Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Падаван
Вечером я отрезал свою косичку. Первым заметил папа.
– О, наконец-то, – сказал он. – Мне она никогда не нравилась.
Зато Вия кипятилась и никак не могла успокоиться:
– Ты же растил ее несколько лет! Почему ты ее отстриг?!
– Сам не знаю, – ответил я.
– Кто-то над тобой смеялся?
– Нет.
– Ты сказал Кристоферу, что собираешься ее отрезать?
– Мы же с ним больше не дружим.
– Не выдумывай! Не могу поверить, что ты вот просто так взял ее и откромсал! – И Вия вылетела из моей комнаты, хлопнув дверью.
Когда вечером папа зашел пожелать мне спокойной ночи, мы с Дейзи лежали на кровати, свернувшись калачиком. Папа слегка подвинул Дейзи и прилег рядом со мной на одеяло.
– Ну, Ав-Гав, – сказал он. – Так что у тебя был сегодня за денек: что надо или что не надо?
Между прочим, вопрос про денек папа не сам придумал, а взял из старого мультика о таксе по имени Ав-Гав. Одно время, мне тогда было года четыре, мы часто его смотрели – особенно в больнице. С тех пор папа иногда звал меня Ав-Гав, а я его – «дорогим папашей», как щенок-такса звал своего папу в мультике.
– Что надо, – кивнул я.
– Ты весь вечер молчал.
– Устал.
– Много всего сразу, да?
Я кивнул.
– Но все правда прошло нормально?
Я снова кивнул. Он тоже замолчал, поэтому спустя несколько секунд я сказал:
– Даже лучше, чем нормально.
Папа поцеловал меня в лоб.
– Как я рад, Ави. Похоже, со школой мама все-таки неплохо придумала.
– Да. Но я ведь могу ее бросить, если захочу, да?
– Конечно, мы же договорились, – ответил он. – Хотя зависит от того, почему ты решишь бросить. Обещай, что, если в школе у тебя начнутся какие-то неприятности, ты нам обязательно всё расскажешь.
– Угу.
– А могу я у тебя кое-что спросить? Ты что, злишься на маму? Весь вечер на нее вроде как дуешься. Послушай, Ави, в том, что ты пошел в школу, я виноват точно так же, как и она.
– Нет, она больше виновата. Это же ее идея.
Тут раздался стук в дверь и в комнату заглянула мама. Вид у нее был немного смущенный.
– Просто хотела пожелать спокойной ночи.
– Привет, мамаша, – сказал папа и помахал ей моей рукой.
Мама присела на край кровати рядом с Дейзи.
– Ты, говорят, отрезал косичку.
– Подумаешь, невелика беда, – ответил я.
– А я и не говорю, что беда.
– Уложишь Ави? – сказал папа маме. – У меня срочная работа. Спокойной ночи, сын, мой сын. – Это была еще одна часть Ав-Гав-ритуала, но отвечать «Спокойной ночи, дорогой папаша» мне что-то не хотелось.
Папа встал с кровати.
– Я очень тобой горжусь.
Мама и папа всегда укладывали меня по очереди. Знаю, обычно укладывают только малышей, а десятилетние дети засыпают сами, без родителей, но так уж у нас повелось.
Мама устроилась рядом со мной и попросила папу:
– Заглянешь к Вие?
Он обернулся:
– А что с Вией не так?
Мама пожала плечами.
– Она говорит, все в порядке. Но первый день в новой школе, сам понимаешь.
– Хм-м, – сказал папа, а потом подмигнул мне. – Всегда с вами, дети, что-то не так.
– Да, не соскучишься, – согласилась мама.
– Не соскучишься, – повторил папа. – Ну, спокойной ночи.
Он закрыл за собой дверь, и мама достала книгу, которую читала мне последние пару недель. Я обрадовался, потому что жутко боялся, что она захочет «поговорить», а у меня совсем не было настроения разговаривать. Но и у мамы, кажется, тоже. Она просто листала страницы – искала место, где мы остановились. Мы прочитали уже почти половину «Хоббита».
«“Стойте! Перестаньте!” – закричал Торин, но поздно: гномы в возбуждении расстреляли последние стрелы. И теперь подаренные Беорном луки стали бесполезны. Уныние охватило всю компанию, и в последующие дни оно еще усилилось. После заколдованного ручья тропа вилась точно так же, лес был все тот же».
Не знаю почему, но я вдруг расплакался.
Мама отложила книгу и обняла меня. Похоже, она ничуть не удивилась.
– Все хорошо, – шептала она мне на ухо. – Все будет хорошо.
– Прости, – выдавил я между всхлипываниями.
– Тс-с-с. – Она вытерла мне слезы. – Ты ни в чем не виноват…
– Мамочка, ну почему я такой урод? – прошеп-тал я.
– Нет, малыш, ты не…
– Я знаю, что я урод.
Она расцеловала мне все лицо. Она целовала мои перекошенные, будто сползшие вниз глаза. Целовала мои вдавленные внутрь щеки. Целовала мой черепаший рот.
Она говорила мне ласковые слова и пыталась меня утешить. Но я-то знаю, словами лицо не изменишь.
