Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 10
Никогда никого не любить – это как не переболеть ветрянкой: вроде всё хорошо, но как-то странно. И ведь чем позднее сталкиваешься с настоящими чувствами, тем выше вероятность летального исхода.
Макс отложил в сторону очередную книгу, в которой не понял ни слова. В последнее время у него не ладилось с художественной литературой. Рано или поздно понимаешь, насколько сильно книги идут вразрез с реальной жизнью. Книжные сюжеты слишком упорядочены, и когда жизнь состоит из сплошного хаоса, там не найдёшь ответов на вечные вопросы и не узнаешь себя в героях, за исключением того, что они любят заваривать кофе точно так же, как ты, или слушают те же самые песни.
Но это не сильно волновало Макса сейчас, гораздо сильнее его беспокоила собственная брешь в душе. Эти книги твердят о любви, объясняя этим все самые несуразные поступки героев. Любовь – это то, что заставляет зарыть в землю собственный эгоизм. Именно сейчас до него дошло, что он так ни разу никого и не любил. Любили ли его? Но этот вопрос останется без ответа.
Он любил этот уродливый мир, лица людей, животных, друзей, случайных подруг, но никогда не отдавал предпочтение кому-то конкретному. Его любовь была бесформенной и безразмерной, как огромный ком жвачки.
Хотелось с кем-нибудь поговорить, но Элис уехала, а Герман торчал на дне рожденья матери, играя в примерного сына. Оставался только Дани. Макс застал его на кухне за прослушиванием Боба Марли. Макс вообще не понимал, как можно слушать «The Wailers», не будучи укуренным, но Дани презирал марихуану, стало быть, у него просто было хорошее настроение.
– Слушай, а ты когда-нибудь кого-нибудь любил? – спросил Макс прямо с порога.
Дани снова опешил. Макс заметил, что он вздрагивает каждый раз, стоит только к нему обратиться, но почему-то на Германа он так странно не реагирует.
– Ну разве только свою правую руку, – заявил Дани.
– Гм, значит, я не один такой, – Макс потянулся за сигаретой.
– Нет, я просто сказал о более удачных моих влюблённостях. Об остальных своих слабостях я как-то не хочу вспоминать. Тёлки – это зло, зло с сиськами. Если какая-нибудь бабца захочет быть с тобой, то беги от неё, чувак, беги на край света, иначе она испортит тебе жизнь. А уж тёлки в жизни музыкантов ведут прямиком в могилу.
– Понял, – Макс послушно кивнул. – После концерта в субботу пойду искать себе тёлку.
– Да ты двинулся.
Но Макс пропустил его слова мимо ушей. Он понял, что ему стало скучно от собственной размеренной и тихой жизни, что настало время устроить себе эмоциональный взрыв. Каждый рано или поздно начинает сознательно портить себе жизнь. Ох уж этот сложный мир человеческих взаимоотношений.
***
Всю неделю они репетировали как проклятые, так что от собственных песен начало тошнить точно так же, как и от переходных хитов. Макс видел теперь всё несовершенство своего творчества, но был не в силах что-то изменить в такой короткий срок. Всё, что он мог сделать, – это просто петь лучше. Герман давно начал ощущать себя зомби, машинально исполняющим свои партии. Он порезал палец до крови, но старался всем видом не показывать, как ему больно. Позднее он уже привык к собственной боли, стараясь спокойно плыть на её волнах.
Макс замечал, как смотрит на него Лукреция. Этот взгляд казался просто невыносимым, он терзает даже сквозь закрытые веки и пелену песни. Это какая-то необъяснимая животная ненависть, та, что беспричинна, как настоящая любовь. Максу вдруг показалось, что если все нормальные люди ненавидят от ума или сердца, то ненависть Лукреции шла из её вагины. Им не из-за чего было враждовать, за все полгода знакомства они не перемолвились и словом. Макс знал, что сестра Германа его недолюбливает, но чтобы так… это было для него чем-то новым. Её бесил его голос и само присутствие в радиусе километра. Макс знал, что эта бомба негодования скоро рванёт, но он не хотел её провоцировать до концерта. Вот только работать становилось всё более неуютно. Он постоянно сбивался, тогда Лукреция шипела сквозь зубы, кивая каждому слову из замечаний Германа. Воронёнок вообще казался более нервным, чем обычно. Хотя, казалось бы, куда уж дальше?
К Максу снова вернулось забытое на время ощущение всеобщей ненависти. Он знал, что это опасно. Скоро всё обернётся снежным комом.
