Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава вторая. Блюз безотцовщины
– Вставай скорей, Крис! – слышу голос своей трехлетней сестры Шэрон. Она трясет меня за плечо.
Не открывая глаз, пытаюсь сообразить, где я. Сейчас вечер Хэллоуина. Я лежу в кровати, занимающей большую часть моей маленькой комнаты в нашем доме. Этот дом принадлежит Бесси, сестре Фредди, и расположен на пересечении Восьмой улицы и Райт. Как только я все это осознаю, у меня возникает желание еще немного поспать. Во сне иногда вижу кошмары, но реалии моей жизни зачастую бывают куда страшнее.
Мать забрала меня, Офелию и Шэрон, которая родилась в женской тюрьме, и перевезла нас к Фредди. С тех пор наша жизнь сильно изменилась, и в основном в худшую сторону. Незнакомый и пугающий меня мир в тот период, когда я жил у дяди Арчи и его жены, кажется прекрасным и безобидным по сравнению с привычным миром, которым правит Фредди. Мама старается окружить нас заботой и любовью, но с каждым днем нарастает его наглость и жестокость.
Я попытался расположить к себе Фредди, но, что бы ни делал, все было бесполезно. Он меня часто бьет. Когда мы с Офелией жили у дяди Арчи, нас практически никогда не били, но сейчас Фредди колотит нас чуть ли не каждый день. И все потому, что он безграмотный, злой садист и законченный алкоголик.
Я думал, Фредди обрадуется моим успехам в школе. В возрасте пяти, шести и семи лет мне очень нравилась школа, в которой мог учиться и общаться со сверстниками. Тетя научила меня читать, когда я был совсем маленьким, и теперь пожинаю плоды своих прежних усилий. Один из моих любимых учителей, мистер Бродерик, просит меня читать вслух в классе чаще, чем других учеников. Тогда у нас дома не было телевизора, поэтому я пристрастился к чтению. Матери нравилось посидеть после долгого рабочего дня и послушать, как я читаю или рассказываю ей о своих новостях.
В то время мать все еще лелеяла надежды, что сможет получить образование и диплом учителя в штате Висконсин. У нее было четверо детей (Офелия, я, Шэрон и наша маленькая сестренка Ким), и забота о нас требовала немалых усилий и много времени. Она подрабатывала уборщицей в домах богатых белых людей, при этом не жаловалась на жизнь и ни слова не говорила о своей работе. Мать всегда выслушивала меня, когда я ей рассказывал про школу или мы вместе рассматривали книжки с картинками, которые она покупала. В те годы мне нравилась книжка «Красный воздушный шар», я перечитывал ее много раз. Сидя рядом с мамой, я в очередной раз открыл книжку и показывал ей иллюстрации, на которых был изображен волшебный город и летящий на красном воздушном шаре мальчик. Глаза матери светились от радости, словно она сама парила над крышами домов в корзине воздушного шара. Тогда еще я не знал, что волшебный город, над которым пролетал мальчик, называется Парижем и расположен он в стране под названием Франция. И, конечно, не мог знать, что мне доведется несколько раз побывать там.
Мама гордилась моими успехами в школе. Но если я рассчитывал на то, что хорошая учеба поможет добиться расположения Фредди, то жестоко ошибался. Фредди Триплетт не умел ни читать, ни писать и был вполне доволен таким положением вещей. В то время ему было немного за тридцать. В Миссисипи он перестал ходить в школу в третьем классе и только через пару лет научился набирать телефонный номер. Свои комплексы и неуверенность в себе он прикрывал агрессией, заявляя, что все, кто умеет читать, – «пижоны и ублюдки».
Если следовать логике Фредди, в число этих людей должны были входить моя мать, я сам, мои сестры и вообще все те, кто был грамотным и, следовательно, имел по сравнению с ним определенное преимущество, которым мог воспользоваться. Глядя в пьяные, безумные глаза Фредди, было легко понять, что он со всех сторон окружен «пижонами и ублюдками», которые только и мечтают его «срезать». Добавьте к этому алкоголизм, и вы получите рецепт, как стать параноиком.
Я довольно быстро сообразил, кто такой Фредди и чего от него можно ожидать, но по-прежнему надеялся своим хорошим поведением и успехами в школе добиться его расположения. В один прекрасный день все эти мечты рухнули.
Как-то к нам приехал Сэм Солтер, чтобы навестить свою дочь Офелию.
Совершенно неожиданно Солтер и Фредди нашли общий язык. Это выглядело довольно странно, и не столько потому, что у каждого из них был от матери ребенок, сколько из-за того, что они были очень разными. Солтер – настоящий джентльмен-южанин. Он всегда хорошо одет. Работал учителем и ясно выражал свои мысли (порой можно было подумать, что он адвокат). Это не раздражало Фредди, который ни разу не назвал его «пижоном и ублюдком». В общем, эти два человека сильно отличались друг от друга. Фредди запросто мог выгнать гостей, войдя в комнату с пистолетом и приказав всем присутствующим убираться ко всем чертям из его дома. Или мог прогнать гостей матерной бранью, размахивая зажженной сигаретой Pall Mall и бутылкой виски, которая, казалось, приросла к его руке.
Фредди пил виски марки Old Taylor, но мог залить в себя что угодно – хоть Old Granddad, хоть Old Crow. Он пил прямо из горла бутылки и никогда не переливал виски в серебряную фляжку, как это делали более продвинутые персоны. Фредди носил джинсы или камуфляжные штаны, майку, шерстяной джемпер и тяжелые рабочие ботинки. Бутылка виски была постоянным продолжением его руки. Ума не приложу, как ему это удалось, но его не только не уволили из A. O. Smith, но и дали спокойно доработать до пенсии. Бесспорно, Фредди был работягой, но и пил при этом, как лошадь.
