Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
III. Рода войск
Готский воин в частности да и древнегерманский вообще не был единицей, жестко включенной в общее построение и поэтому не имеющей собственного тактического значения, как гоплит в македонской фаланге или пехотинец регулярной армии в Европе Нового времени, он был индивидуальным бойцом, имевшим боевое значение в качестве самостоятельной единицы. Он мог сражаться один в поединке или даже в одиночку отражать натиск врагов при благоприятных условиях местности (Procop. Bel. Goth., II, 5,14). Это объяснялось в первую очередь героическим этосом, характерным для варварских народов. Этос призывал воина к открытому бою, в котором можно было помериться силами с врагом и показать свою доблесть. Отсюда же вытекало стремление каждого и всех как к единоборствам, так и к генеральному сражению, презрение к различным военным хитростям (Mauric. Strat., XI, 3, 7), которое, впрочем, не мешало готам периодически их применять в сложных боевых обстоятельствах.
Естественно, и индивидуальные воины не сражались в одиночку, они были инкорпорированы в родо-племенные отряды. Такой отряд сплачивала не военная дисциплина, строго карающая за проступки, а родовое единство (Tac. Germ., 7; Mauric. Strat., XI,3,1; 4). Стремление к доблести, возведенное в рамки племенной идеологии, не позволяло воину не только бежать, но даже сражаться не в полную силу, ведь с ним тут же в одном отряде стоят его родичи, которые видят, как он бьется (ср.: Mauric. Strat., XI, 3,1—6; Leo Tact., XVIII, 84). Для противника был наиболее страшен первый натиск германцев и готов в частности, которые при этом стремились произвести на врага максимальный психологический эффект своим яростным боевым кличем и решительным внешним видом (ср.: Plut. Marius, 11,13; Mauric. Strat., XI, 3,1; 6). Именно для увеличения силы своего натиска готы старались занять возвышенности, с которых легче было атаковать (Amm., XXXI,7,10). Отступать из битвы в IV—VI вв. готам не позволяла родовая спайка и, прежде всего, клятва, произнесенная перед сражением, которая с образованием королевства стала клятвой на верность монарху (Cassiod. Var., VIII,3—5). Отступление считалось трусостью и презиралось, куда как почетнее было лечь костьми на поле боя и заслужить посмертную славу (Mauric. Strat., XI, 3,1). Во времена же Тацита отход для произведения последующего натиска не считался зазорным (Tac. Germ., 6; ср.: Caes. B.G., V, 34—35; Dio Cass., LVI,21,3). Это был тактический маневр. В III в., возможно, готы еще имели больше общегерманских черт военной психологии. Причем пешие готы могли атаковать даже конницу врага, как это было в битве при Кандавии (Malch. frg., 18). Хотя Велизарий в изложении Прокопия (Bel. Goth., I, 27,28) и отрицает такую возможность, но, видимо, византийский стратиг на гребне своего успеха недооценивал силы врага и не сталкивался еще с подобной тактикой остроготов.
Итак, и пехота, и конница – два рода войск у германцев и у готов – строились по племенным отрядам. Как отмечал еще Тацит, боевая линия германцев состояла из клиньев (Tac. Germ., 6: Acies per cuneos componitur). Слово cuneus не имело у древних латинских авторов жесткого терминологического значения «клин». Обычное значение слова – «глубокий строй» (ср.: Isid. Orig., IX, 3, 61). Эту же терминологию употребляет и архаизирующий свое повествование Аммиан Марцеллин. Более того, Т. Ливий (XXXII,17,11), Кв. Курций Руф (III, 2,13) и Арриан (Tact., 12,10) называют даже македонскую фалангу клином. Клиньями же именуют пешие отряды визиготов Алариха и Клавдиан, противопоставляя их конным турмам (Claud. XXVIII (De VI cons. Honor.), 253), также и Эннодий называет отряды Теодориха cunei (Ennod. Paneg., 7, 30; ср.: 19, 87: hostium cuneis), впрочем, этот же автор анахронично называет силы короля остроготов легионами (Ennod. Paneg., 6,24: legiones). Вместе с тем клин как боевое построение реально встречался у германцев. Так, в битве при Казулине (554 г.) все войско франков было построено гигантским клином (Agath., II, 8). Некоторые исследователи считают клин типичным боевым построением готов, о чем, видимо, cвидетельствует имя знатной остроготской женщины, упоминаемой в письме короля Теодахада императору Юстиниану (535 г.), – Ranilda (от *rana – «кабанье рыло») (Cassiod. Var., X,26,3). Как справедливо показал еще Г. Дельбрюк, само клинообразное построение произошло вследствие того, что вождь с дружиной в силу своего статуса должен был сражаться впереди остальной массы войск, своим примером воодушевляя соратников на борьбу (Procop. Bel. Goth., IV,35,26).
