Прокурор Брише

Глава II

Прежде чем продолжать наш рассказ, мы должны объяснить читателю, кто был Брише и почему его портрет произвел такое странное впечатление на судью.

В 1697 году Афанасий Брише, бывший прокурором в Шатле, отказался от своего места, желая воспользоваться богатством, приобретенным им в продолжение тридцатилетней службы. Но, как все богатые люди, Брише имел много завистников и недоброжелателей, говоривших по секрету, что его всеми признанный талант и успешная деятельность не могли бы доставить ему такой значительный капитал, если бы, помимо прокурорских доходов, он не имел счастья распоряжаться капиталом герцога Вивьенского, этого умного и развратного брата Монтеспан, который, владея несколькими миллионами, ухитрился умереть разоренным до нитки. Конечно, может быть, это было ошибочное предположение, потому что покойный герцог оставил в сердце Брише такое чувство, какое грабитель не может испытывать к своей жертве. Это было чувство глубокой благодарности. Прокурор сохранял о нем самое нежное воспоминание, и надо было видеть, с каким волнением произносил он имя герцога, всегда прибавляя полный титул покойного: «адмирал Французского флота». Была ли эта благодарность следствием какой-нибудь важной услуги, оказанной герцогом, или, может быть, Брише не забывал, что, не будь адмирала, и у него не было бы такого богатства. Мы не будем пока отыскивать причину этого, а только повторим, что в 1697 году прокурор, разбогатев, решился оставить службу. Никто не мог лучше заменить его, чем сын, Виктор Брише, молодой человек лет тридцати; отец и передал ему все тайны своей профессии, к которой тот выказал необыкновенную пригодность.

Конечно, мы не говорим, что эта служба была выбрана молодым человеком по призванию, напротив того, у него была страсть к путешествиям, и часто, сидя за письменным столом, он мечтал о поездке вокруг света, представляя себя уже опытным моряком; но оказалось, что сын Брише не был легкоувлекающимся человеком, уступающим своим страстям, и рассудок взял верх, когда пришлось делать себе карьеру. После двух серьезных разговоров с отцом он потерял охоту к путешествиям и приобрел любовь к занятиям в суде; сделавшись же помощником прокурора, выказал такое усердие, что пять лет спустя отец его не мог найти лучшего прокурора и передал свое место сыну. Итак, старик Брише не хотел более трудиться, а решил пожить в свое удовольствие. С этой целью он купил две развалины, сломал их и на том месте построил великолепный дом, окруженный роскошным садом; на отделку дома не пожалели денег: повсюду мрамор и позолота, в парадных комнатах было множество картин, так как Брише был любителем живописи. Он заплатил десять тысяч франков одному знаменитому живописцу того времени за великолепный портрет герцога Вивьенского в золотой раме с гербом и надписью «Герцог Вивьенский, адмирал Французского флота» и поставил его над камином в своей приемной зале.

Дом был готов, и бывший прокурор собрался переезжать в него, но верно гласит пословица: «Человек предполагает, а Бог располагает», – со стариком сделался удар, и он переселился не в новое жилище, а на кладбище Святого Иоанна. Было бы естественно, если бы Брише-сын, сделавшись обладателем отцовского состояния, отказался бы от своей должности и удовлетворил бы свою страсть к путешествиям, но он поступил иначе. Оставшись на месте, Брише продолжал так же ревностно заниматься делами, как и прежде; получив наследство, он отпустил всю старую прислугу отца, щедро наградив за верную службу.

Не желая занимать новый роскошный дом, покуда он остается на месте прокурора, Брише нанял квартиру ближе к Шатле, а вся прислуга его состояла из одной кухарки и лакея по имени Колар. Лакею минуло сорок пять лет, когда он поступил к Брише. Этот человек был олицетворение честности, верности и преданности своему господину. Высокий, худой, молчаливый и нисколько не любопытный, он исполнял свои обязанности без шума и без рассуждений. Колар выдавал себя за уроженца Нормандии и отставного военного. Прокурор вполне ценил его редкую преданность и имел к нему полное доверие; один раз в неделю слуга отправлялся в новый дом, чтобы проветрить комнаты и предохранить мебель от моли; всякий раз он возвращался оттуда в полном восхищении от богатств, в настоящее время никому не нужных.

– Когда же господин мой решится воспользоваться этим прекрасным домом? – спрашивал верный слуга прокурора.

– Бог знает когда, – отвечал Брише, – скромный прокурор не может жить как какой-нибудь граф. Надо мной все станут смеяться, а клиенты мои будут недовольны; мы перейдем туда через несколько лет, когда я выйду в отставку.

Каждый раз, отправляя слугу в новый дом, господин не забывал сказать:

– Главное, обрати внимание на портрет герцога!