Когда приехал Солтер, мы с Офелией бросились к нему. Мы вошли в комнату, где был Солтер, и Фредди последовал за нами. Каждый раз, когда Солтер приезжал в гости, он дарил своей дочери Офелии два доллара, а мне, так как я не был его сыном, один доллар. Офелия подошла к отцу, получила свои два доллара, сказала: «Спасибо, папа!» и вышла, после чего настала моя очередь.
Солтер увидел мою протянутую руку и улыбнулся. Не заставив меня долго ждать, он похвалил меня за успехи в школе и передал мне новую хрустящую банкноту. Я был очень рад подарку.
– А может, ты мой папа? – спросил его я.
– Да, – ответил Солтер, задумчиво кивая, – я твой папа, – и протянул мне вторую однодолларовую купюру, добавив: – Положи это в банк, сынок.
Я был несказанно рад тому, что получил еще один доллар и Солтер сказал, что он мой отец. Но тут раздался голос Фредди:
– Но ты точно не мой чертов сын, и я тебе ничего не дам!
Представьте мое состояние после таких слов. Я заметил, что Солтер взглянул на Фредди неодобрительно, как бы показывая, что тому не стоило этого говорить, да и в тот момент я вообще не с ним разговаривал, и его замечание было грубым и совершенно неуместным. Но Фредди это нисколько не останавливало. Он постоянно напоминал, что не мой отец, и часто комментировал размер моих ушей.
Даже если я находился рядом, на вопрос посторонних людей о том, где я, Фредди неизменно громко отвечал:
– Понятия не имею, где этот вислоухий кретин.
После этого он со злорадством смотрел на меня, словно ему доставляло удовольствие уколоть меня. Даже мой темный цвет кожи не мог скрыть краску стыда и унижения.
Фредди явно доставляло удовольствие наблюдать за моими страданиями. Я внимательно изучил свои уши в зеркале и пришел к выводу, что они действительно немного большие, поэтому его комментарии по поводу моих ушей ранили еще больнее. Со временем моя голова догнала уши, которые стали нормального размера и перестали бросаться в глаза.
Дети в школе тоже обратили внимание на размер моих ушей и прозвали меня Дамбо в честь слоненка, героя мультфильмов Диснея. Шуточки по поводу моих ушей и постоянное напоминание, что я безотцовщина, не добавляли уверенности в себе. Отцы были у всех детей. У Офелии был Солтер, отцом Ким и Шэрон был Фредди. У всех моих школьных друзей были отцы. Однажды я понял: Фредди никогда не будет меня любить. Что делать и как себя вести дальше?
Я уже принял одно стратегическое решение. Если у меня будет сын, то всегда буду о нем заботиться и никогда не исчезну из его жизни. Однако плана на краткосрочную перспективу не было. Как мне жить дальше, когда меня называют вислоухим кретином, и как бороться со страхом, который постоянно испытываю дома?
Я начал всего пугаться. Опасался того, что Фредди может навредить мне и моей семье. Боялся, что однажды он может убить мою мать и сестер. И жил в страхе, что в один прекрасный вечер Фредди напьется, достанет пистолет и, направив его на нас, выгонит из своего дома.
В то время мама спала в гостиной в обуви на тот случай, если ей придется быстро схватить нас и бежать из дома. Я боялся того, что Фредди может ударить мать слишком сильно и убить ее. Боялся, что Фредди может забить до смерти Офелию или меня. Я не знал, что делать, но понимал, что полиция мне не поможет. Полицейские уже не раз приезжали и забирали пьяного Фредди в участок, но наутро он трезвел, и его отпускали.
Как же быть? Я не мог найти ответа. Эта мука преследовала меня и ночью и днем. Ко мне вернулись ночные кошмары, которые появились пару лет назад, когда мы жили у дяди Арчи (тогда они были связаны с живущей по соседству белой ведьмой). Некоторые из ночных кошмаров были такими ужасными, что я боялся вставать и думал: если собью с тумбочки лампу, то кто-нибудь проснется и придет мне на помощь.
– Крис! – это Шэрон снова меня будит.
Я приподнимаюсь на кровати и открываю глаза. До того как я прилег, ничего особенного не происходило. Мы зашли к соседям, нас угостили конфетами, а потом Офелия отправилась в гости к подружке и, скорее всего, все еще там и находится. День был довольно спокойным. Мы живем в доме Бесси – это единственная наша родственница, имеющая собственный дом. Бесси – предприимчивая особа, и она владеет салоном красоты под названием Bessie’s Hair Factory, расположенным в подвале этого дома.
Шэрон плачет и тянет меня за рукав:
– Мама лежит на полу.
Я вскакиваю с кровати, накидываю халат и бегу в гостиную. На полу лежит мама. Она без сознания. В ее затылке торчит деревянная дубина и под головой растекается лужа крови. Шэрон начинает плакать еще громче.
Я в шоке, но стараюсь хладнокровно оценить ситуацию и понять, что произошло.
Мать, наверное, шла к двери, а Фредди ударил ее сзади по голове. Он стукнул ее деревяшкой с такой силой, что та застряла и брызги крови разлетелись по всей комнате.
Я ужасно боюсь, что он убил мать, и вижу, что Бейби звонит по телефону и вызывает «Скорую помощь». Бейби – это младшая сестра Фредди. Она говорит, что «Скорая» должна приехать с минуты на минуту, и успокаивает Шэрон.
В моей голове крутится вопрос: «Что я могу сделать в этой ситуации?» Кругом кровь, сестра плачет, а Бейби говорит, что мать отвезут в больницу и все будет хорошо. Нужно что-то сделать, чем-то занять себя. Я должен вымыть духовку! Бегу на кухню и начинаю драить духовой шкаф нашей плиты, такой старой, что, судя по всему, она появилась еще во времена, когда Америка была британской колонией. Тру плиту подушечкой Brillo, с содой и водой. Чищу и молюсь:
– О господи, сделай так, чтобы мама не умерла! И еще сделай так, чтобы никто не зашел на кухню и не увидел, чем я тут занимаюсь.
