Спецназ Великого князя

Глава 1. Боевой холоп

Отца своего Федька не помнил, мать воспитывала его и младшего брата. Впроголодь жили в полуземлянке-полуизбушке. Мальчишка трудолюбивым рос, сметливым, сообразительным, но с характером. За что не раз бит был сельским старостой. Евграф Ильич, верный слуга боярина, вечно злой, всем недовольный. После работ в поле да скудного ужина Федька к дьячку бегал, в церковь. В небольшой церкви спокойно, ладаном пахнет и восковыми свечами. А главное – дьячок не обижал никогда, разговаривал ласково. Как подрос Федька, грамоте учить стал. Подросток к учению жаден, знания впитывал как губка. За две седмицы весь алфавит выучил. Дьячок рукописную книгу давал читать – «Жития святых». Читал Федька при свете свечи, в небольшом приделе храма. Со временем ладно получаться стало. Дьячок Афанасий учеником доволен. Счёту обучать стал, хвалил.

– Есть у тебя способности, Фёдор. Учись писать, со временем писарем станешь, уважаемым человеком. Всё лучше, чем спину в поле гнуть.

На бумагу и чернила денег не было, да Афанасий совет дельный дал.

– Сделай табличку. Коли бортники знакомые есть, так из воска. Либо сам, из глины. Палочку заостри, ею пиши.

О, как не просто поначалу писать получалось! Буквицы кривые получались, как пьяные. И строка то вниз сползала, то вверх. Но премудрость со временем освоил, поскольку каждый день упражнялся, не отлынивал. Зимой, когда работы мало было, писал, читал при лучине. Мать тягу к учёбе одобряла.

– Правильно делаешь, сынок. Ты Афанасия не забывай, он худому не научит. Глядишь, со временем писарем станешь.

Писарь в деревне второй человек после старосты. Подати за каждым холопом записывал, челобитные и прошения писал, письма.

Жизнь Федьки изменилась в один день. Репу с барского огорода убирал, к полудню чёрные тучи нашли, дождь начался, перешедший в ливень. Фёдор работу бросил. Вымок весь, да из земли, превратившуюся в месиво, репу не вытащишь. Только за ивовую большую корзину взялся, почти полную, в амбар отнести, староста появился на подводе, с объездом.

– Ты что, лентяй, работу бросил?

Сам на подводе сидит, рогожей прикрылся.

– Так дождь же.

Староста слез с подводы, взял кнут, которым лошадь погонял, да принялся Фёдора стегать.

– Вот тебе, лентяй, вот!

Удары сильные, Фёдор уворачивался, лицо руками прикрывал, чтобы кнутом в глаз не попал староста. Как с одним глазом жить? Как всадники подъехали, за шумом дождя оба не услышали. Удары кнутом вдруг прекратились, староста вскрикнул. Это его один из всадников сапогом в бочину пнул.

– За что парня мордуешь?

Всадников трое. Двое ратников, судя по доспехам – в кольчугах, на головах шлемы-шишаки, при мечах. А один в плаще, а на голове шлем. Из-под плаща края шёлковых штанов видны, заправленные в короткие мягкие сапожки. Видно – не простой витязь.

Староста сначала вскинулся. Кто это ударить его посмел? А как разглядел всадников, шапку скинул, в пояс поклонился.

– Прости, князь!

Князь усмехается презрительно, а ратник рядом снова спрашивает:

– В чём вина парня?

– Репу убирать не хочет.

– Так ведь дождь идёт, мокрая репа в амбаре погниёт. Так-то ты за урожай радеешь?

И ещё раз старосту пнул. Не столько от боли, сколько от унижения, да на глазах парня, завопил староста. Ратник, вроде и не вопил истошно староста, с коня склонился:

– Ты чей холоп будешь?

– Охлопкова.

– А вёсен тебе сколько?

На Руси новый год исчисляли с первого марта.

– Пятнадцать.

– А на вид больше, стало быть, не хворый. В младшую дружину пойдёшь?

В младшую дружину при князе брали юношей, оружному бою учили. Как овладевал новик вверенным оружием, в боевые походы брали, но не в первую линию, а в последних шеренгах. Постепенно до опытного вояки растили. В дружинах постоянно убыль была. Кто по смерти в бою выбывал, кто по ранению, а были, хоть и редко, по возрасту. Такие при воинской избе оставались шорниками, конюхами.

Стать княжеским дружинником – мечта молодого юноши. На всём готовом – крыша над головой, еда, одежда добротная. И подчиняются только воеводе и князю. Конечно, дело рискованное, можно живот потерять. Но это дело случая. При татарских набегах, которые случались, и в полон брали, из которого никто ещё не вернулся, и убивали. Когда на потеху, а сопротивлявшихся – всегда. Аркан волосяной на шею и ну за лошадью таскать, пока кожа и мясо до кости не сотрутся.

– Пойду, – сразу согласился Федька, поклон отбил.

– К отцу-матери беги, проси благословения, – усмехнулся князь.

В согласии родителей князь не сомневался, но положено так по традициям.

– Власий, заберёшь парня. К вечеру чтобы в воинской избе были.

– Повинуюсь, княже.

Князь с воином с места сорвались. Остался Власий.

– Беги домой. Звать-то тебя как?

– Федькой.

Фёдор растерялся. Брать корзину с репой или оставить? В нерешительности взялся за ручку, а Власий головой мотает:

– Это уже не твоя забота.

Помчался Фёдор к избе, Власий не спеша за ним едет. Ворвался Фёдор в избу, запыхавшись, мать испугалась.

– Случилось что?

– Меня в младшую дружину сам князь позвал. Благословишь ли?

И на колени перед матерью рухнул. Что женщине оставалось? С уходом Фёдора в дружину на всё готовое одним ртом в семье меньше. А ещё надежда. Вырастет Фёдор, станет гриднем, поможет копейкой.

Сняла мать икону с красного угла, благословила.

– Когда отбываешь?

– Гридь Власий ждёт уже.

– Да что же ты человека в избу не пригласил, мокнуть под дождём оставил?

Собираться не надо, даже смены белья нет. Поднялся с колен Фёдор, мать крепко обнял, брата меньшого.

– Будет возможность, навещу.

– Не забывай своих корней, сынок! – напутствовала мать.

Фёдор на улицу выскочил. Гридь удивился.

– А узелок с барахлом где же?

