Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Наталия Алексеева. Жених
Я прикрепила и бережно расправила кусок бересты на бревенчатой стене горницы:
Сидор сидел на лавке и руководил, чтоб зазря под ногами не путаться.
– Хорошая ты девчонка, – довольно протянул он, – хоть и ведьма.
Ёшкины метёлки, что ты будешь делать! Опять он за своё.
– Сидор, – я медленно повернулась к нему, уперев руки в бока, – ежели ты ещё раз назовёшь меня ведьмой…
– Понял, понял, – замахал ручонками домовой, – волшебница что ни на есть, настоящая!
– А идите-ка вы оба к едрене-фене, давненько оне на улице томятся, – вмешалась бабуля. Она просыпала на пол сушёные мышиные головы, которые собиралась бросить в котёл, и наша перебранка вывела её из душевного равновесия.
Я подхватила Сидора под мышку и выскочила во двор. Едреня с Феней нам так обрадовались, что чуть надвое не распались. Едреня протянул нам правую руку, а Феня – левую, потому что у них руки общие, а головы разные. Мы поздоровались и отправились на гнилую поляну – репетировать.
К вечеру на поляне собрались все желающие приобщиться к прекрасному. Тут были:
Слушатели разместились вокруг огромного выворотня. Я подсадила Сидора на комель и, шепнув: «Не тушуйся», ободряюще похлопала по бурой шёрстке.
Домовой развернул свиток, собираясь начать чтение. Но тут, просвистев пронзительно, как разбойник с большой дороги, в комель вонзилась стрела. Аккурат железным наконечником у лапок Сидора.
Увидев проклятое железо в опасной для себя близости, домовой потерял здоровый румянец, протянул ко мне руки и прошептал: «Вот и первые критики». Я подхватила Сидора, а он, в свою очередь, прикинулся веником, потому что вслед за стрелой появился на поляне молодой витязь. Остальные обитатели Заморочья оборотились, кто кустом, кто кочкой, кто пнём, а Едреня с Феней – березой раздвоенной. Одна только я стояла посередь зелёной полянки с веником в руках.
Незваный пришелец осмотрел меня критически и пробурчал под нос: «Сойдет». Сорвал с головы шапку и ткнулся носом до земли, что твой журавль колодезный. Поднялся, нацепил шапку на русые вихры и, подбоченясь, сказал:
– Я – сын князя славного Ишьгорода, Гордей Вышевич. Здрава будь, девица красная.
Я не растерялась, обняла веник покрепче и ответила:
– И тебе снадобья лечебные не глотать! Пошто стрелами калёными, не метясь, бросаешься?
– По повелению батюшки – великого князя Выша Крышевича. Подбираю себе таким путём суженую. Могу взять расширенную, могу и соразмерную, ежели по сердцу придётся. Посему, идём со мной, женой законною.
– Неужто полюбилась с первого пригляду?
Смешной какой – жену выбирать, пуляя куда ни попадя. Так и покалечить недолго. А потом скорбят: то криворукая попалась, то криворожая. А ты смотрел, куда стрелял из оружия холодного? То-то, потом не жалуйся.
– Не особо, – отвечал молодец, – тоща больно да глазом блудлива. Но я с заутренней по лесу бегаю, притомился шибко.
Обидно мне стало маленько и решила я позабавиться. Примостилась на лесном дядьке, пнём оборотившемся, и говорю:
– А не желаешь ли на моих подруг поглядеть? Уж какие они раскрасавицы!
– Отчего ж не примериться. Где они, твои подруженьки?
Оживился молодец, ровно петух в курятнике. Я прыснула – видом-то женишок и впрямь на курячьего короля смахивает: сапоги красные, шапка красная, сам надулся от гордости, того и гляди лопнет али закукарекает.
– Погоди, скликаю. Только, чур, уговор – в хоровод ни ногой! Совладаешь, не сунешься?
– Что, я девок не видал? – хмыкнул молодец.
Соскочила я с лесного дядьки, обежала вокруг выворотня. Где ступала, там в каждом следочке по грибочку выросло. Ровнёхонькое кольцо получилось.
Я принялась аукаться, а сама тем временем отвела добру молодцу глаза, чтоб истинный облик подруженек моих, русалок, не разглядел.