Я стыжусь того, что белые медики и полицейские увидят не только кровь, но и грязную духовку. Нужно вычистить духовку, чтобы доказать всем: в этом доме живут приличные люди, за исключением Фредди, который в очередной раз пролил кровь и ударил женщину.
«Скорая» приезжает, врачи работают слаженно и быстро, они разговаривают с Бесси и Бейби, но не со мной, удаляют из головы матери дубину, кладут маму на носилки и увозят.
Я по-прежнему продолжаю мыть духовку. Это единственное полезное дело, которое могу сделать в царящем вокруг хаосе. Все мои чувства парализованы, и я помогаю себе, как могу.
То, что я отмыл духовку, не помогло матери. Ее спас крепкий череп. В буквальном смысле слова. Только поэтому Фредди тогда не убил ее. На следующий день мать вернулась из больницы с перевязанной головой и обещанием, что мы больше никогда не увидим Фредди. Ее глаза горят решимостью.
– Вы больше никогда его не увидите, – уверяет она нас.
Проходит неделя без Фредди, но потом он все-таки возвращается. Я знаю, что будет дальше, потому что все это уже не раз наблюдал. Он возвращается, извиняется и некоторое время ведет себя вполне сносно. Но его поведение предсказуемо, как погода: зимой всегда холодно, а летом – тепло. Никто не знает, когда он сорвется в следующий раз, но это обязательно случится.
Почему мама ему верит? Не знаю. Но, с другой стороны, понимаю, что наша жизнь может стать еще хуже, если мать от него уйдет.
Я не представлял, что буду делать в ближайшем будущем, но твердо осознал: никогда не буду обращаться со своими детьми так, как обращается с нами Фредди Триплетт. Никогда не буду терроризировать домашних, орать и бить женщин и детей, пить до беспамятства. Но все это придет в далеком будущем, а пока мне надо противостоять Фредди, чтобы не быть похожим на него. Тихая ненависть. Это все, что мне остается.
Во мне стал назревать протест. Конечно, мне с ним не справиться и я не могу с ним драться. Поэтому мог полагаться только на то, что знаю и умею и чего он сделать не в состоянии. Фредди не умел читать, и я решил этим воспользоваться.
Иногда я читал вслух. Просто так, показывая ему то, что умею читать, а он – нет. Да, у меня большие уши, но я хотя бы умею читать. Ты можешь меня побить, но все равно не способен ничего прочитать. Иногда я открывал книгу и громко, чтобы он слышал, спрашивал мать о том, как пишется то или иное слово или какое оно имеет значение.
Мать добродушно смотрела на меня, и я читал в ее взгляде: «Сынок, ты сам прекрасно знаешь, как пишется это слово и что оно значит». Но у нас было с ней негласное соглашение не сдаваться. Фредди не сможет нас сломить. Поэтому мать громко отвечала мне: «Не знаю», после чего мы глазами улыбались друг другу.
В ту зиму спустя некоторое время он снова ее избил и отправился куда-то в бар или к приятелям. Мама поднялась с пола, приложила лед к опухшему лицу и начала собирать вещи.
– Нам надо отсюда уходить, – сказала мать мне и Офелии и попросила помочь ей уложить вещи. У нас было мало времени, и мы торопливо побросали вещи в сумку. В тот раз мы ушли не к родственникам, а в квартиру, которую мать сняла на Шестой улице, неподалеку от дома Фредди, на пересечении Восьмой улицы и Райт. Мы сложили наши пожитки в тележку из супермаркета и вчетвером подошли к дому. Мать начала судорожно искать что-то в карманах и сумках.
– У меня нет ключа, – горестно сказала она, глядя на темные окна квартиры на втором этаже. Вид у матери был совершенно подавленный.
Я осмотрелся кругом. На тротуаре перед домом стоял столб.
– Я могу взобраться на столб, спрыгнуть на балкон, открыть окно и пробраться в квартиру. А потом открыть вам изнутри, – предложил я. Я умел лазать по деревьям. Мне нужно было это сделать, чтобы раз и навсегда избавиться от Фредди. Я увидел цель и понял, что надо действовать. Передо мной стояла конкретная задача, которую должен был решить. И действительно взобрался на столб, спрыгнул на балкон, поднял раму и проник в квартиру. Потом открыл входную дверь изнутри и впустил мать и сестер. Я гордился своим поступком.
Последующие дни мать выглядела очень озабоченной. Она опасалась, что нагрянет Фредди и попытается захватить нашу новую территорию.
– Он не придет, – уверяла меня мать. – Больше мы его никогда не увидим.
Однажды вечером я услышал в гостиной мужской голос, в котором, как мне показалось, звучали нотки угрозы. Разговор шел о деньгах и квартплате. Но голос принадлежал не Фредди, а незнакомому белому мужчине. Этот человек очень неуважительно разговаривал с моей матерью, которая дрожала от страха.
Я побежал на кухню и схватил большой нож.
– Не смейте так разговаривать с моей матерью, – сказал я белому мужчине, прервав его на полуслове.
Мать посмотрела на меня, и я понял: не следует перечить и нужно вести себя повежливее.
Я ответил ей взглядом: ладно, послушаюсь. Не выпуская ножа из рук, снова обратился к белому мужчине:
– Нельзя так говорить с моей матерью, мистер.
Мужчина попятился и вышел, оставив нас в покое. Это далеко не единственный случай, когда к матери и сестрам отнеслись неуважительно. Мне в жизни не раз приходилось подавлять в себе желание ударить представителей другой расы и класса, которые демонстрировали свое презрение ко мне или моей семье.