– Всё на мне.

– Понятно. За мной на лошадь садись, едем.

Коней Фёдор любил, особенно когда в ночное гонял с парнями. Конь – животина умная. Ты к нему с добром, угостишь морковкой, и он не подведёт. Ратник коня шагом пустил. Грязь непролазная, на рыси или галопе коню не можно идти, оскользнётся, да и тяжесть двоих нести. Фёдор по сторонам поглядывал. Видит ли кто из селян, что с дружинником он едет? Как назло, никого нет, всех дождь в избы загнал.

Через время в большое село въехали, Борисово, недалеко от Серпухова, что на Оке стояло. Гридь Власий сразу к дружинной избе. Коня в конюшню завёл, расседлал.

– Сеном-то коня оботри, – указал гридь.

Это верно, негоже коню сырым стоять. У лошадей лёгкие слабые, простудиться может. Гридь рукой махнул, за собой приглашая. Воинская изба длинная, дружинников в ней много. Кто меч точит, кто в кости играет. Власий провёл его в дальний конец, представил седовласому воину. Видимо, не в одной сече дружинник участвовал, на лице шрамы, на правой руке мизинца не хватает.

– Прохор, принимай новика, князь присмотрел. Обуй, одень, учить будешь.

– Исполню. Как звать-то тебя, отрок?

– Фёдор.

– Твоё место будет, – показал на топчан Прохор. – Пока ужин не поспел, одёжу подберём. Пошли.

В избе закуток небольшой. Быстро подобрали подростку рубаху льняную, портки. Да всё новое, сухое. А уж как сапоги примерили да с подошвой из толстой свиной кожи, радости Фёдора конца не было. Всю свою недолгую жизнь босиком ходил или в лаптях. Из деревенских только у старосты сапоги были.

Напоследок пояс Прохор вручил.

– Можешь меня дядькой звать. Я над младшей дружиной наставник.

Некоторые топчаны уже заняты были такими же подростками. Князь пестовал смену и пополнение для старшей дружины. За мелкими хлопотами время ужина пришло. Все в трапезную направились. Сухо, чисто, пахнет вкусно. Длинные столы и лавки обочь. Помолившись на иконы, уселись. Еда вкусной оказалась и сытной – каша с убоиной, хлеба бери сколько хочешь, а потом сладкое сыто. Дома у мамки мясо ели редко, на праздники. После ужина у дружинников свободное время. Федька за день продрог под дождём, устал. Сколько впечатлений новых! На топчан улёгся. Здорово-то как! Топчан широкий, под крепкого мужика сделан. А в избе материной на узких полатях спал. Поневоле сравнение в голову шло. Незаметно уснул. Утром проснулся рано, как привык. За маленькими оконцами, затянутыми слюдяными пластинами, ещё темно, в воинской избе храп густой. Ещё бы – полторы сотни дюжих мужиков и два десятка новиков, у всех сон крепкий.

После подъёма молебен в домовой церкви, потом занятия начались. Новикам войлочные поддоспешники дали, на головы – бумажные шапки, из ваты, похожие на толстые тафьи. Для Фёдора непонятно. Осознал, для чего, когда во дворе раздали новикам крепкие прямые палки заместо мечей. Прохор-наставник учить стал, как оружие в руках держать, как наносить удары, как защищаться. А потом наставник новиков на пары разбил.

– Сражайтесь!

Никому неохота побеждённым быть, бились всерьёз. Стук палок во дворе стоит, вскрики. Со стороны посмотреть – потеха, парни палками дерутся. Но ни один из гридей старшей дружины не улыбнулся, все через учение прошли. Войлочный поддоспешник от ударов защищал, но всё же рёбрам доставалось, а больше всего – пальцам, кистям рук. Кожа на пальцах уже ободрана, подкравливают ссадины, болят. Федька зубы стиснул. Ни за что противнику не уступает. Периодически Прохор к каждой паре подходит, на ошибки указывает, иной раз сам палку в руку берёт, медленно движения показывает.

– Понял ли?

Упражнения до полудня продолжались. Все вспотели, подустали. Для Федьки физические нагрузки привычные, сельский труд тяжёл, на поле неженкам не место. В полдень на обед пошли. Лапша куриная, пареная репа, хлеба вдосталь, узвар из груши-дички. О! Каждый бы день так!

После обеда небольшой передых. Один из новиков Прохора спросил:

– А когда нам шлемы и броню выдадут?

Улыбнулся Прохор:

– Не торопись, всему своё время.

Молодые, они нетерпеливые. За первые полгода службы в младшей дружине отсев был. Кого-то из-за неспособности к обучению и нагрузкам отчисляли, несколько сами ушли. Учёба, она лёгкой никогда не бывает. Только когда полгода учения пролетело, новикам дали куяки. Вроде безрукавки из плотной ткани, на которую приклёпаны железные пластины.

Фёдор спросил у Прохора, а почему не кольчуги или байданы? Куяк – броневая защита воинов небогатых.

– Э, неужели сам не догадался?

К разговору все новики прислушивались, всем интересно.

– Вы ещё отроки, растёте. Кольчуга по меркам каждого ратника делается, поскольку не рубаха, не растягивается. Стоит дорого, куётся долго, месяца три. Потому куяк. А вот шлемы вскорости получите, как и щиты.

Щиты получили, но лёгкие. У старшей дружины они деревянные, круглые, кожей обтянуты, а по краям железной полосой окованы, дабы от ударов клинков не раскололись. Шлемы подобрали по размерам, под шлемы войлочные подшлемники. Шлемы стальные, русские, шишаки, с бармицами сзади. Прикреплённая сзади к шлему кольчужка защищала шею. Вот теперь новики стали похожи на воинов из старшей дружины. Фёдору, часто вспоминавшему мать и младшего брата Ивана, захотелось покрасоваться перед роднёй, давно он их не видел, соскучился. Однако без разрешения Прохора уходить к семье побаивался. Новики меж собой говорили, что отпустят их на побывку не скоро.