Могло показаться странным, что сын унаследовал от отца даже его привязанность к герцогу: то же волнение слышалось в его голосе, когда он произносил имя адмирала Французского флота. Но мы уже вспоминали пословицу «Человек предполагает, а Бог распологает». Брише, говоря, что не переедет в свой дом раньше назначенного срока, вероятно, забыл, что на свете существует непонятное чувство, называемое любовью, а оно-то и привело его в скором времени в роскошный дом. У него не хватило силы воли побороть эту страсть, и он сдался, вступил в брак, неравный по положению невесты, иными словами, он сделал то, что друзья его единодушно признали глупостью.

Вот как это случилось. Идя на службу, серьезный прокурор часто встречал прелестную, молодую девушку, просто одетую и со скромными манерами. Брише достиг тридцатипятилетнего возраста, и до сих пор женщины играли второстепенную роль в его жизни. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он влюбился в молодую девушку и, думая только об удовлетворении своего каприза, послал Колара навести справки. Слуга принес самые подробные сведения. Предметом обожания Брише оказалась швея из модного магазина, впрочем, девушка трудолюбивая и честная. Фамилия ее была Пижо; живя своими трудами, она испытывала большие лишения; матери у нее не было, а только отец – сапожник, живший в Нанси; в Париж она попала случайно, – ее завезла одна графиня в качестве горничной; обрадовавшись новому положению своей дочери, сапожник решил расстаться с ней. Но, к несчастью, муж графини своим поведением заставил молодую девушку удалиться. Таким образом, она очутилась на улице без пристанища и без денег. Проезд из Нанси до Парижа был дорог, сапожник же был слишком беден, чтобы приехать за дочерью. Находясь в такой крайности, она начала искать работу, чтобы скопить денег на проезд, и после долгих поисков поступила наконец швеей в магазин. В это-то тяжелое для нее время Полина встретилась с Брише на улице. Прелестная дочь сапожника показалась прокурору удобной фавориткой, и он отправил к ней Колара с самыми щекотливыми предложениями; однако как ни был слуга предан своему господину, но по своей честной натуре он оказался неспособным на такую постыдную роль и не выполнил данного ему поручения, впрочем, не он один был причиной полнейшей неудачи, – бедная швея не польстилась на золотые горы, которые ей сулил прокурор.

Известно, что всякое препятствие разжигает страсть; так случилось и с Брише, – он влюбился еще более и решил жениться на бедной модистке. Конечно, это не обошлось без внутренней борьбы.

Как! Он, миллионер, всеми уважаемый прокурор, а жена его – дочь сапожника! Эта мысль казалась ему ужасной, но любовь восторжествовала над тщеславием, и Брише нашел средство удовлетворить свою страсть, не унижая прокурорского достоинства. Он отправил в Нанси преданного Колара, оказавшегося в этом случае ловким послом, так как он привез согласие отца Полины и вместе с тем обещание его никогда не стараться войти в дом будущего зятя, за что ему предложено было шестьсот луидоров ежегодного пенсиона.

Через месяц Полина сделалась женой Брише: и он представил ее своим друзьям как сироту. Брак этот оказался вполне удачным. Полина была добрая и умная женщина; неожиданная перемена в жизни не вскружила ей голову – она осталась такой же благородной и простой, как и была. Неделю спустя после брака Брише передал свое место помощнику и поселился с молодой женой в новом доме. С этих пор для него началась жизнь человека вполне счастливого и любимого. Тесть-сапожник напоминал о себе только тогда, когда присылал расписку в получении денег, выдаваемых Коларом по приказанию Брише через каждые три месяца. Так продолжалось более десяти лет, как вдруг случилась маленькая неприятность. До этого дня все переговоры с Пижо вел Колар, но вдруг он заболел горячкой; между тем наступил срок платежа, Брише не мог спросить адрес тестя у слуги, потому что тот лежал в бреду, тогда он решил послать деньги с письмом к прокурору в Нанси с просьбой отыскать и заплатить Пижо. Через две недели деньги были возвращены назад с письмом следующего содержания:

«Многоуважаемый товарищ, я искал по всему Нанси и его окрестностям, но нигде не мог найти сапожника по имени Пижо. Я думаю, во всем округе нет человека, которого вы ищете».

Нетрудно понять удивление Брише при чтении этого письма. «Так кто же в продолжение десяти лет пользовался пенсией и расписывался в получении?» – спрашивал себя прокурор, пораженный этим известием.