Между тем Фредди все-таки вернулся, и все завертелось по-старому. Каждый раз, когда мать мирилась с Фредди, я чувствовал свою беспомощность. Не прошло и недели, как мы снова собрали пожитки и вернулись в его дом. Неделю Фредди держался и вел себя тихо. Я был раздосадован таким развитием событий. Тогда я не понимал: мать, уже отсидевшая срок, опасалась, что Фредди снова упрячет ее за решетку. У матери не было денег, но было четверо детей, о которых надо было заботиться. Мать оказалась в сложной ситуации.
Мне очень хотелось помочь матери и найти выход из тяжелого положения. Однажды воскресным днем Фредди ел тушеную свиную шейку, которую мать прекрасно готовила. Вообще, Фредди ел исключительно неопрятно. Настолько неряшливо, что мне казалось, так едят только свиньи. Но в тот раз наблюдать за ним было омерзительно. Он обсасывал кости и ломал их о стол так, что у меня это вызывало отвращение. Он не только ел, как свинья, но при этом пукал, рыгал, чихал и урчал. Во время еды со всей очевидностью проявлялась его животная суть.
Этот полоумный человек был грязной, пьяной и наглой свиньей. Он никогда не упускал случая поиздеваться над матерью, сестрами и мной. Я был единственным, кроме него, мужчиной в доме, умел читать и писать и был сыном своей матери. Может быть, именно поэтому он так ненавидел меня?
Я не знал, за что Фредди невзлюбил меня. Но тогда я, восьмилетний мальчик, четко понял, что однажды убью этого подлеца.
Домашняя обстановка была скверной, но жизнь в нашем квартале протекала довольно спокойно и даже интересно. Безопасным наш квартал считался в том смысле, что все знали его границы. В северной части квартала, ограниченной улицей Кэпител Драйв, идущей с востока на запад, жили наиболее обеспеченные черные. Родители детей, живущих в тех местах, имели неплохую работу, некоторые из них были докторами, учителями, государственными служащими или адвокатами.
В центре квартала жили семьи рабочих сталелитейных или автомобильных заводов (местные жители гетто втайне хотели переехать в более престижный район, но делали вид, будто им это не нужно, потому что в буржуазном районе живут одни зазнайки). С миром белых людей нас соединял мост в южной части, который по неписаным законам нашего квартала нельзя было пересекать. С севера на юг через квартал пролегала Третья улица; там находись магазины Gimbels, Boston Store, Brill’s и дисконтный центр. Последний был моим любимым местом, и в нем мне покупали дешевую одежду.
Моя начальная школа, называвшаяся Lee Street Elementary School, находилась рядом с домом, на оживленном пересечении Девятой улицы и Мейнеке. Любопытно, что сестра Опры Уинфри ходила в школу, в которой я учился, когда семья Опры жила в Висконсине. Напротив школы находился магазин, принадлежащий Сю, толстому лысому еврею. Сю был одним из немногих белых, которые жили в нашем квартале. Я тогда еще не знал, что евреи, хотя они и белые, – это совсем не белые протестанты-англосаксы. Многие жители любили Сю за то, что постоянным покупателям он давал товары в кредит. Нам нравилось, что Сю в магазине помогают двое черных, которые позже и выкупили у него лавочку. Одного из этих черных звали Генри, а у его сына была кличка Бульдог. Оба они были приятными ребятами.
Сю продавал очень вкусную еду. Например, у него были самые вкусные колбасы, которые мне довелось попробовать в своей жизни. Кроме еды, в его магазине можно было приобрести всякую всячину для дома. Мать часто посылала меня в магазин Сю, из которого я приносил банку ее любимого соуса Sweet Garrett, пачку жевательного табака Day’s Work или непонятный для меня предмет личной гигиены под названием Kotex. Иногда приносил матери не совсем то, о чем она просила. Например, я очень плохо разбирался в женских чулках и покупал не тот цвет или путал марку производителя. В дальнейшем мать начала писать и передавать через меня записки Сю с названием и описанием нужного товара.
Через две улицы от школы находился магазин, который все мы называли «магазином для ниггеров». Этим магазином действительно владели черные (в отличие от большинства магазинов в нашем квартале, принадлежащих белым), но называли мы его так исключительно от большой любви. Именно там я тратил свои деньги, когда они у меня появлялись. Покупал себе на доллар конфет или попкорн Okey Doke со вкусом сыра.
В то время для меня был насущным вопрос, где достать деньги на карманные расходы (впрочем, в этом я был не одинок: большая часть знакомых детей и взрослых ломали голову над тем же самым вопросом). Все стремились найти источник заработка. У Бесси был сын, тринадцатилетний парень по имени Терри – заводила среди своих сверстников. Я присоединился к его компании и стал следовать за ними в поисках приработка.
В то время началась подготовка к строительству автострады 43, которая должна была пройти по нашему кварталу между Седьмой и Восьмой улицами. Для строительства эвакуировали всех жителей Седьмой улицы и закрыли все магазины, чтобы подготовить дома к сносу. Терри и его команда увидели в ситуации свой шанс и решили заработать на том, что можно найти в брошенных домах.
Вместе с ребятами я начал выносить из домов все, что можно было продать. В первую очередь мы искали металлы: свинец и медь. Но продать можно было дверные и оконные ручки, старую одежду и даже бумагу. Терри утверждал, что мы не воруем, а помогаем городским властям избавиться от мусора. Без нас все дома просто бы снесли, вывезли мусор, и городу пришлось бы за это заплатить. Мы грузили отвоеванное добро в тележки из супермаркетов и ехали к границе нашего квартала, где прямо перед мостом, ведущим в белые районы, находился магазин старьевщика Каца. Этот еврей-предприниматель взвешивал и покупал нашу добычу.