После обучения мечному бою пришла пора учиться конному, владению копьём. Начинали с улицы, короткого, в рост человека, метательного копья. Когда освоили, пришёл черёд настоящего копья. Только получили учебные, без рожна, с тупым концом. Новикам коней молодых дали, двухлеток, к седлу и всаднику уже приучены. А вот держаться в строю, в колонне, разворачиваться в боевой порядок уже учились и новики, и кони. Сложно, коням и людям друг к другу привыкнуть надо, а ещё слаженность в десятке отрабатывать. В учебных боях десяток новиков с другим десятком сражался. Уже сколько синяков, шишек, ссадин в таких стычках получено – не сосчитать. Однако не роптал никто, понимали – для дела. Прохор, по вечерам делая примочки из лечебных трав на травмы, приговаривал:

– Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Постепенно сдружились, чувство товарищества появилось, выручали друг друга. Прохор ухмылялся в усы. Из деревенских парней выковывались ратники. Боевого опыта не было, так это дело наживное. Старшая дружина в боевых походах участвовала, стычки постоянно с порубежниками были. Да и как им не быть, ежели все соседи на земли Великого княжества Московского посягали. С юго-востока жадная и жестокая Большая Орда, с востока Казанское ханство, с запада поляки и Литва, да и в псковских землях разбойничал Ливонский орден.

Магистр фон дер Борх уже многие земли под себя подмял. Мало того, в Великом Новгороде заговор зрел, под Литву и Польшу откачнуться хотели. Во главе заговора новгородский Архи-епископ Феофил. И в самом Великом княжестве не всё спокойно. С приходом на престол Ивана III Васильевича братья его, удельные князья Андрей Большой и Борис Волоцкий, требуют увеличения наделов, де несправедливо старший брат земли наделил. Великий князь Иван земли собирать хотел, а не дробить. В 1464 году к Москве присоединилось Ярославское княжество, в 1474 – Ростовское. В 1472-м Иван III отправил войска на Пермь, и повод был, обидели пермяки московских торговых гостей. Рать пермская разбита была, и пермские земли подпали под великокняжескую руку.

На южных границах Московского государства была создана засечная черта, именованная «Окским береговым разрядом», тянувшаяся по реке Оке, её левому берегу. Южнее черты земли Рязанского княжества, подчинившиеся Москве в 1456 году. На границе Рязанского княжества и Дикого поля своя засечная черта есть, с заставами.

Золотая Орда после большой «замятни» развалилась на части – Астраханскую, Казанскую, Крымскую, Ногайскую, Сибирскую и Большую. Во главе Большой ярый враг москвитян, хан Ахмат. А у Ивана, Великого князя Московского, союзник только один, да и тот слабый, – крымский хан Менгли-Гирей. После развала Золотой Орды ханы Большой Орды неоднократно пытались ходить походами на Крым, подмять его под себя. Войско у Менгли-Гирея невелико, и он тоже стал искать для себя союзников, действуя по принципу: враг моего врага – мой друг.

Только через год обучения многим ратным премудростям новики влились в большую дружину. Клялись в верности на Библии князю Даниле Патрикееву, а в его лице и Великому князю Московскому Ивану III Васильевичу. После присяги торжественный молебен и обед. А уж затем Прохор распустил всех бывших новиков на свидание с семьями, дав сроку три дня. О, как ждал этого момента Фёдор! О конь, да в куяке и шлеме, оружно заявился домой. Хоть плохонько жили, голодно, да семья – это опора для любого человека, а дом – самое желанное место, как бы хорошо в других землях ни было.

Застоявшийся конь легко нёс свежеиспечённого гридя к деревне. Родная изба показалась маленькой, покосившейся. На стук копыт выскочил на крылечко брат Иван. Тоже вырос, в плечах раздался, ещё годик и тоже можно в новики определять. Обнялись братья, да так и стояли несколько минут недвижно.

– Мамка где?

– Где ей быть, у печи. Немного ржаной муки удалось купить, хлеб печёт, слышишь, как духовито пахнет?

Из приоткрытой двери в самом деле пахло хлебным духом. Посожалел Фёдор, что не удалось никаких подарков привезти, да на что? По паре медяков выдали, их и вручить хотел. Ворвался в дом, мать с испуга едва деревянную лопату не выронила, которой тесто в печь сажала. Обхватил её крепко Фёдор, мать заплакала.

– Уехал и как пропал. Ни весточки не послал с оказией – жив ли? Дай на тебя погляжу.

Отстранилась, оглядела.

– Вырос-то как! И одёжа справная! Здоров ли?

– Здоров, матушка! А оказии, весточку передать не случилось. Ноне не новик я, гридь в старшей дружине князя.

– Дай-то Бог, служи верно.

– А ты здорова ли? Не обижает староста?

– Бить не бьёт ни меня, ни брата твоего, видимо, опасается. А по мелочи пакостит. То недоимку запишет, то на дальний огород пошлёт, куда идти полдня.

– Я поговорю с ним.

– Ох, не надо! Пожалуется Охлопкову, быть беде.

Но староста сам напросился. К вечеру Фёдор прогуляться по деревне пошёл. Пусть девки посмотрят, позавидуют. А никого и не видно. На околице староста встретился. Хихикнул мерзко:

– Ишь, вырядился, ровно скоморох! Голь перекатная!

Вскипел Фёдор, старые обиды вспомнил. Кулачному бою уже обучен. Ударил кулаком под дых, согнулся староста от боли, дыхание перехватило. Фёдор его за воротник схватил, потащил от деревни. Неподалёку овраг был, селяне мусор туда выбрасывали, натуральная помойка. По дороге оглянулся, не видит ли кто? Староста в себя пришёл, понял – не совладать с Фёдором, окреп в гриднях, мышцы силой налились, испугался за жизнь свою.

– Феденька, ты что делать со мной хочешь?

– В мусоре али в навозе утоплю. Воздух в деревне чище будет.

– Ох, не бери грех на душу!

– А сам-то, когда селян обижаешь, о грехе думаешь?

Вот уже и край оврага, глубок он, внизу ручей течёт. По крутым склонам выбраться не просто, да ещё как бы и шею не свернуть при падении.

– Читай молитву, паскудник! – сказал Фёдор.

В глазах старосты отчаяние, страх. Гридь под княжеской рукой. Если побьёт, а видаков нет, жаловаться бесполезно.

– Помилуй, Феденька! – взмолился староста.

Хотел Фёдор удавить старосту, даже писка никто не услышал бы. Да опасался. Составит боярский сын Охлопков два события – приезд Фёдора и убийство старосты, поймёт, чьих рук дело. Доказать сложно будет, но разбирательство последует. И не за себя боялся, за мать и меньшого брата. Староста на колени рухнул.