Таким образом, «клинья» у германцев состояли из племенных отрядов. Видимо, в каждом клине стоял отряд из особого племени, на что ясно указывает Тацит: Цивилис «поставил каннинефатов, фризов и батавов в собственные клинья» (Tac. Hist., IV,16: Canninefatis, Frisios, Batavos propriis cuneis componit). Эти племенные отряды по фронту образовывали прямую линию с небольшими интервалами между ними. Флавий Меробавд именует отряд визиготов, обороняющих лагерь, когортой (Merob. Paneg., II,158: cohors), но, по-видимому, это просто фигуральное выражение, а не военный термин, связанный с определенным количеством бойцов в отряде. Эннодий также именует отряды Теодориха когортами (Ennod. Paneg., 12, 64). По-видимому, это все же не простая дань традиции, а некое количество воинов в племенном отряде, возможно, несколько десятков. Вспомним, что германцы Ариовиста были построены в плотные отряды примерно по 300 бойцов (Dio Cass., XXXVIII, 49, 6). Воины внутри клина, очевидно, были построены достаточно плотно (Amm., XVI,12, 20: quos cum iam prope densantes semet in cuneos nostrorum conspexere ductores). Однако, по сравнению с плотным построением римской пехоты, готские щитоносцы были все же построены менее сплоченно (Amm., XXXI,7,12). Ведь позднеримско-ранневизантийские армии, несмотря на их полиэтнический состав, умели соблюдать строй лучше готов, чем вызывали изумление последних (Procop. Bel. Goth., IV,30,7). Прокопий рассказывает, что пешие готы строились в глубокое построение (Procop. Bel. Goth., I,22, 4; IV, 35,19). Поскольку этот автор именует строй готов фалангой, а Аммиан (XXXI,13,2) образно сравнивает его с кораблем, то, по-видимому, в нем также не было больших интервалов между отрядами (Procop. Bel. Goth., IV,35,19). На подобный плотный и равномерный строй белокурых народов указывает и Маврикий (Strat., XI, 3,5). Очевидно, такое построение было типичным для готов и для других германских народов.
Пехотинцы со щитами, вооруженные различного вида копьями, а также мечами, составляли основную массу готской пехоты. По античному определению, они являлись тяжеловооруженными воинами-гоплитами. Таково было традиционное германское вооружение воина, которому даже в качестве подарков на совершеннолетие дарили щит и копье-фрамею (Tac. Germ., 13), ведь основным оружием германца еще в I в. было копье, которым он учился обращаться с младенчества (Seneca Epist., IV, 7 (36), 7).
Как видно из фрагмента «Скифской истории» Дексиппа (frg., 18), который приводит письмо императора Траяна Деция (249—251 гг.) предводителю жителей Филиппополя Луцию Прииску (250 г.), готы уже в середине III в. обладали и легковооруженными воинами (yiloí). Если исходить из классического понимания термина yiloí, которым, по-видимому, руководствовался в своем описании историк, то основное отличие легко- от тяжеловооруженных состоит в том, что первые обычно не имели щита и защитного вооружения. Псилами же были пращники, лучники, метатели дротиков и камней. Поскольку готские воины, вооруженные метательными копьями и дротиками, обычно имели щит и, таким образом, должны были считаться тяжеловооруженными, то, скорее всего, речь в пассаже Дексиппа шла о лучниках. Насколько они были многочисленны в середине III в., сказать сложно. Возможно, стрелков еще не было много, ведь армию Деция, увязшую в болоте, забрасывают копьями и дротиками, а не стрелами (Zosim., I, 23, 3). Однако уже в последней четверти IV в. лучников в готском войске было достаточно (Veget., I, 20; ср.: Amm., XXXI,13,12; 15; Oros. Hist., VII, 33,14), но они опять же не составляли основы готской пехоты. Еще в Италии остроготы специально обучали лучников (Cassiod. Var., V,23). О том, как взаимодействовали в бою стрелки и щитоносцы, нам сообщает Прокопий (Bel. Goth., I, 27, 27), передавая слова византийского стратига Велизария: «Лучники, будучи пешими, идут в бой прикрытыми со стороны гоплитов». Таким образом, готы, по-видимому, усвоили обычную римскую тактику, согласно которой в бою лучники стреляли через головы впередистоящих тяжеловооруженных пехотинцев (Arr. Ac., 18; Agath., II, 8; Mauric. Strat., XII, 8,16, 9). При этом, естественно, рассчитывали не на точность попадания, а на массу стрел, которая должна была своей густотой поразить кого-либо из врагов (Arr. Ac., 25—26). Видимо, лучники примыкали сзади к строю щитоносцев, а не составляли отдельной линии. Ведь, судя по всему, готская пехота строилась в одну линию. Пехота готов обычно сражалась с пешими противниками, однако при необходимости она могла даже атаковать конницу врага, как это было в битве на горе Кандавии в Эпире (Malch. frg., 18).
