Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Горбатый мост
Неверно считать 1998 год временем, когда произошла консолидация протеста – это был просто очередной, еще более массовый всплеск. Очагов типа стачек и перекрывания дорог было много, но они были разобщены и потому неэффективны. Это была оборонительная стратегия, когда люди требовали зарплаты – когда же спустя месяцы ее выдавали, то из-за инфляции на эти деньги ничего нельзя было купить.
Неуверенность в завтрашнем дне не придавала очков в пользу коллективных действий. Рабочий класс никогда не восставал из-за куска хлеба. Восстание поднимает не нищета, вперед толкает чувство достоинства. Тогда же вместо солидарности все пытались выйти из положения индивидуальным образом. Такая психология действует до сих пор, а начавшееся повсеместное кредитование усугубляет ситуацию. Когда у тебя долги за квартиру, машину и холодильник, то как тут бастовать?
Когда Ельцин расстреливал Белый дом, то из Кузбасса направили поезд сторонников. Теперь же они сами оказались возле этих стен. Чем-то лагерь напоминал Occupy Wall Street – куча палаток, долгие споры по вечерам с подошедшими горожанами. Тогдашней музыкой лагеря стал монотонный перестук касок, который мне запомнился за те шесть раз, что я ходил к ним в гости. Акция у Горбатого моста была символическим жестом, который должен был спровоцировать народ на подъем и оказать моральное воздействие на власти.
Работодатели без проблем отпустили своих сотрудников к Горбатому мосту. Впрочем, потом руководство «Независимого профсоюза горняков» после длительных торгов банально предало своих. Сами шахтеры потом рассказывали, как удивились, что без всякой борьбы их выгнали и отправили по поездам. В то же время в Ярославле родилась идея замкнуть, как они называли, огненное кольцо вокруг Москвы. Поднялись рабочие автомобилестроительных и моторных заводов. Компартия все время обещала поддержку, но когда наступил день акций, то слилась – в итоге лишь женщины на час перекрыли главную улицу. Несмотря на боевой задор рядовых активистов, компартия стала лояльной, и оказывала лишь мнимое сопротивление. В то время они надеялись на то, что пост премьера получит Евгений Примаков, которого считали своим человеком. Да, при Примакове внешняя политика стала более патриотической, но изменения неолиберального курса в экономике не произошло.
Я вовсе не удивлен, что социологические опросы фиксировали мнения, будто шахтеры – это эгоисты, которые шантажируют власти только ради своих интересов. Согласно опросам многие были убеждены, что акции были не спонтанными, а спланироваными. Безусловно, если руководители освободили подчиненных ради участия в протестах, то здесь не всё так просто. У красных директоров, конечно, были свои интересы, но нельзя сказать, что это исключительно их инициатива.
У русских никогда просто так ничего не происходит – здесь всегда во всем ищут чей-то коварный замысел и не довольствуются простыми объяснениями. Но когда я в Тутаеве спрашивал, как люди живут, не получая по шесть месяцев денег, то мне отвечали: «Пашем на огороде, копим родительские пенсии и меньше едим». Очевидно, почему эти люди готовы бастовать. В Канаде, если нет зарплаты, то люди бунтуют или уходят. Но куда уйти, если во всей области нет ни одного рабочего места?
Дефолт летом того же года еще больше усугубил положение, скосив 30–50 % дохода. На подобный провал государственной политики уже никто не отреагировал, что меня удивило. У людей ведь украли ползарплаты, а все промолчали. Западные политики и МВФ подобное воровство даже поощряли. Ельцину ставят в плюс, что он развил демократические институты, но когда вы не платите денег по полгода, то что это за демократия?
Только последующее в нулевые повышение цен на нефть, а также возможность колымить – набирать частным образом заказы – в итоге скрасили положение. При этом наиболее активных выдавливали. Так, знакомый высококвалифицированный мастер по инструментам был председателем ячейки на заводе, но его рассчитали, несмотря на то, что такой опыт можно получить спустя годы. Рабочим приходится выступать не только против руководства, но и против «Федерации независимых профсоюзов России», членами которого стали даже директора. ФНПР занимается лишь распределением отпусков и выразила свое мнение только раз, когда охранники открыли огонь по забаррикадировавшимся рабочим под Питером. Именно поэтому в России сейчас реально действующие союзы есть только у работников авиаотрасли, портов и западных автоконцернов.