– Пощади!

– Пёс шелудивый, – пнул его Фёдор. – Коли мать или брата обидишь ещё, жить тебе останется ровно до моего приезда в деревню.

Грозный прежде староста сломался, стал сапоги Фёдору целовать.

– Живи, жук навозный, но слова мои помни, слово своё сдержу!

Фёдор повернулся и к избе направился. Настроение после встречи испортилось. Как стемнело, спать улёгся. Следующий день воскресенье, нерабочий. Кто-то из деревенских в соседнее село пошёл, в церковь и на торг, другие домашними делами заняты. Летом у селян свободного времени мало. На барских огородах работать надо, с личным хозяйством управляться – куры, свиньи, у некоторых и коровы. Эти уж богатеями местными считались.

Фёдор знакомых обошёл, девкам показался, ноне он жених завидный, перед парнями одеж-дой да бронёй похвастался. Не всех в гридни берут, даже если желание есть. А вот глянулся он князю.

А на следующий день в полдень обнял маманю и брательника, кончилась побывка. Коня погнал, дорога сухая, тепло, ветер в лицо бьёт, хорошо!

В воинской избе суета. Фёдор уже в большой дружине, не под Прохором. Но первым встретил его.

– День добрый, дядька Прохор. Чего случилось-то? Почему сумятица?

– Хан Ахмат с ратью по рязанским землям идёт. Князь приказал дружине в поход собираться.

О, как вовремя Фёдор подоспел. Перемётная сума уже готова. Копьё взял, щит к задней луке седла приторочил, мечом опоясался. А уже труба ревёт, объявляя построение. Коня вывел, потолкался немного, пока своё место в десятке нашёл. Десятник Тимофей Бармин вдоль строя ратников прошёлся. Все ли на месте, в порядке ли оружие, да кованы ли лошади?

После осмотра к сотнику побежал на доклад. Войско уходило не всё, только сотня. Ещё полсотни оставалось вместе с младшей дружиной, куда новиков набрали. Молодые парни на ратников с завистью смотрели.

– На конь! – раздалась команда.

Выдвигались десятками, выстраивались в колонну. Впереди сотник Евграф Пыльцын. Его дело сотню к Коломне привести, к месту сбора главного войска.

Наущаемый и подстрекаемый Литвой, хан Ахмат, собрав большое войско, двинулся из Дикого поля на Русь. Заняв правый берег Оки, стал дожидаться подхода союзников – злокозненной Литвы. От места бивака во все стороны разъезжались небольшие отряды поганых, совершали налёты на сёла, грабили и жгли, занимались привычным делом. Ну не работать же воину? Нашествие началось в июле.

Подчиняясь приказу Ивана III, который прибыл в Коломну, воевода Алексина Семён Беклемишев вывел рать из города и переправил на левый берег реки, фактически бросив город. Татарские разъезды тут же донесли хану, что город без защиты. Окружённый деревянным тыном, оставшись без ратников и пушек, город сумел продержаться в осаде три дня, с 29 по 31 июля. Горожане бросали со стен камни, лили кипящую смолу и кипяток. Теряя воинов, хан обозлился, приказал сжечь город. Обычно это было не в правиле ордынцев. Сначала надо захватить город, взять трофеи, пленных, а потом жечь можно. Приказ исполнили в точности. Сотни лучников стали пускать на город стрелы с горящей паклей. Деревянный город вспыхнул сразу во многих местах. Когда прогорела и обвалилась часть деревянного тына, окружавшего город, горожане предприняли попытку спастись. Выбегали из огненного пекла, где от дыма и жара дышать уже было нечем. Татары их секли саблями нещадно. Дым от пожара был виден за много вёрст в округе.

Для Фёдора, неискушённого в битвах, было удивительно, почему великий князь собирает рати не в Серпухове, от которого Алексин близко, а в Коломне, от которой до татар почти сотня вёрст. Ратники на привале баяли, что Иван Сутулый, как прозвали в народе Ивана Васильевича, перекрывает татарам дорогу на Москву. В Коломне в большом лагере на лугу, под стенами городской крепости, несколько дней простояли. Задержка была вызвана тем, что ждали подхода Юрия Васильевича, брата Великого князя, с ратью и пищалями. В лагере Фёдор в первый раз увидел Великого князя.

Иван III был старшим сыном Великого князя Московского Василия II Тёмного и дочери серпуховского князя Марии Ярославны. Отличался Иван осторожностью, был скрытен, властолюбив, обладал железной волей, крутым нравом и холодным умом. Внешне худощав, высок, красив лицом, был сутул, за что в народе его прозвали Сутулым, а иные Горбатым.

Великий князь был окружён воеводами, располагался в большом походном шатре. Фёдор видел его мельком. Хотелось рассмотреть, да князь проехал быстро. Наутро после подкрепления ратью Юрия Васильевича войско выступило в поход. До ратников уже доносились слухи, что татары подступили к Тарусе, от которой до Серпухова один дневной переход. Коней гнали быстро. Фёдор со своим десятком в конце большой колонны, где из-за пыли, поднятой множеством копыт, не видно ничего и чихать хочется.

Пока добрались до Серпухова, пропылились изрядно. И здесь, на въезде к лагерю, Фёдор увидел татар, довольно близко. Запаниковал, за меч схватился. Но тревога оказалась ложной. Вместе с князем Андреем в поход против ордынцев отправился казанский царевич Муртаза во главе нескольких сотен своих воинов. Глаза раскосые, лица скуластые, вислые усы, у всех воинов луки с колчанами за плечами, сабли на поясе, на головах шлемы – мисюрки. Поди отличи казанского татарина от ордынца. Позже уже различал, у ордынцев лица смуглей, степной загар жёсткий, медью отливает.

После ночёвки Великий князь распорядился войско вдоль Оки распределить. У Ахмата сто путей, поди узнай, какой дорогой он отправится. Главная задача русских ратей – не дать татарам переправиться. Ока широка, судоходна. Татары по своему обычаю пользуются на переправах надутыми бурдюками. Ширина реки ещё одно преимущество даёт, татары по своему обыкновению перед боестолкновением врага градом стрел осыпают. Боя ещё нет, а противник уже потери несёт в людях и конях, морально подавлен.