Конница, очевидно, известна готам уже в середине III в. Во всяком случае Дексипп (frg., 18) в уже упоминавшемся письме Деция к Приску отмечает «многочисленную конницу» готов. Вероятно, это именно конница, а не верховая пехота. Возможно, упоминание в письме многочисленности конницы – это преувеличение. Поскольку во время вторжений готов в середине III в. на территорию империи наш лучший источник, «Новая история» Зосима, не упоминает готских всадников. Кроме того, готы отбиваются от римской конницы не с помощью своих всадников, а посредством вагенбурга (Zosim., I, 23—46). Хотя, естественно, всадники у готов были, ведь и биограф Клавдия II упоминает, что у готов были захвачены знаменитые кельтские кобылицы (SHA, XXV, 9, 6). В последней четверти IV в. во время действий на Балканах наиболее действенной была конница остроготов. Во главе с Алафеем она вместе с аланским отрядом Сафрака оказала решающее влияние на исход битвы при Адрианополе (Amm., XXXI,12,12—13; 17; 13, 2—5). У визиготов в этот период конница не была так развита, хотя у вождей и их сопровождающих кони были. Еще в середине V в. подавляющая масса визиготских войск была пешей (Merob. Paneg., I, frg. II B, l. 20). С другой стороны, во второй половине V в. у остроготских воинов – римских федератов во Фракии – было уже по два-три коня (Malch. frg., 15). В 517 г., по-видимому, именно отряд готских всадников опустошил всю Македонию и Фессалию вплоть до Фермопил (Marcel. Com., a. 517: Getae equites). И, наконец, в Италии во второй трети VI в. основная масса остроготских воинов была конной. Это, очевидно, объяснялось тем, что коней и оружие готам выдали от государства (Procop. Bel. Goth., I,11,28; ср.: III, 8, 20). Считается, что визиготы под влиянием соседей обладали сильной конницей уже к началу V в., но точно известно, что лишь в VI в. основную военную силу визиготов составляли всадники (Isid. Hist. Goth., 69—70), которыми, очевидно, были знатные люди и их дружины, тогда как сервы, согласно указу Эрвига (LV, IX, 2, 9), получали лишь оружие от господ. Вместе с тем Маврикий (Strat., XI, 3, 3) прямо указывает на любовь белокурых (= германских) народов именно к традиционной пешей битве, которая, по их представлениям, являлась основным видом боя.
Очевидно, всадник был в большем почете у остроготов в последней четверти V в., чем пехотинец, – об этом упоминает в своей речи Теодорих в изложении Малха (frg., 15). И, по-видимому, готы, как позднее и византийцы, в общем стремились раздобыть коня и стать всадниками (ср.: Procop. Bel. Goth., I, 28, 21—22). В Италии остроготское правительство для войны с византийцами выдало коней воинам (Procop. Bel. Goth., I,11, 28). Возможно, постепенно грань между всадником и пехотинцем стиралась и боец становился универсальным, могущим сражаться и верхом и на земле. Отчетливая разница имелась лишь между воинами и некомбатантами.