Так как товар приобретался на вес, мы делали все возможное, чтобы груз стал тяжелее. Можно было, например, сунуть на дно мешка с ветошью и тряпками что-нибудь тяжелое. Но мистера Каца так просто не проведешь, потому что он на своем бизнесе собаку съел. Он по весу моментально понимал, что мы пытаемся его надуть, начинал ругаться на идиш и проверять, что мы ему подложили. В общем, нам ни разу не удалось его обмануть. Тем не менее нам удалось неплохо заработать. Нам – это ребятам постарше. Терри и его приятели неплохо наживались, а мне перепадало пять или десять долларов. Впрочем, они были совсем не лишними, потому что я мог потратить их, например, на конфеты или кино и не просить денег у матери. Этот опыт показал мне, что рынком управляют две силы – спрос и предложение. Не сомневаюсь, что весь мусор, который у нас покупал мистер Кац, он перепродавал с выгодой для себя.
Однако далеко не все затеи Терри вписывались в строгие рамки закона. Однажды он притащил во двор несколько блоков сигарет, и все дети, включая меня, начали курить. Терри наплел историю про то, что эти блоки сигарет свалились с грузовика. На самом деле Терри и его приятели эти сигареты украли. Впрочем, происхождение сигарет тогда меня не интересовало, потому что считал, что с сигаретой выгляжу суперкруто. И главное, взрослые меня не застукали, что было очень приятно.
Но взрослые за нами следили. Со стороны казалось, что мы можем гулять совершенно свободно и навещать своих друзей, однако в этом случае за нами присматривали родители наших друзей. Я понял, что воспитание детей – это общее дело, на примере одного случая, который произошел, когда я пришел навестить братьев Болл, Артура и Вилли. Эти ребята любили американский футбол. Когда подрос, я тоже начал играть и стал квотербеком. Мы пасовали друг другу мяч, много бегали и часто забивали, поэтому счет нашей игры был больше похож на счет в баскетболе и мог выглядеть так: 114: 98. Братья Болл были отличными защитниками, обойти их было сложно, и они мечтали о профессиональном спорте. Они очень милые и вежливые, но при этом в подростковом возрасте превратились в настоящих громил. Однажды жарким летним днем я подошел к их дому. Москитная сетка была уже открыта, а самой деревянной двери вообще не было, поэтому я спокойно вошел внутрь. Ко мне подошла мать братьев миссис Болл и пригрозила пальцем:
– А ну-ка, выйди и зайди нормально! Дверь надо открывать! Ты что, совсем невоспитанный?
Я не понимал, чего она от меня хочет. Москитная сетка открыта, и другая дверь вообще отсутствует. Что ей от меня нужно?
Я развернулся и вышел за дверь.
– Тебя же хорошо воспитывают. Я знаю твою мать. А теперь открой дверь. Открой дверь, понял? – сказала она.
Миссис Болл была чуть постарше и поплотнее моей матери, и она четко дала мне понять, кто в ее доме хозяин.
Я молчал, не понимая, чего от меня хотят. Как войти в дверь, которая открыта? Миссис Болл стояла, уперев руки в боки, и смотрела на меня. Я вышел и закрыл за собой москитную сетку.
– А вот теперь можешь заходить, – пригласила меня миссис Болл.
Я вошел, и она широко улыбнулась.
– Как дела, Крисси? – спросила она.
Не все следили за соблюдением приличий так же строго, как миссис Болл, но все родители стремились уберечь своих детей от беды. В то время во многих семьях делали различие между наказанием за провинность и обычной поркой. Никто не щадил розог. Матери и отцы детей знали друг друга, поэтому считалось совершенно нормальным, когда взрослые наказывают чужих детей. После этого они звонили родителям провинившегося ребенка, и матери забирали свое чадо. А дома провинившегося ждала грандиозная трепка, когда с работы приходил его или ее отец.
В нашей семье все было по-другому. Фредди и так постоянно лупил нас без всякой нужды, поэтому мать вообще пальцем не трогала. Она стремилась к тому, чтобы мы делали выводы без физического наказания. Она тщательно подбирала слова, произносила их строгим голосом и выражением глаз подчеркивала все то, что мы должны были понять.
Впрочем, бывали и исключения. Однажды я украл из «магазина для ниггеров» пакет попкорна Okey Doke со вкусом сыра стоимостью десять центов. Владелица этого магазина прекрасно знала мою мать и схватила меня за воротник, когда с невинным видом я выходил из магазина. Владелица заявила, что не только знает мою мать, но и знает, где она работает. За то, что я украл на десять центов попкорна, хозяйка магазина позвонила моей маме и сообщила в полицию.
Мать пришла и забрала меня, а потом отлупила со всей силой человека, который хочет, чтобы подобное воровство больше не повторилось.
Мама творчески подошла к моему наказанию. Она выпорола меня толстым крученым телефонным проводом, идущим от трубки. Шнур дергался, и трубка издавала звуки «Дзинь! Дзинь! Дзинь!». Отлупила она меня очень жестко, так сильно, что иногда мне казалось, что может меня убить. Кроме этого, наказание имело и психологический эффект, поэтому несколько недель я вздрагивал, услышав телефонный звонок. Это был последний раз, когда она меня побила. После этого я долго не воровал, а точнее, до тех пор, пока не стал подростком.
Возможно, мама видела, что мне нравится общество Терри, и не хотела, чтобы я пошел по его стопам. Все мы чувствовали, что Терри нарывается на неприятности и что он прирожденный хулиган.
– Эй, Крисси! – часто звал меня Терри, приглашая поиграть в Большой дом. Однажды утром мы пришли к нему гурьбой, вместе с его и моими сестрами. И превратили лестницу дома в «американские горки» из Диснейленда. Эта игра была веселее и подвижнее, чем игры, во время которых мы выбирали героев из разных фильмов. Из кинокартины «Великолепная семерка» я выбирал героя по имени Крис, которого сыграл Юл Бриннер, – в фильме он выглядел классно. Хотя с героем кинокартины меня объединяло имя, чаще всего Криса выбирали ребята постарше. Тогда кино оказывало на меня большое влияние, как и книжки, которые были для меня окном в другой мир. Мой любимый фильм в детстве – «Волшебник Изумрудного города». Я тогда мечтал уехать в Канзас, где не случалось ничего плохого, кроме торнадо.