После выздоровления слуги Брише показал ему письмо, отвергавшее самое существование Пижо. Представьте же себе изумление Колара, заинтересованного в этом деле более, чем кто другой; он сейчас же захотел убедиться в справедливости известия и отправился в Нанси, но он слишком понадеялся на свои силы, еще не восстановившиеся после болезни, и через неделю пришло от него письмо с уведомлением о нездоровье, задержавшем его дальнейшее путешествие. В тот же день почтальон принес письмо на имя Полины; к ней писал отец из Брюсселя, сообщая, что он попался в каком-то политическом заговоре и друзья спасли его от преследования полиции, дав возможность бежать, почему он и находится теперь в Брюсселе и, вероятно, останется здесь навсегда.

«Должно быть, он принял прокурора за сыщика и тщательно скрывал свое место жительства», – подумал Брише, когда жена рассказала ему о содержании письма, и немедленно послал Колару приказание прекратить свои напрасные поиски и возвратиться в Париж, как только позволит здоровье.

Через две недели слуга возвратился бледный и сильно утомленный. Это была единственная неприятность, причиненная тестем своему зятю. Колару надо было посылать деньги вместо Нанси в Брюссель. Но увы! Ничто не вечно в этом мире, а счастье – в особенности; это пришлось испытать и Брише после семнадцати лет полного блаженства, – он лишился своей жены, умершей от воспаления легких: она оставила ему в утешение прелестную шестнадцатилетнюю дочь, такую же добрую и умную, какой была сама. Надо сознаться, что смерть госпожи Брише подействовала на Колара более, чем на его господина; старый слуга буквально боготворил эту добродетельную и скромную женщину; он знал, сколько доброты заключалось в этом сердце, уже переставшем теперь биться. Но и она вполне оценила редкую преданность слуги, и в последнюю минуту, когда он рыдал, сидя у ее изголовья, а Брише находился почти в бессознательном состоянии от горя, она тихо сказала верному слуге:

– Береги мою дочь!

Эту последнюю волю умирающей Колар свято выполнил; он перенес на дочь всю свою любовь к матери. Никогда молодая девушка не была окружена такой нежной заботой! Одно ее слово или желание были приказанием для неутомимого старика, сделавшегося рабом Полины. Сам Брише очень тосковал и плакал, а потому его печаль, как всякое сильное чувство, не могла быть долговременна. Привыкнув видеть возле себя ласковую и заботливую жену, он страшно скучал один в своем роскошном доме и через два года вдовства решил, что можно найти потерянное счастье во втором супружестве. Ему было тогда пятьдесят два года, а в эти лета люди всегда делаются эгоистами, забывая о своей старости; он искал жену молодую.

Но чтобы друзья не осуждали его за такую глупость, он уверял их, что молодая госпожа Брише будет не мачехой, а подругой для его дочери.

После долгих поисков он остановился на Авроре Фукье, дочери капитана, сделал предложение ее отцу и получил его согласие; капитан с радостью ухватился за зятя, который хотя и был старше его летами, но зато богач. Сообщая слуге о своей женитьбе, Брише счел нужным прибавить, как будто извиняясь:

– Ты знаешь, добрый мой Колар, я был совершенно один в мире! – говорил он жалобным тоном, надеясь растрогать старика.

– Один? А дочь ваша! Или вы забыли о ней? – сухо спросил слуга.

– Что ты говоришь! Ведь для нее-то я и жертвую собой, решаясь жениться. Моя будущая жена и Полина – одних лет и потому будут любить друг друга, как родные сестры.

Колар с грустью посмотрел на своего господина, но не произнес более ни слова.

В хлопотах о женитьбе Брише совершенно забыл свою покойную жену и не выдавал более пенсиона сапожнику Пижо, своему первому и как бы несуществующему тестю; этот последний, вероятно, нашел такой поступок вполне справедливым, так как с его стороны не было никаких требований.

«Он, должно быть, умер», – подумал Брише.

На следующий месяц была свадьба Авроры Фукье с Брише, и у его шестнадцатилетней дочери появилась мачеха, которой не минуло и двадцати лет. Вторая жена не любила уединения, и в их доме начались балы, царицей которых была признана новобрачная. В продолжение шести недель супруг был на седьмом небе, но потом, в один прекрасный день, ему сделалось скучно, на другой день он стал сумрачен, а на третий веселый Брише превратился в сурового и молчаливого человека. Наконец в одно прекрасное утро он объявил, что отправляется путешествовать, и, несмотря на возражения домашних, уведомил об этом друзей своих. Самым лучшим его другом был господин де Бадьер, занимавший место судьи в Шатле; когда Брише сообщил ему о своем решении, тот вскочил со стула, думая, что друг его рехнулся.

– Ну, – вскричал он с негодованием, – видно, горбатого могила исправит! Да ты знаешь ли, Виктор, что тебе пятьдесят лет, а ты теперь вспомнил о своих юношеских фантазиях – ведь это немного поздно!

Брише принужденно улыбнулся.

– О! – сказал он. – Сколько шума из-за пустой поездки на несколько лье.