О делении конницы готов на тактические подразделения у нас имеется достаточно скудная информация. Уже Цезарь и Тацит называли отряды конницы германцев турмами (Caes. B.G., VII,80; Tac. Germ., 7). Аммиан Марцеллин (XXXI, 5, 8; 13, 5), Клавдий Клавдиан (XXVIII (De VI cons. Honor.), 253), Пруденций (Contra Symm., II, 701) и Флавий Меробавд (Paneg., I, frg. II B, l. 21) называют отряды готских всадников turmae. Согласно римским представлениям, turma – это подразделение из 32 всадников (Veget., II,14). Поскольку конница, если она не являлась дружиной предводителя, делилась на родо-племенные отряды, то можно, вслед за Г. Дельбрюком, посчитать, что Прокопий (Bel. Vand., I,18, 8) упоминает такие отряды (summoría), рассказывая об отступлении вандалов отрядами по 20—30 всадников (ср.: Sidon. Carm., II,364: Vandalicas turmas). Впрочем, также вероятно, что такие немногочисленные группы имели уже не племенную, а социальную основу: знатный всадник со своим сопровождением (ср.: Olymp. frg., 26 = Phot. Bibl., 80,59b; Procop. Bel. Goth., I, 8, 3). Племенными отрядами, скорее, могли быть алы, упоминаемые Эннодием в «Панегирике Теодориху» (8,45), ведь последние подразделения в римской армии по штату насчитывали полтысячи всадников (Arr. Tact., 18, 3; Ioan. Lyd. De magistr., I, 46). «Гетская ала» под командованием Трибигильда, упоминаемая Клавдианом (XVIII (In Eutrop., II), 176—177), рассказывающим о событиях 399 г., была расквартирована в Малой Азии и могла быть отрядом или отрядами (если поэт именует тут конницу «алой» собирательно), организованными на римский лад, или, скорее, состоять из собственных подразделений, традиционных для гревтунгов.
Прокопий (Bel. Vand., II,17, 7) полагает, что рассеянное построение конницы, по-видимому отдельными отрядами, является характерным признаком варваров. Об этом же нас информирует и военный специалист – автор «Стратегикона» (XI, 3, 4—5; 7; ср.: Leo Tact., XVIII, 84). В общем, строй конницы готов, судя по всему, тактически делился на небольшие отряды, первоначально состоявшие из родо-племенных групп. Конные отряды внутри были также построены достаточно плотно, ведь Аммиан именует их «сплоченными турмами» (Amm., XXXI,13,5: in confertas hostium turmas mergebant). Как строились всадники внутри турмы, источники прямо не говорят, впрочем, Г. Г. Гундель считает, что наездники, как и пехотинцы, формировали клин. Действительно, Сидоний именует готские конные отряды под Клермоном cunei turmales (Sidon. Epist., III, 3, 7), но все же вряд ли епископ использует строго военное значение слов, а не описательное выражение.
Естественно, всадник должен быть более искусным воином, нежели пехотинец, ведь ему приходилось не только сражаться, но еще и скакать на лошади. Для тренировки и показа своей доблести остроготские всадники устраивали конские скачки, которые проводились в присутствии короля (Procop. Bel. Goth., III,37,4: ἀγὠv ὁ ἱππικός; ср. с франками: III, 33, 5). Такая тренировка помогала и в традиционных конных поединках воинов перед битвой (Procop. Bel. Goth., III,4, 21—29). О визиготах Исидор также пишет (Isid. Hist. Goth., 70): «Ведь они особенно предпочитают упражняться с дротиками (telis) и битвы начинать ими. Они ежедневно ведут полезные боевые состязания». Следовательно, восточноготская знать, живя в Испании, также держала себя в форме, организуя регулярные воинские турниры.
Уже Тацит (Germ., 6) отмечал особенности тренинга германцами своих коней: «Но коней не учат, как у нас в обычае, идти по-разному кругами: их ведут прямо или с одним правым поворотом, образовав круг так, чтобы никто не был последним». Как готы умели управлять конем, показывает джигитовка опытного воина и короля остроготов Тотилы в начале роковой для него битвы при Тагине в 552 г. (Procop. Bel. Goth., IV, 31,19—20): «И он, едущий на необыкновенном коне, искусно забавлялся посреди войск игрой с оружием, ибо он и кружил по кругу конем, и, поворачивая на другую сторону, опять производил бег по кругу. И, скача, он подбрасывал на воздух копье и, ловя там еще трясущееся, затем часто передавал его из одной руки в другую; и опытно меняя упражнение, он гордился таким упражнением, закидывая голову, широко расставляя ноги и наклоняясь в стороны, словно с детства был тщательно обучен таким упражнениям на арене». Таким образом, и готы обучали коней скакать по кругу, причем в разные стороны, направо и налево. При этом основное внимание обращалось на движение всадника. Ведь поскольку последний, судя по всему, не был снабжен щитом, то он должен был искусно уклоняться от ударов копья вражеского конника, наклоняясь в разные стороны. Кроме того, в ходе боя всадник, по-видимому, мог перекладывать копье из одной руки в другую, в зависимости от того, с какой стороны был противник. Копье же на быстром аллюре подбрасывалось достаточно высоко и немного вперед для того, чтобы всадник успел его перехватить кистью для поражения противника другим видом укола. Подобная сноровка во владении длинным копьем была характерна для «природных» всадников некоторых этносов, в частности для казахов.