Но я был ребенком, и мне надо было двигаться и играть. В тот день дома не было взрослых, и мы все утро спускались с лестницы в картонных коробках, к которым приделали диванные подушки наподобие бамперов. Когда устали от этой игры, Терри предложил новую:
– Крисси, а давай-ка устроим битву на подушках! Мальчишки против девчонок!
– Да! – закричал я, потому что мне понравилась его идея.
Очень быстро битва на подушках зашла слишком далеко, потому что Терри запихнул в свою подушку тяжелый кусок свинца и ударил свою сестру Элейн по голове. У нее пошла кровь, она начала кричать.
Все мгновенно разбежались. Одна из девочек, та, что постарше, пошла искать Пола Крофорда. Так звали отца Терри. Когда о нем говорили, то употребляли его имя и фамилию. Хотя Пол Крофорд не был женат на Бесси, он играл в жизни обитателей дома важную роль. Он был плотником, мастером на все руки и пройдохой, которого черта с два обманешь. Когда возникали разногласия, он выступал в качестве третейского судьи и имел возможность бесплатно доставать пятидесятикилограммовые мешки с картошкой. У нас было мало денег, но с голоду мы бы точно не умерли.
Я был бы счастлив, если бы Пол Крофорд был моим отцом. В нем чувствовался городской стиль, при этом он умел работать и не был ленивым. Он всегда появлялся в «образе»: рабочий ремень на талии с массой разных инструментов, пластмассовая строительная каска набекрень на голове и в уголке рта незажженная сигара. Лишь однажды я наблюдал Пола Крофорда в другом виде, когда он наказывал своего сына за разбитую голову Элейн.
Девочке сделали перевязку и увезли в больницу. Пол Крофорд собрал нас в гостиной Большого дома, где он предварительно сдвинул всю мебель на одну сторону комнаты. Словно в картине «Бродяга высокогорных равнин», которую я увидел через несколько лет после описываемых событий, Пол Крофорд медленно снял с себя ремень и внимательно смотрел нам в глаза, выжидая, что кто-нибудь из нас расскажет про проделки Терри. Каждый из нас, включая самого Терри, утверждал, что ничего не знает и ни в чем не виноват.
– Хорошо, – сказал Пол Крофорд. – Значит, кто-то из вас мне чего-то недоговаривает. – Не выпуская из рук ремень, он красивым жестом прикурил сигару.
Единственное отличие этой сцены от сцены Клинта Иствуда – отсутствие ковбойской шляпы. На голове Пола Крофорда была каска строительного рабочего. И вместо пистолета Пол Крофорд держал ремень, который в его руках превратился в опасную и живую змею. Хотя он бил в основном Терри, нам тоже порядочно досталось. Пол Крофорд бил и приговаривал:
– Будете гнева Божьего бояться, черножопые ваши задницы.
После этого прекратилось курение сигарет, гетто-Диснейленд закрылся и битвы на подушках больше не повторялись.
Мы стали искать более спокойное и безопасное занятие. Когда на улице потеплело, мы с Терри решили построить в конце двора сарайчик из валявшихся под ногами дощечек.
Думали, что никто не станет возражать против нашей затеи. Однако, как оказалось, Фредди был против. Он пытался заснуть, а мы сильно шумели и мешали ему спать. Терри был снаружи нашего сарайчика и вбивал в стены гвозди, а я вбивал гвозди внутри, поэтому не услышали криков Фредди. Вдруг звуки молотка Терри затихли. Потом неожиданно наш сарайчик начал исчезать прямо на глазах. Сарайчик рушился, и сквозь падающие стены я увидел, как Фредди машет топором на длинной рукоятке.
Фредди рубит топором наш сарайчик, в котором находился я, а Терри сбежал. Фредди было совершенно безразлично, что я находился внутри, и он не обращал внимания на мои крики, потому что мне в ногу вонзилась щепка и потекла кровь. Фредди был как в трансе, словно в него вселились демоны. Он с остервенением крушил разозливший его предмет, а заодно и меня.
Во всей этой какофонии – удары топора и мои вопли – я услышал обращенный к Фредди крик матери:
– Остановись! Перестань!
Фредди хмыкает и останавливается.
– Я говорил ему, чтобы он прекратил шуметь, – оправдывается он.
Можно не сомневаться, что Фредди обломает любое веселье. Мать успокоила меня и наложила повязку на рану. Но рана начала чесаться, я часто ее трогал и занес инфекцию. Мать наложила мне новую повязку, которая у меня упала в один из дней, когда мать была на работе.
Я промыл рану и стал искать бинт, чтобы сделать повязку. В пакете из магазина Сю я нашел что-то похожее на чистую небольшую марлевую повязку и решил, что этот предмет вполне подойдет. Закрыл рану этим бинтом-прокладкой и, гордый своей неожиданной сноровкой, решил прогуляться по улице и продемонстрировать всем свою повязку.
Я вышел на улицу и встретил Терри. Тот шел мне навстречу и с ужасом осмотрел меня с головы до пят.
– Что у тебя на ноге, Крисси? – спросил он. Не успел я ответить, как он продолжил: – Чего это ты Kotex на ногу нацепил? Совсем спятил?
Я совершенно не понимал, с чего это он так разволновался.
Терри пригрозил мне пальцем:
– Чтобы я тебя больше в таком виде не видел! Сними с себя немедленно этот женский Kotex! Прямо сейчас! И чтобы больше этого не было.