После этого разговора прошло два дня. На третий день Колар, войдя рано утром в комнату своего господина, нашел ее пустой. Брише исчез ночью, оставив на камине, под портретом герцога, коротенькую записку, в которой извещал жену и дочь о своем отъезде. Должно быть, он взял с собой только один маленький чемодан, так как никто из людей не помогал ему ночью. Такой незначительный багаж позволял предположить, что путешествие будет непродолжительно, как Брише и говорил своим товарищам, и потому первое время о нем никто не беспокоился. Целый месяц не было никаких известий, на второй месяц начали удивляться, но все еще были спокойны. Товарищи, вспоминая его прежнюю страсть к путешествиям, думали, что он заехал немного дальше, чем предполагал, и смеялись над странным вкусом человека, для которого скитания по белому свету были приятнее спокойной жизни в кругу своих близких. Но месяцы шли за месяцами, а известий не было; судья употребил все старания, чтобы найти исчезнувшего друга; в этих поисках самым деятельным его помощником был Колар; хотя честный слуга и сердился на господина за вторую женитьбу, считая ее несправедливостью по отношению к Полине, но при этом странном исчезновении неприязнь сменилась прежним расположением. Бегая по конторам почтовых карет, Колар нашел наконец имя Брише в списке пассажиров, отправлявшихся в Шартр, но в этом городе уже терялся всякий след.

Продолжал ли Брише путь? Вернулся ли назад в Париж? Это последнее предположение было очень правдоподобно, так как легко могло случиться, что по дороге в Париж он сделался жертвой одного из частных убийств, совершаемых Картушем и его шайкой. Колар осматривал каждый труп, найденный полицией, но, к счастью, ни в одном из них не признал он своего господина. Короче говоря, по прошествии двух лет Брише не появился, и, несмотря на все старания, нельзя было узнать, жив он или нет.

Читатель теперь легко поймет чувства судьи, когда на допросе Картуш произнес имя его друга, тщетно разыскиваемого в течение двух лет. Несмотря на фамилию, названную преступником, несмотря даже на портрет, так верно передававший черты Брише, де Бадьер отказывался верить в возможность какой бы то ни было связи между убийцей и человеком богатым, счастливым, славившимся неподкупной честностью.

«Ничто не могло их объединять», – думал де Бадьер.

– Какое участие принимал в ваших грабежах тот, кого вы называете прокурором? – спросил он, собравшись с духом.

– О! Это была слишком ловкая обезьяна, чтобы запускать лапу в горячие уголья; он довольствовался тем, что давал советы и указывал места, где можно погреть руки, – отвечал Картуш.

– Сколько лет этому человеку?

– Пятьдесят пять или пятьдесят шесть.

При этом ответе судья почувствовал дрожь во всем теле, так как это были именно лета его друга. Записывая показания преступника вместо своего писаря, де Бадьер следил глазами за Богреном, спокойно развалившимся в кресле, боясь, что он проснется и услышит обвинение, известное пока только одному судье, так как полицейские агенты стояли слишком далеко и ничего не могли слышать.

– Где можно найти этого человека? – спросил судья.

– На улице Бюшери, в доме номер двадцать; он живет на третьем этаже; надо постучать пять раз – тогда он отворит окошечко, сделанное в двери. Сказать следующий пароль: «Поговорим о герцоге Вивьенском», он сейчас же пустит к себе.

– Давно ли он вступил в ваше общество?

– Два года назад.

Это как раз совпадало со временем исчезновения Брише; судья записал с лихорадочной поспешностью ответ доносчика. В эту минуту на площади поднялся страшный шум, разбудивший писаря; старик вскочил, испуганно озираясь. Начинало светать, и народ, утомленный бессонной ночью, требовал так давно ожидаемого преступника; этот страшный рев толпы напомнил Картушу, что наступил час мучительной смерти, и он потерял наконец свое циничное хладнокровие, не покидавшее его во все время допроса.

– Имеете ли вы еще что сообщить мне? – спросил судья, торопясь окончить эту нравственную пытку.

– Нет, – едва слышно пробормотал преступник.

По знаку судьи палач увлек свою жертву. Минут через пять раздался глухой удар, сопровождаемый резким криком, означавшим, что пытка злодея началась. В ту же минуту судья говорил Богрену, сконфуженному своим долгим сном:

– Возьмите эти бумаги и отнесите их в управление Шатле.

Если бы писарь знал, что случилось во время его сна, то очень бы удивился, не найдя среди прочих бумаг доноса на Брише; это бы еще ничего, он мог затеряться, но если бы Багрен знал, что бумага лежит в кармане судьи вместе с браслетом, то что подумал бы почтенный писарь о всеми уважаемом господине де Бадьере?