Итак, уже в I в., судя по тренингу, германцы употребляли два вида конных атак, которые позднее использовали готы. Первая – это фронтальная атака на построение врага. Подобным образом действовала остроготская конница еще в битве при Тагине (Procop. Bel. Goth., IV, 32, 7). Причем при такой атаке для придания ей особой мощности и скорейшего перехода врукопашную с целью уничтожения противника первым натиском иногда приказывалось не пользоваться метательным оружием. Обычно же готская конница атаковала по-иному: первая атака сменялась второй. Тацит отмечает, что германцы обучают лошадь скакать с правым поворотом по кругу. Это не случайно. Скача слева направо, можно кидать во врага копья, при этом прикрываясь щитом – типичным оружием германского всадника (ср.: Plut. Marius, 26). Сам же тренинг-скачка по кругу имитирует возобновление атаки всадников, которые после первого нападения, повернув по кругу, производят повторную атаку. Готские всадники, которые, как увидим, в своем большинстве не имели щита, могли атаковать подобным образом, когда бой был метательным.
Как конкретно происходила гиппомахия, нам рассказывает Прокопий (Bel. Goth., II, 2,11), описывая схватку всадников Велизария и конных готов под Римом в 537 г.: «Долгое время бой не становился рукопашным, но противники наступали и отступали друг перед другом, и обе стороны, производя быстро меняющиеся преследования, казались желающими потратить на это все оставшееся время дня». Таким образом, перед нами типичное сражение конницы, которое может длиться достаточно длительное время. Сначала стороны атакуют друг друга, затем происходит стычка и более слабый противник отступает, его преследует победитель, но до определенного момента, поскольку можно было оторваться от своих тылов и попасть в окружение. Затем теснимая сторона, приведя себя в порядок, наступала, и если противник встречал ее, стоя на месте или на менее резвом аллюре, то она обращала его в бегство, в свою очередь производила преследование. Затем все повторялось вновь. В это же время к обеим сторонам могли подходить подкрепления, которые вовлекались в борьбу. Подобный бой мог длиться долго, особенно если силы сторон были примерно равны. При этом действовали как метательным, так и оружием ближнего боя, смотря по обстоятельствам, но преимущественно первым (также см.: Procop. Bel. Goth., I,18, 6—9; 27,27; 35). Если в ходе кампании всадники противников неожиданно представали друг перед другом, то такая встреча могла перерасти врукопашную без предварительной метательной фазы боя (Procop. Bel. Goth., III, 26, 6—7; 28,10).
Готские всадники могли атаковать и пехоту врага. Перед битвой при Тагине (552 г.) конница готов, производя периодические атаки, пыталась разбить пешую черепаху византийцев, стоящую на возвышенности, и тем самым выбить врага оттуда. Однако многочисленные атаки всадников не приводили к успеху. После того как конники первого отряда устали и понесли значительные потери, был послан второй, затем третий и последующие отряды, но все безуспешно, поскольку пехотинцы стояли сплоченно и отбивали противника выставленными копьями (Procop. Bel. Goth., IV, 29,15—21). Отметим, что для действия против данного отряда Нарзеса следовало бы послать пехоту или спешить всадников, но Тотила не сделал этого, видимо, полагая, что всадники и так справятся.
Хотя вообще готские всадники могли спешиваться, как это они сделали в последней битве с византийцами при Везувии (Procop. Bel. Goth., IV, 35,19). Спешивание всадников было древней германской традицией и применялось в тех случаях, когда их конница не могла противостоять вражеской (Caes. B.G., IV,2; 12). В 54 г. до н. э., например, таким образом 800 всадников тенктеров и узипетов обратили в бегство 5000 конников Цезаря (Caes. B.G., IV,12). Вероятно, этим и объясняется спешивание готов при Везувии, которые решили сражаться насмерть с более многочисленной армией Нарзеса. Впрочем, данный случай скорее исключение, чем правило для остроготов.