Небольшой шрам от той раны остался у меня по сей день, но чувство стыда, когда понял, что вместо повязки использовал женскую гигиеническую прокладку, прошло быстро.
В общем, вот вам еще один факт, свидетельствующий о том, что у меня были все основания ненавидеть Фредди. Вопрос в том, как именно от него избавиться. Это было так же непросто, как убийство огнедышащего дракона молодым и неопытным рыцарем.
Как же мне поступить? Убить его из пистолета? Такой план казался мне нереальным. Фредди вырос в деревне, умел охотиться и рыбачить, поэтому с оружием он обращался умело. Его пристрастие к оружию можно сравнить с тягой к алкоголю. Оружие помогало ему выйти из ситуации, если та складывалась не в его пользу, выразить внутреннее недовольство жизнью и свести счеты с человеком, когда драки было явно мало.
К восьмилетнему возрасту у меня уже был печальный опыт с заряженным огнестрельным оружием. Два года назад я играл с приятелем рядом с гостиницей Thunderbird Inn и нашел в духовке брошенной квартиры пистолет калибра 5,6 мм. Мы тогда не поняли, что пистолет настоящий, решили опробовать его и навели на одну девочку. Прозвучал выстрел. Слава богу, мы промазали, но могли убить ту девочку. Когда Фредди по телефону сообщили, что я натворил, он бросился меня искать. Я знал, что совершил ужасный проступок, но не хотел, чтобы меня избили, поэтому бросился в спальню, залез под одеяло и сделал вид, будто сплю. Не прошло и секунды, как Фредди поднял кровать и начал ее трясти. Он сильно меня побил, однако ощущение того, что он может безнаказанно делать то, что ему вздумается, было больнее побоев.
Даже если бы у меня в руках оказался заряженный пистолет и я умел бы из него стрелять, этого могло быть недостаточно. Однажды ночью нам сообщили, что в баре пьяный Саймон Грант, лучший друг Фредди, выстрелил ему в живот.
«Господи, аллилуйя!» – подумал я. Но огромный живот Фредди спас его. Он потерял много крови, но пулю извлекли. Ночь он провел в больнице, а утром пошел на работу.
Я мечтал расправиться с Фредди. Жизнь уже который раз доказывала, что у меня просто нет другого выбора, как убить его. Однажды вечером, когда все шло к тому, что он изобьет мать, я побежал вызвать полицию.
Рядом с магазином Сю на пересечении Девятой улицы и Мейнеке находился бар под названием Casbah. Я надеялся, что кто-нибудь из посетителей даст мне десять центов, чтобы позвонить из телефона-автомата. Я подошел к щегольски одетому парню. На нем был костюм из блестящей ткани, небольшая шляпа и заколотый булавкой галстук.
– Мистер, – обратился я к нему, – не могли бы дать мне десять центов? Мне надо позвонить в полицию, потому что мой отчим собирается избить мою мать.
– Отвали и не грузи меня своими проблемами, – ответил парень не моргнув глазом.
Что ж, теперь появился еще один урод, не считая Фредди, которого я бы с радостью убил.
Потом мне удается убедить кого-то, что жизнь моей матери находится в опасности, получаю десять центов, звоню в полицию, и мне сообщают, что к нам приедет наряд.
Когда я вернулся домой, полицейский наряд уже прибыл. Двое белых полицейских стоят в комнате напротив Фредди. Полицейские явно удивлены его габаритами. Один из полицейских спрашивает у Фредди разрешения позвонить по телефону, чтобы вызвать подкрепление.
Тут у Фредди просыпается чувство юмора:
– Вы чего, обалдели? Думаете, я разрешу вам звонить по моему телефону, чтобы меня забрали в тюрьму? Пошли вы в задницу!
Забавная ситуация. Полицейским удалось убедить Фредди последовать с ними в участок. Когда они уехали, я спрашиваю маму, зачем полицейским понадобилось звонить в полицию.
– Может быть, они считали, что им нужно еще пару больших полицейских для того, чтобы его увести, – отвечает мать.
В общем, все было довольно нелепо и неприятно. Так случилось и в другой раз, когда мама укрывалась от гнева Фредди в магазине Одома на пересечении Десятой улицы и Райт. Сын владельца был в то время моим школьным приятелем, поэтому его отец спрятал мать за прилавком своего магазина.
Размахивая ружьем, Фредди ввалился в магазин.
– Где эта сучка? – спросил он мистера Одома.
Тот только пожал плечами:
– Ее здесь нет, Фредди. И у меня в магазине никто оружием не размахивает. Ты меня понял?
Мистер Одом слов на ветер не бросал, и Фредди быстро ретировался. Как и большинство хулиганов, он в душе был трусом и не связывался с теми, кто не позволял над собой издеваться. Он вышел из магазина и продолжил искать мать на улице.
Мама пряталась в магазине до вечера и вышла, когда Фредди угомонился. Два последующих дня у Фредди было нормальное настроение, потому что он выпустил пар. Впрочем, мы не хотели рисковать и ходили по дому на цыпочках.
Все мы ненавидели и боялись Фредди. Мать избегала разговоров на больную тему и отказывалась отвечать на мои вопросы об отце. Но однажды мне удалось найти документальное свидетельство, пролившее свет на состояние матери.
В то время мама лишь однажды обмолвилась по поводу моего отца. Случилось это так. Фредди в очередной раз громогласно заявил, что не отец мне. Успокаивая меня, мать призналась, что мой отец живет в Луизиане, и однажды он даже прислал ей письмо, в котором лежали пять долларов для меня. Я не знал имени своего отца, а также не видел ни этого письма, ни денег. Мать сказала, что никогда не отказывает мне в деньгах и дает столько, сколько может. Но все это не объясняло того, почему она не показала мне письмо и ничего не рассказывала о моем отце.