Вышли на поляну девицы – одна краше другой. Брови дугой, губы пряные, щеки румяные. А уж косы блестящие – королевишны настоящие! Сам заморский колдун Хаадан Шелдарс обзавидуется.
Пустились они хоровод кружить. Плечами поводят, на витязя призывно поглядывают, песни сладкие поют. Каждая счастье и блаженство неземное сулит.
Смотрю я на молодца, а он сам не свой – губами пришлёпыает, по коленям похлопывает, того и гляди в ведьмин круг кинется.
– А ну стой, где стоишь, Гордей Вышевич, – говорю, – обещался к девкам не соваться.
– Отвяжись, – махнул рукой княжич, – как я погляжу, шибко ты завистлива. Хорошо, что с собой тебя не увёл – ревнивая жена, что жернов мельничный на мужниных ногах.
Лук со стрелами бросил да и побежал в хоровод. Русалочки обрадовались, потянулись к молодцу. Руками обвивают, в глаза заглядывают, в губы целуют. Вот-вот щекотать да щипать станут – живым не вырвется. Знаю я их!
А княжич стоит счастливый, думает он – лис в курятнике, а на деле – муха на росянке.
– Дурень, – кричу. – Выбирайся из круга, пока цел!
– Зависть – плохое чувство, – отвечает.
А сам то одну обнимет, то другую к сердцу прижмёт.
– Обещался в хоровод не ходить. Княжий сын слову своему не хозяин?
– Погоди, надоеда! Не натешился! Выберу лучшую и ворочусь.
– Нету тут её!
Бегаю я вокруг ведьмина кольца, сама себя укоряю. Что наделала! Позабавиться хотела, а нечисти озёрной на съедение душу живую своими рученьками отдала. А княжич посередь девиц, что медведь в малиннике – уходить не торопится. Да уж и не выпустят его подружки мои, раскрасавицы.
Хлопнула я себя по лбу. Право слово, раскрасавицы! Пущай женишок глянет на их природную красоту, мигом за круг выскочит. Скинула я морок с глаз молодецких, королевич аж присел. Смотрит, а вокруг лица блёклые, руки мокрые, платья пёстрые да зубки острые.
Заметался Гордей, но русалочья хватка крепче силков держит.
Чем молодцу помочь? Положила я веник на травку и схватила стрелу из колчана, княжичем брошенного. Взялась за оперенье и протянула железным наконечником вперёд, ему навстречу. Расступились девицы речные – кому ж охота печать Сварожича получить! Уцепился Гордей за наконечник, так и выбрался.
Упал на травку, еле отдышался. Отполз в сторонку, сел и зубами стучит, будто только из омута вынырнул.
– Неужто у вас в Ишьгороде девки страшнее тутошних, ежели за женой тебя батя в лес спровадил?
– А они ещё там? – спрашивает. Оглянуться боязно, вдруг за спиной ждут невесты наречённые. Скольким он жениться-то пообещался, покуда красотками казались?
– Нет, – говорю, – сгинули. Не по сердцу им, когда женихи железякой размахивают.
Приосанился Гордей, приободрился.
– Есть, – отвечает, – в Ишьгороде девки красивые. Маланья, к примеру, нашего ключаря дочь. Не чета тебе и подругам твоим.
Ёшкины метёлки! Пришёл в себя молодец – грубит сызнова.
– Ты, Гордей Вышевич, не зарекайся. Хочешь покажу тебе, кто ещё с нами на полянке вечерок коротает? Может, без раздумий и женишься.
– Да ты ведьма! – прозрел молодец.
Ух как не люблю, когда меня ведьмою кличут! На счастье княжича, Едрене с Феней наскучило берёзою стоять, они на полянку-то и выбрались.
Побледнел Гордей. Сгрёб в охапку лук, колчан и шапку и припустил вон из лесу.
– Куды он? – Феня приложил козырьком ладонь к Едрениной голове, высматривая пропавшего витязя. – Весело было…
Тут и остальные зрители Заморочинские проявились. Только русалки как сгинули, так больше и не показывались – обиделись, что молодца от них спровадила.
Да Сидор на меня крепко осерчал, что творческий вечер сорвала. Говорит, надо было сразу княжича Горынычу скормить, чтоб под ногами не путался. Третий день со мной не разговаривает, стоит в углу и веником прикидывается.