Пушкари пушечных нарядов пушки и пищали у возможных переправ установили за бревенчатыми засеками. Переправа не в каждом месте возможна. Наиболее удобные места там, где оба берега пологие, конь не может с воды на кручу влезть. А бродов в этих местах Ока не имела.

Великий князь распорядился на правый берег переправиться с ратями воеводам Семёну Беклемишеву и Петру Фёдоровичу. Разведку боем провести, татар побеспокоить, силу явить. На Оку явились почти все, которые собрать удалось, силы. Полтораста тысяч ратников – конных и пеших, пушкарей и стрельцов. Одна незадача, по фронту, по левому берегу, растянуты.

Татары Ахмата, ожидая подхода войска литовского, от открытого боя до поры до времени уклонялись. Разъезды басурман всё время в отдалении маячили, следили за русскими, но не приближались. Хан выжидал, но спустя пару недель понял, что союзники не придут. Располагая силами значительными, до восьмидесяти тысяч сабель, решил начать активные действия. Его дозоры начали обследовать берега в поисках удобного места для переправы.

Сотню, где служил Фёдор, отправили к месту, где переправа возможна. Оба берега низкие, поросшие камышом. На берегу укрыться негде, ровный луг, только вдали лес виден. Хоть и устали после перехода, а служба первым делом. Сотник Пыльцын распорядился валить деревья, перетаскивать хлысты лошадями, делать засеку из брёвен. Засека и укрытие даст, и сделает невозможным лобовую конную атаку, если татарам переправиться удастся. Степной конь размером меньше русского, засеку перепрыгнуть не сможет. Татары – народ степной, плавать не умеют. Водные преграды преодолевали, одной рукой держась за хвост коня, другой за надутый бурдюк. Плохо, что в сотне Пыльцына только пяток гридей имели луки, остальные – мечники. Лук – оружие дорогое, к тому же владеть им не просто, нужна долгая практика. Татар сажали на коня сызмальства, давали маленький лук. Когда мальчишка вырастал до воина, он уже был лихим наездником и луком владел мастерски.

Но на следующий день к сотне Пыльцына прибыл отряд пушкарей с тюфяками. Целый обоз, поскольку пушки перевозились на телегах, так же как и порох в бочонках и принадлежности. Тюфяки – короткоствольные, крупного калибра, стрелявшие камнями или свинцовым дробом на небольшие, до двухсот шагов, дистанции, вселили в сотню уверенность. Пушкари поставили тюфяки за брёвнами, проделав небольшие амбразуры для стрельбы. Старший из пушечного наряда к урезу воды отошёл, засеку осмотрел, кивнул удовлетворительно. Пушек не видно, для татар «сюрприз» будет.

Через два дня на правом берегу реки показался ордынский разъезд. Выехали, постояли, пустили в сторону засеки несколько стрел. Долетела только одна, на излёте ударила в бревно, даже не воткнулась, упала. Ратники осмелели, выскочили, стали неприличные жесты показывать. Татары злобно щерились, проводили ладонью по шее, дескать – резать будем, когда время придёт.

Уехали и через какое-то время вернулись, но уже числом поболее. И похоже – с начальником, мурзой, поскольку один из воинов держал на конце копья, поднятого вверх, бунчук. У каж-дой татарской сотни или тысячи бунчук имел свой цвет, бунчуком отдавали команды, а ещё по бунчукам на поле боя хан мог видеть расстановку сил. У русских ратников вместо бунчуков был прапор, знамя. У сотни небольшой, а у всего войска великокняжеский, чёрный, с вышитым золотыми или серебряными нитями ликом Иисуса Навина.

Абсолютно не остерегаясь, мурза заехал в воду, коню по брюхо, осмотрелся. Такой бесцеремонности русские стерпеть не смогли. Пыльцын к старшему пушкарю подбежал.

– Чего смотришь? Стрельни по мурзе!

– Это мы мигом, лишь бы команда была.

Тюфяки уже заряжены, жаровня с углями рдеет, в ней запальники калятся. Пушкари подправили прицел на тюфяке, поднесли запальник к затравочному отверстию с порохом. Выстрел! Засека пороховым дымом окуталась. Когда чёрное облако в сторону сместилось, стало видно, как по течению убитая лошадь плывёт, а татары из воды труп мурзы вытаскивают. В злобе стрелы в сторону засеки пускать стали, но дальность велика, стрелы на излёте падали, вреда не причинив. Погрозив кулаками, ордынцы уехали. Старший пушкарь Трофим посожалел.

– Зря пальнули.

– Это почему же? – вскинулся Пыльцын. Мурзу убили!

– Теперь татары знают, что пушки у нас есть.

– И хорошо, в другом месте переправу искать будут. А то и вовсе не полезут, побоятся.

Слова Пыльцына не оправдались. За потерю мурзы татары решили поквитаться. С ведома хана или самовольничали – неведомо. А только далеко за полдень прискакала сотня. С ходу лошадей в воду погнали, сами рядом плыли. Пушкари засуетились. Тюфяки начали палить по целям в воде. Татарам не укрыться, свинцовый дроб хлестал смертоносным дождём по головам людским и конским. Вода в реке покраснела от крови. До левого берега никто не добрался, лишь несколько всадников, видя бесславную гибель сотни, кто не успел войти в реку, коней повернули. Нахлёстывали их под улюлюканье русских ратников. Трупы лошадей и ордынцев поплыли по течению. Даже когда пальба стихла, пушкари орудовали у тюфяков – чистили банниками стволы, заряжали, дабы готовыми быть к отражению новой атаки, доведись татарам сунуться. Через время прискакал посыльный.

– Князь Верейский интересуется, что за пальба была, не нужна ли помощь?

– Не нужна! – солидно ответил Пыльцын. Князь вскоре сам увидит окаянных.

Войска князя располагались немного ниже по течению Оки и должны были увидеть проплывающие трупы. Посыльный, успокоенный словами сотника, тут же умчался. Пушкари довольны, хорошо свою ратную работу сделали. А ратники досадуют, не пришлось с погаными биться. Фёдор, как и многие молодые гриди, жаждал схватиться с ордынцами. За ужином сотник сказал:

– Достанется ещё на вашу долю, мало не покажется.

Слова сотника оказались пророческими. На следующее утро на другом берегу показался ордынский разъезд. К урезу воды подъехали, наблюдали за засекой на другом берегу.

– Парни, не показывайтесь. Окаянные счесть вас хотят, так пусть в неведении будут.

