Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Диавол мешает человеку молиться
– Геронда, бывает, я запланирую совершить в келье всенощное бдение, но обстоятельства складываются так, что я не могу этого сделать. В чём причина?
– Ну, если препятствие от Бога, значит, Он попустил его ради твоего блага.
– А если одно препятствие следует за другим?
– Значит, не обошлось без гордыньки.
– Не понимаю, геронда. Что значит «не обошлось без гордыньки»?
– Смотри: задача в том, чтобы правильно расставить приоритеты. Если на первое место ставишь дела, а на второе – молитву, то ты сама наделяешь врага правом чинить тебе препятствия. Да и в том, чтобы ценить дела выше молитвы, разве нет гордости? А гордость – дело такое: один из её признаков – отсутствие благоговения.
– Геронда, а какие конкретно препятствия молитве чинит лукавый?
– О, чего он только не делает!.. Ведь у него в арсенале тысяча и один способ! Начнёт человек молиться – он тут как тут. То отвлекает парением ума и мечтаниями, то шумом каким-нибудь, то ещё что-нибудь придумает… Знала бы ты, сколько я от него натерпелся, когда жил в монастыре Стомион! Как-то поздно вечером я пришёл в храм помолиться. Монастырские ворота были закрыты, я вошёл в храм и закрыл за собой дверь на защёлку. Около полуночи тангалашка начал дребезжать защёлкой: «дзынь-дзынь». Он дзынькал не переставая – хотел заставить меня прервать молитву и пойти посмотреть, в чём дело. Я, не желая отвлекаться на этот шум, ушёл в алтарь. Пришлось простоять возле Распятия за престолом до самого утра.
Крест Христов имеет великую силу. Когда я стал послушником, тангалашки сильно на меня ополчились. По ночам они то и дело стучали мне в дверь и кричали: «Молитвами! Святых! Отец!» Я открывал дверь, и, хотя никого не видел, меня охватывал сильный страх, он словно выталкивал меня из кельи, я не мог в ней находиться. Мне было очень плохо. И плакал, и молился, но ничего не помогало – приходилось оставлять келью и спускаться в монастырский двор. И вот однажды после повечерия меня увидел во дворе один старый монах, член Духовного собора. Он спросил: «Сынок, что же ты к себе в келью не идёшь? Разве не видишь, что во дворе нет никого из братии, кроме тебя? Все отцы сейчас молятся по кельям». Я расплакался и всё ему рассказал. Он внимательно выслушал, поднялся к себе, принёс кусочек воска с частицей Честного Древа Креста Господня и сказал: «Возьми, сынок. Иди в свою келью и ничего не бойся». Я поднялся в келью и едва успел закрыть за собой дверь, как услышал громкий стук и обычный вопль: «Молитвами! Святых! Отец!» Я ответил: «Аминь». Дверь открылась, и в келью вошёл… полицейский – при полном параде, только вместо погонов у него были косые нашивки на рукаве, как на старой полицейской форме. Вошёл и заорал: «Ах ты грязный, гадкий послушник, тебя ещё в рясофор не постригли, а ты уже начал всякие щепки собирать?!» Кричал, кричал, потом вдруг начинал хохотать – помню, такой ещё у него был смех жуткий… Однако кричать-то он кричал, а приблизиться ко мне не мог – ведь у меня в руках была частица Честного и Животворящего Древа. А как только я воскликнул: «Господи Иисусе Христе!» – бес-«полицейский» исчез.