что Юлия, Дежё и его старший брат Ласло по-прежнему шьют костюмы и платья, но едва сводят концы с концами.
На несколько недель Эндре нашел работу в туристическом агентстве Veres – он фотографировал для него местные достопримечательности. Но к концу лета ему снова отчаянно захотелось уехать из Венгрии. За время его отсутствия венгерские левые были безжалостно раздавлены, и перспективы стать на родине профессиональным фотографом стали совсем туманным. С очевидностью, следующим пунктом его путешествия должен был стать Париж, в котором тысячи других венгерских евреев уже нашли убежище от фашизмаii.