Неожиданно на правом берегу со стороны деревни Юдинки показался небольшой отряд русских ратников. Как позже выяснилось, из рати воеводы Петра Фёдоровича, посланного на правый берег. Разъезд татарский сразу на них поскакал, только сабли засверкали. Сеча началась, да в виду гридей за засекой. Десятники к Пыльцыну кинулись.

– Евграф, дозволь помочь?

Медлил сотник. Засеку оставлять основным силам нельзя. Но и своих бросать в беде негоже, не зря у ратников клич есть – «за други своя»!

– Дозволяю десятку переправиться.

Евграф десятников обвёл глазами. Ткнул пальцем:

– Тебе. Бог в помощь.

Перст сотника указал на Тимофея Бармина, в чьём десятке Фёдор служил после младшей дружины. В десятке трое из новиков, остальные с опытом боевым, зрелые мужи. Мигом на коней взлетели – и в воду. Вода уже коням по грудь, Фёдор с лошади слез, плыл рядом, держась за луку седла. Самому бы, без поддержки, не выплыть. Оружие, шлем, броня – боевое железо тянуло вниз. Наконец кони выбрались на берег. С коней, с ратников вода ручьём текла. Не мешкая, вскочили на коней, и вперёд. Разъезд ордынский в клещах оказался. Русские впереди и сзади. Часть татар коней стала разворачивать, чтобы лицом встретить гридей. Рубка пошла яростная. Татарам отступать уже невозможно, за жизни свои дерутся. С прибытием подкрепления силы противников уравнялись. Первого своего противника Фёдор одолел быстро, ажно сам удивился. Вначале мечом расколол щит татарский – лёгкий, дерево кожей обтянуто, а окантовки нет. Меч не только щит расколол, но и пальцы на кисти татарину отсёк. Ордынец под второй удар саблю подставил. Удобна сабля в маневренном бою и когда щит есть. А против тяжёлого русского меча слаба. Каждый удар меча саблю в сторону отшвыривал, так что татарин едва в руке её удерживал. Слабеть ордынец стал, кровушка из обрубков пальцев хлещет. Изловчился Фёдор, привстал на стременах, сверху мечом ударил ордынца по плечу, располовинив врага до пояса. Остёр и тяжёл меч, жаль только – конец скруглён, колоть им нельзя, в отличие от иноземных.

А рядом другой поганый зубы скалит, в схватке бывшего новика, молодого гридя из десятка Тимофея сразил. С ним зачал сражаться Фёдор. Изворотлив татарин, опытен. Стоит Фёдору удар нанести, как сам ордынец сабелькой в ответ бьёт. И колющие, и режущие удары наносит. Щит выручал да куяк. Кольчугу так сковать кузнец не успел, только мерки снял. Фёдор удар нанёс, мощный, сверху. Татарин удар на щит принял, трещину щит дал. Ордынец из-под щита саблей кольнул. Клинок по пластинчатому железу скользнул, бок слева болью обожгло. Фёдор меч не вскинул, а вперёд клинком выпад сделал. Конец клинка скруглён, однако в лицо татарину попал, кровь хлынула из носа и глазниц. Взвизгнул по-бабьи татарин, в седле назад откачнулся, а Фёдор уже рубящий удар по бедру нанёс. Меч кость легко перерубил, как хворостину на тренировке.

Татарин от болевого шока замер в седле, единственный правый глаз прикрыл. Фёдор ещё удар нанёс, уже по шее, голову срубил. Обернулся в поисках противника, а бой почти закончен. Ратники добивают несколько ордынцев. Тимофей десятник кровью забрызган, вид страшный, глаза бешеные.

– Ты как, Фёдор, не ранен?

– Левый бок поранен, но крови мало.

– Сымай куяк, посмотреть надо.

Стянул Фёдор куяк. Защита не самая хорошая, пластины к ткани прикреплены, а всё же от смерти уберёг. Между пластинами на ткани разрез длиной в ладонь, на коже слева, на уровне последнего ребра рана, но не глубокая.

– Повезло тебе, парень. Из боевого крещения с царапиной вышел. На засеку вернёмся, мхом толчёным присыпем да перевяжем. Заживёт как на собаке.

Бой закончился полной победой. Татары же порублены, но потери и с нашей стороны есть. В десятке Тимофея двое убитых и оба из молодых. В отряде воеводы Петра Фёдоровича потери серьёзней, они приняли на себя превосходящие силы ордынцев, пока на помощь десяток Тимофея не подоспел. Обнялись в знак признательности и боевого братства.

– За помощь в трудную минуту благодарствуем, – благодарили ратники.

Своих убитых гриди на коней погрузили, поперёк седел. С превеликим трудом через реку переправили. Лопатами, что у пушкарей взяли, одну могилу на двоих вырыли. Тимофей сказал:

– Ещё повезло парням, упокоены по христианскому обычаю. Бывает, что и на поле бранном оставлять приходится, когда противник ломит и отходим.

Сотник, как старший, молитву счёл. Фёдору не верилось в смерть парней. Год с ними в младшей дружине был, сегодня утром из одного котла по очереди ложкой кулеш хлебал. И вот их нет, а он жив. Пока могилу рыли, Фёдору рану мхом присыпали, чтобы воспаления не было, да перевязали чистой тряпицей. Каждый ратник в перемётной суме возил полоски чистых тряпиц, маленький узелок с толчёным мхом, а ещё кривую иглу и суровые нитки – рану шить, если глубокая. И шили не хуже лечцов, не одну жизнь тем спасая.

Фёдор в реке обмылся, мокрой тряпицей куяк обтёр, привёл себя в относительно приличное состояние.

За следующие два дня ордынские разъез-ды показывались, но не приближались. Видимо, проверяли, стоят ли ещё русские ратники. А потом пропали. Через несколько дней сотник Пыльцын обеспокоился:

– Не в другом ли месте переправу готовят? Или затишье перед бурей?

А через несколько дней на заставу прискакал посыльный.

– Великий князь повелел войскам к Серпухову отходить.

– Как так?

– Уходят татары. Вчерашним днём снялись с лагерей, через рязанские земли в полуденную сторону направились.