– Нахера нам вообще нужны клавиши? – выдал он, удаляясь покурить под негодующий гул сзади.
***
Утром перед концертом дико хотелось выпить, но весь алкоголь истёк ещё вчера, а бежать за новым было как-то неудобно. Пора было научиться выходить на сцену трезвым. Макс наблюдал за Германом, тот не психовал, что уже казалось странным. Он вообще не притрагивался к гитаре, лишь валялся на кровати и смотрел «Бивиса и Баттхеда».
– Знаешь, мне кажется, эти двое – лучшие в истории музыкальные критики, – заметил Воронёнок. – Просто они говорят всё, что думают, без всякого официоза.
– Как думаешь, что бы они сказали про нас? – спросил Макс просто так, чтобы поддержать беседу.
Вместо Германа голос подал Дани откуда-то с пола:
– Слышь, баклан, это же тёлки без сисек. Но ничё, мне нравится басистка. Она клёвая.
Герман кинул в него пустой бутылкой из-под колы. Роль «самой красивой тёлки» он решил оставить за собой.
Дани обозвал его дыркой от задницы и отправился, как он выразился, «дрочить гитару». Герман выключил телек и раскинулся на кровати, кутаясь в дурацкое леопардовое одеяло. Макс от нечего делать упал рядом. Скука звенела в нарастающей тишине. Герман долго молчал, разглядывая трещины в потолке с остатками лепнины.
– Блин, ****ец какой-то, – сказал Макс после долгой паузы, после его накрыло нездоровым смехом.
Герман обнял его за плечи, упираясь острым подбородком в основание шеи.
– Это мой чёртов образ. Он проникает в меня, пускает корни где-то внутри. Сначала он был со мной только на сцене или когда я сочинял свои песни. Теперь я всё больше и больше кто-то другой. И мне не нужен грим, чтобы быть Им, потому что Он плотно сидит внутри меня.
– Прекрати, – сказал Герман, прижимая его к себе.
Больше он ничего не говорил. Просто встал и вышел из комнаты. Наступило время готовиться к концерту.
Макс черкнул в блокноте пару строк как набросок для будущей песни:
Ему нравилась эта теория двойственности человеческого и творческого начала.
***
Макс, Герман и Дани приехали к клубу первыми. Возле входа курил гитарист «Devil’s Rose». Макс не помнил, как его звали, но слышал, что в тусовке за глаза его называли Бройлером. «Шлюхи», – крикнул он, показывая пальцем на ребят.
– Шлюха здесь только твоя мамаша! – ответил Дани.
Макс ринулся дать Бройлеру в щи, но Герман успел его одёрнуть.
– Не надо, он того не стоит.
Виновник происшествия поспешил скрыться. Макс подумал о том, что непрочь в следующий раз подправить ему фейс. И даже не потому, что ему было обидно, а просто он слишком давно не дрался.
В гримёрке было светло и даже уютно. Несказанно радовало наличие дивана и зеркала. В соседней проходной комнате разминалась вискарём ещё одна команда. Периодически можно было слышать их вопли из-за полуприкрытой двери. На столе скучала бутылка «Столичной». Дани притащил. Он всегда считал, что это пафоснее «Джека». Пати обещала быть если не удачной, то уж точно весёлой.
– Элис нет. Кто же меня накрасит? – спросил Макс, ходя из угла в угол.
– У меня остался только огрызок карандаша, а тональник кончился. Тени я где-то похерил. Так что пойди спроси в соседней гримёрке у чуваков, – ответил Герман.
– Думаешь, у них будет?
– У этих будет.
Макс осторожно проскользнул во вторую гримёрку, где пьянствовали четыре весьма ярких парня со здоровенными начёсами. На вид им было где-то от пятнадцати до восемнадцати лет. Совсем ещё зелёные. В гримёрке пахло лаком для волос и табаком с лёгкой примесью травки.
– Ребят, у вас косметики не будет? – спросил он.
– Конечно, – ответили глэмстеры, протягивая ему целую палетку теней.
– Тебя накрасить? – спросил один из них, который был почти на голову ниже Макса.
– Только не сильно, – ответил он, падая на стул.
– Кристи, сделай из него клёвую тёлку, – послышалось откуда-то.
– Раньше меня красила девушка, но она уехала, – сказал Макс.
– Тёлки не умеют красить, – кисточка пощекотала веки. – Есть разница между тем, чтобы накраситься, как педик или как шлюха. Мужской макияж не должен быть аккуратным, а то все решат, что ты педик. А чтобы склеить кучу баб, надо выглядеть как шлюха. Подобие притягивает подобие.