Мы можем найти даже упоминание о колеснице у готов. В триумфе императора Аврелиана в 274 г. проехала и «колесница, запряженная четырьмя оленями, которая, как говорят, принадлежала царю готов» (SHA, XXVI, 33, 3). Нет особых оснований полагать, что данная колесница была боевой, вероятнее, если эта колесница существовала, она была культовой (cр.: SHA, XVII, 28, 2). А если согласиться с мнением о том, что вождь выполнял еще и жреческие функции, то тогда данная колесница могла действительно использоваться королем.
Как сообщает арабский историк IX в. ибн Абд аль-Хакам, последний король визиготов Родерик в полном царском облачении в бою восседал на передвижном троне-повозке из слоновой кости, возимой двумя мулами. Хотя слово serír, которым аль-Маккари, в частности, именует средство передвижения короля, можно перевести и как «трон», и как «колесница», и даже как «паланкин» или «диван», видимо, речь идет о специальной четырехколесной повозке-троне, которой правитель пользовался в походе, напоминавшей позднеримско-византийскую (Theophan., p. 9, ll. 5, 7), откуда и могла прийти подобная традиция, введенная, как считается, во время реформ Леовигильда. В отличие же от римской конной квадриги визиготская повозка была более скромной: ее везли всего лишь два мула, хотя она была украшена пластинами, вероятно, с рельефами из слоновой кости. Наличие же паланкина можно подозревать только в случае болезни короля, как это сообщается в другом арабском источнике, и то в ходе похода, а не боя. Аль-Маккари далее утверждает, что готский король в окружении гвардии восседал на троне во время боя, когда Тарик собственноручно убил его (al-Makkarí, p. 273). Да, конечно, можно представить, что Родерик, как Дарий III при Гавгамелах, находился на повозке-троне в центре войска, что предоставило бы ему лучший обзор за ходом битвы и позволяло бы руководить войсками, но согласно другим источникам, он сражался «в первой линии» (Hist. Silense, 16; Luca Tud. Chron., III,62), да и после разгрома готов нашли его оседланного боевого коня (Ajbar Machmuâ, p. 22; al-Makkarí, p. 274), что, очевидно, говорит против данного предположения. Родерик был известен своей храбростью, за что ему, согласно ряду источников, готы и вручили власть (Hist. Silense, 15; Roder. Hist. Hisp., III,18; Naweiri, p. 345), да и не в традициях готских предводителей было управление битвой с повозки.
Итак, в середине III в. в готском войске доминировала тяжеловооруженная пехота, однако в войсках имелись лучники и всадники. К последней четверти IV в. пехота со щитами остается главной силой готских войск, однако лучники получают большее, чем ранее, распространение. Конница в этот период была сильной, особенно у остроготов, которые, вероятно, научились конному военному делу у аланов, вместе с которыми они воевали. У остроготов в отличие от древних германцев не было всадников, с которыми сражались прикрепленные к ним пехотинцы (Tac. Germ., 6). После начала такого сражения у древних германцев в бой вступала основная масса пехоты. Подобной тактики мы уже не наблюдаем у готов.
В 505 г. остроготский король Теодорих послал своего комита Питцама на помощь герулам против византийцев с отрядом в 2000 пехотинцев и 500 всадников (Jord. Get., 300). Следовательно, на одного конника приходилось четыре пехотинца – пропорция довольно значительная для древности. Однако у некоторых германских племен она могла быть и большей. К примеру, у наиболее сильных конницей ютунгов соотношение пехоты и конницы было 2 : 1 уже в 270-х гг. (Dexipp. frg., 22). А в 322 г. 500 всадников-тайфалов одни, без поддержки пеших, совершили набег на империю (Zosim., II, 31, 3). Таким образом, конница уже могла действовать без поддержки пехоты, проводя конные набеги на манер кочевников, рассчитывая, очевидно, на внезапность нападения. Ко второй трети VI в. у готов в Италии конница вышла на первую роль, а пехота оказалась вспомогательным родом войск. Видимо, эволюция в сторону увеличения роли всадников была вызвана не только общеисторическим процессом, когда под влиянием соседей и социального развития приходилось наращивать силы конницы, но и ускорена созданием государства, которое обеспечивало своих воинов конями. Также на этот процесс влияло и то, что готы захватили богатые лошадьми области. Конница готов обычно не спешивается, за исключением чрезвычайных случаев, каким можно посчитать битву при Везувии.