Скорее всего Иван Васильевич сомнения имел. Не обманный ли ход ордынский. Сделают вид, что возвращаются в Дикое поле, а сами в другом месте удар нанесут. За татарами в отдалении следовали русские дозоры. Великий князь войско не распускал, а передвинул к Серпухову. Изменят ордынцы маршрут, повернут к Коломне или с востока зайдут, от Серпухова рати перебросить быстрее.

Рати встали под Серпуховом. В городе разместились только Великий князь и воеводы. Город невелик и войско разместить не в состоянии. Да люди-то ещё ладно, лошади проблему создавали. Лагерь ратников раскинулся на несколько вёрст на лугу. Держать огромное войско со многих земель удельных княжеств затратно и хлопотно. Через неделю, когда русские разъезды подтвердили, что ордынцы уже далеко, Великий князь объявил о роспуске войска. Поблагодарил воевод, пир устроил. Всё же без сечи обошлось и почти без потерь. Собрать сто пятьдесят тысяч воинов, причём очень быстро, стоило больших трудов. Ведь всё население Московии составляло три миллиона. Правда, не учитывалось монашество, женщины и дети.

Рати разъезжаться стали. Кому далеко, во Владимир, кому поближе – в Ярославль, а кто и от воинской избы недалеко, как сотня Пыльцына. Без трофеев и победы возвращались, но настроение хорошее, песни пели, всего двое в потерях числятся. А случись большая сеча, расклад иной был бы. Застоявшиеся кони бежали легко и уже в полдень прибыли к воинской избе. Пару дней сотня себя в порядок приводила. Чистили лошадей, чинили сбрую, сами баню приняли, одежонку постирали. После ночёвок в чистом поле, когда вместо подушки перемётная сума, а вместо матраца голая земля, в воинской избе хорошо.

Через несколько дней радостное известие. Из победного похода на Великую Пермь вернулось войско Стародубского князя, воеводы Фёдора Давыдовича Пёстрого. Посланный Иваном Васильевичем на Пермь в сече разгромил дружину и ополчение Великого князя Пермского Михаила Ермолаевича. На притоке Пакчи поставил крепость русскую с гарнизоном. Снова приросло государство Московское землёй и подданными.

А через месяц в дружину приехал подьячий Иноземного приказа. Сроду в дружине таких гостей не было. Сотник дружину построил, не только ратников, но и коней. Ратники шушукались меж собой.

– По какому поводу смотр?

Ответа не знал никто. Обычно смотры устраивались перед большими походами, выявить недостатки.

К ратникам вышли сотник и подьячий. Гость внимательно смотрел на стать ратников, на лица. Гридям странно. Обычно проверяли оружие, броню, подкованы ли кони? Подьячий ткнул пальцем в Фёдора и его соседа.

– Ты и ты, выходи. Остальные свободны.

Фёдор почувствовал себя неуютно. Вроде вины за собой не чувствовал, а подьячего допрежь не видел никогда и случайно обидеть не мог.

Сотник распорядился:

– Утром с подьячим в Москву выезжаете, не посрамите там. Скажем – нос рукавом не вытирайте да опрятны будьте. Степан, чтобы сапоги чистил, есть за тобой грех.

Подьячий, когда утром в путь тронулись, ехал на возке, за ним двое гридей. На одной из остановок подьячий Гордей Захарович пояснил:

– Великий князь одну особу ждёт, сопроводить её надо от новгородских земель. Да чтобы ратники статью вышли, да на одно лицо.

Фёдор и второй ратник, Степан, переглянулись. В самом деле похожи. Оба молоды, русоволосы, носы прямые, греческие, голубоглазы.

А готовился князь встречать свою будущую супружницу Софью. Первая жена Мария Борисовна, подарив Ивану Васильевичу сына, тоже Ивана, прозванного Молодым, умерла. Прознали в Риме, что государь Московский жену подыскивает. В голове папы римского Сикста IV сразу возник коварный план – выдать замуж за Ивана Васильевича Софью, дочь деспота Мореи, провинции Византийской, Фомы Палеолога, племянницы последнего Византийского императора Константина XI. Сикст был приверженцем унии, объединения католиков и православных, конечно, под властью папы. В 1453 году османы с боем взяли Константинополь, столицу Византии. При штурме император Константин погиб. Через два года в семье Фомы родилась дочь, при рождении названная Зоей. В семье были ещё два мальчика – Андрей и Мануил. В 1460 году султан османов Мехмед II захватил Морею и столицу её Мистру. Фома с семьёй кружным путём перебрался в Рим, где вскоре вместе с семьёй принял католическую веру для поддержки папы римского. Довольно быстро скончался вслед за матерью Зои.

Папский престол назначил Зое опекуна – кардинала Виссариона Никейского. В ту пору Зое было всего 10 лет, при переходе в католицизм ей дали имя Софья. Кардинал занялся образованием осиротевших детей, тем более что папский двор выделял для этого ежемесячно двести дукатов. Были наняты учителя латинского и греческого языков, словесности, а ещё лекарь и слуги. Фома Палеолог, покидая родную Мистру, захватил обширную библиотеку – старинные свитки, папирусы, книги.

Ивану Васильевичу на момент смерти жены было 27 лет. К Великому князю поторопился папский посол с предложением жениться на Софье. Предложения были и из других дворов Европы. Но Иван Васильевич был честолюбив и возможность жениться на внучке императора Византии, православного центра, ему польстила. Случилось это в 1469 году. Великий князь возжелал увидеть Софью, посол, грек Юрий, пообещал доставить парсуну с её изображением. Вместе с греком в Рим отбыл посол Ивана Васильевича именем Иван Фрязин. Кстати, коварные латиняне благоразумно умолчали, что Софья приняла католицизм. Папа римский принял Фрязина, папский двор даже дал ему разрешение ходить два года безвозбранно по землям, которые папству присягли. Фрязину вручили художественный портрет Софьи. Иван сверил, схож ли портрет с оригиналом, сходство его удовлетворило, с чем и отбыл в Москву. Софье тогда было 14 лет. Невысокая, 160 см ростом, миловидная брюнетка. Когда Фрязин показал Великому князю по прибытии в Московию портрет, был шок. Не было на Руси в те времена светской живописи. Бояре и сам Иван Васильевич приняли портрет за икону. Лик Софьи Великому князю понравился, и он дал согласие. Переговоры шли три года, всё же расстояние от Москвы до Рима большое, сношение происходило посольствами, на лошадях.