Однажды днем я остался дома один и решил поискать в ее вещах письмо моего отца. Вместо письма отца я нашел другое, написанное аккуратным почерком матери своей подруге или другу. Это письмо выпало из Библии, лежавшей в прикроватной тумбочке. Думаю, мать спрятала его в Библию, потому что именно там Фредди вряд ли бы стал его искать.
В письме мать описывала свои отношения с Фредди. Я и понятия не имел, что ему предложили переехать в Детройт, но из этого ничего не вышло. Уже первая фраза письма говорила о том, что мать в панике.
«Помоги, я опасаюсь за свою жизнь», – писала она.
Я понимал, что рыться в чужих вещах – это плохо, но из письма по крайней мере узнал, что думает мать обо всем происходящем и что она нуждается в помощи. Несколько дней внимательно следил за ней, чтобы понять, заметила ли она, что я рылся в ее вещах. Уже тогда у меня вырабатывалась способность хранить секреты.
Наконец у меня созрел план, как избавиться от Фредди: я решил его отравить. Если его отравят, то никто, как мне казалось, не заподозрит, что это сделал именно я. Фредди пил алкоголь из стакана из нержавеющей стали, к которому относился с таким трепетом, словно это был бокал из золота, украшенный драгоценными камнями. Я утащил этот стакан, налил в него немного отбеливателя, алкоголя, а также всяких чистящих средств и медицинских препаратов, на которых нарисован череп с костями. Содержимое стакана бурлило и клокотало, словно было изготовлено профессором – создателем Франкенштейна. Передо мной встал вопрос: как заставить Фредди выпить эту гадость?
Можно было оставить стакан в ванной в надежде на то, что Фредди сделает глоток из любопытства. Мне понравилась эта идея, но меня спугнули голоса, раздававшиеся в коридоре, и я подумал: увидев новое зелье, Фредди может заставить меня попробовать отраву. Потом решил поджечь содержимое стакана, чтобы это выглядело как особый коктейль, который надо пить горячим. Конечно, это была бредовая затея. Тем не менее я поднес к стакану зажженную спичку, и жидкость вспыхнула синим пламенем. Я испугался, что огонь перекинется на меня, вылил горящую жидкость в унитаз, после чего закрыл крышку. И решил, что на этом все и закончится. Однако из-под закрытой крышки унитаза пошел дым.
– Что там, черт возьми, за запах? Что там у нас горит? – услышал я раздраженный голос Фредди.
Я быстро спустил воду в туалете, и запах гари постепенно исчез. Слава богу, взрыва не произошло. Вышел из ванной и отдал Фредди его драгоценный стакан.
– Какой такой запах? – невинно спросил я.
Я потерпел поражение, но утешал себя тем, что это была пробная попытка и в следующий раз мне повезет. И решил отравить Фредди, когда он заснет. Я даже не подозревал, что моя вконец отчаявшаяся мать тоже решила избавиться от него. После очередных побоев она произнесла: «Все, больше этого не повторится». И добавила: если он еще раз пальцем тронет ее или детей, она его убьет.
– Я убью его, когда он заснет, – произнесла мать.
Через три с половиной года после того, как мать забрала нас от дяди Арчи, она снова исчезла. Никто нас не предупредил, и никто не объяснил нам причины ее исчезновения.
Я заметил, что мать обладает удивительной способностью замирать и находиться без движения. Дело было так. Однажды вечером я смотрел телевизор, а мама сидела за столом и читала газету. Фредди начал орать на мать в самых грубых и обидных выражениях, стараясь вывести ее из равновесия.
Перед моими глазами разыгрывалась странная сцена. Фредди истерично орал и вел себя, как маньяк из ужастика, а мать сидела и читала газету, словно ничего не происходило. И чем больше распалялся Фредди, тем больше мама каменела.
Я не видел ничего подобного. Впервые вижу, чтобы человек мог сидеть без малейшего движения. Мать застыла, словно статуя. Она даже перестала моргать. Знала, что если что-нибудь скажет, вздохнет, перевернет страницу или вообще что-либо сделает, то еще сильнее разозлит Фредди и он ее ударит. И ее неподвижность помогла разрядить обстановку. Через некоторое время Фредди перестал орать. Его настроение изменилось, словно кто-то переключил телевизор на другой канал.
– Пойдем трахаться, – заявил он, сменив гнев на милость.
С того самого вечера я начал использовать эту тактику. Стал так поступать в ситуациях, когда надо было или начинать драться, или убегать. Неподвижность матери была своего рода защитным рефлексом. Так, например, замирают животные, когда видят, что на них может напасть кобра или акула. Животное перестает двигаться и надеется, что станет невидимым. Возможно, сидя неподвижно, мать решила, что так она сможет избавиться от хищника Фредди. Вероятно, именно в те минуты мать придумала, что она сделает, когда Фредди придет ночью пьяный и вырубится на кровати.
План матери был прост: она решила сжечь дом вместе со спящим Фредди. Именно так мне потом объяснили случившееся. Не знаю, как ему удалось потушить пожар. Но точно знаю: Фредди использовал этот повод, чтобы показать, что мать нарушила условия досрочного освобождения из тюрьмы (не будем забывать, что в первый раз она попала в тюрьму исключительно по его наводке), и снова упрятать ее за решетку.
Ни мне, ни моим сестрам никто не рассказал, как все произошло на самом деле. Я извлек для себя единственный урок – надо замирать при наступлении опасности. В последующие годы меня преследовали страхи. Я боялся быть убитым, боялся потерять тех, кого люблю, и все, что имею. И каждый раз при наступлении опасности я замирал. Просто переставал двигаться. Не буду утверждать, что всегда горжусь своим поведением, но тем не менее, когда вокруг меня царит хаос и кажется, что мир летит в тартарары и у меня хотят отнять все то, что мне дорого в этой жизни, я замираю и даже не моргаю.
Просто каменею.