Уже первого июня 1472 года в базилике Святых епископов Петра и Павла в Риме состоялось заочное обручение Ивана III и Софьи Палеолог. Папа римский дал приданого шесть тысяч золотых дукатов. Высокопоставленных гостей было много, не каждый день бывают династические браки. Невесте на тот момент едва исполнилось 17 лет. Великого князя представлял Иван Фрязин. Не мешкая, выехали большим обозом. В свите Софьи Юрий и Дмитрий Траханиот, князь Константин, Дмитрий как посол её братьев – Андрея и Мануила, Косспан Грек, папский легат Антоний Бонумбре и епископ Агчии, а также слуги. А ещё на нескольких возах библиотека, которая в дальнейшем станет основой для библиотеки Ивана Грозного, внука Софьи.

Маршрут пролегал через север Италии в Германию. Обычно оттуда ехали сухопутным путём через Польшу. Но, поскольку у Казимира IV были с Иваном Васильевичем отношения натянутые, даже враждебные, в порту Любек Ганзейского союза, куда прибыли первого сентября, погрузились на корабль.

Одиннадцать дней плыли по Балтике и вы-грузились в Колывани. Снова обозом к Чудскому озеру, где на берегу их уже встречали псковские бояре и любопытный народ. Софью и всех людей из обоза переправили на лодьях через озеро, привезли в Псков, где встретили как дорогих гостей. Софья отдыхала всего сутки, хотя путь был утомительный. Но следовало поторапливаться, начиналась осень с её дождями. А Русь не Рим с его мощёными дорогами. Следующим городом был Великий Новгород. Ещё республика, но гнул его под себя Иван Васильевич. Партия сторонников Москвы Софью встретила торжественно. И вновь на отдых один день. Софья хоть и молода была, понимала – следует поторапливаться. Обручённая невеста ещё не жена, не венчана. Одно обручение у неё уже было, браком не закончившееся.

Когда сборная полусотня выехала из Москвы, на первом же привале подьячий сказал:

– Будущую Великую княжну встречать едем. Потому одёжу в чистоте держать и ни одного грубого слова. И глаза на невесту княжескую не пялить!

Фёдор уже обратил внимание, что ратники похожи друг на друга. Видимо, Иван Васильевич невесту удивить хотел, но позже Фёдор понял, ратники не только почётный конвой и охрана, но и рабочая сила. Полусотня встретила обоз Софьи на новгородских землях. Новгородцы, сопровождавшие обоз, с радостью повернули обратно. Уже начались дожди, дороги развозило. Приходилось нескольким ратникам спешиваться, втроём-вчетвером вытаскивать, а то и десятком. Поднимали телегу целиком, выносили из грязи. Фёдор несколько раз видел мельком Софью. Большого впечатления не произвела. Видел он девок и покраше. Да ещё и епископ Агчии, ехавший в одной кибитке с девушкой, постоянно задёргивал шторы.

Недоволен епископ был скверной, холодной, дождливой погодой, отвратительными дорогами, а пуще того – поведением Софьи. Как только девушка въехала в пределы Московии, характер проявила – заявила епископу, что возвращается в православие и католических обрядов исполнять не будет. Кардинал Виссарион Никейский, как и епископ Агчии, пребывали в шоке. Принудить Софью невозможно, она невеста Великого князя. Если пожалуется, можно и голову потерять, потому как крут в гневе Иван Васильевич. Да и склонить государя через брак к католической вере не получится. Пока кардинал Виссарион размышлял над ситуацией, епископ пытался Софью образумить.

Для Фёдора, как и других ратников, путь до Москвы получился нелёгким. Сначала телеги и возки приходилось из грязи вытаскивать, потом морозы начались, снег пошёл. На колёсах совсем плохо передвигаться стало. Однако Иноземный приказ не подкачал. В сотне вёрст от Москвы навстречу санный обоз. День ушёл, чтобы имущество на сани переложить. Мало того что личные вещи, так и ещё библиотеку со всем тщанием перекладывали и укрывали. Многие книги и все свитки рукописные воды боятся. А ещё холодно. Выезжали из Москвы ратники по ранней осени, одежда лёгкая, а возвращались уже по зиме, ноги в лёгких сапогах мёрзли. Только что отогревались по пути в воинских избах или на постоялых дворах. Хоть и снег, а льда крепкого на реках не было. По льду ехать хорошо, ровно, не трясёт. А по замёрзшей комками земле под снегом полозья саней подпрыгивали, того и гляди, возок или кибитка перевернётся.

На остановках в сёлах в возки нагретые камни в жаровнях меняли, дававших хоть какое-то тепло. Софья, как и все сопровождающие, южане. Для непривычных к снегу и морозу условия суровые. Ратники посмеивались.

– Это они ещё крещенских морозов не видали.

Тем не менее с трудностями, но обоз проходил за небольшой осенний световой день по пятнадцать вёрст и в начале ноября въехал в Москву под перезвон церковных колоколов. Отряд ратников довёл обоз до Неглинки, а тут уже и бояре встречают, и знатные люди. Подьячий Гордей Захарович ратников попридержал.

– Кончилась ваша работа, парни.

Прибыли в воинскую избу, заночевали, поскольку новых распоряжений не поступало, разъехались по своим дружинам.

Венчание Софьи и Ивана Васильевича состоялось 12 ноября. Митрополит Филипп, заподозрив в ней «агента» латинян, тем более окружение было католическим, отказался проводить обряд венчания, церемонию проводил епископ Осия.

Брак оказался долгим и прочным. Софья родила Ивану 12 детей, первые четыре девочки. Родившийся в марте 1479 года мальчик Василий впоследствии стал Великим князем Московским Василием III, отцом Ивана Грозного. Многое сделала для Московии Софья. Благодаря ей византийский двуглавый орёл перекочевал на герб и флаг России. Она стала приглашать на Русь иноземных архитекторов, ювелиров, мастеров монетного дела, оружейников, врачей. Для строительства Успенского собора был приглашён Аристотель Фиораванти, начавший строить из белого камня. С её подачи московские правители стали называться царями. В договоре с императором Священной Римской империи Максимилианом I Василий в 1514 году впервые именуется императором русов, что дало через два века Петру I именовать себя императором.

Довольно быстро после венчания Софья уговорила мужа Ивана не платить дань Орде. Шесть лет Московия не платила дани, что вызвало гнев хана и новый поход на Москву уже в 1480 году.