Розы на руинах

Тени

– Джори, – сказала мне мама, когда мы шли к машине, – я не понимаю, что случилось с Бартом этим летом. Он совсем изменился. Как ты думаешь, чем он занимается, когда нас нет?

Я почувствовал себя неуютно: мне хотелось защитить Барта, позволив ему сохранить его единственного друга, но, с другой стороны, я никак не мог сказать маме, что та женщина называет себя бабушкой Барта.

– Не беспокойся насчет Барта, мама, – сказал я. – Продолжай заниматься с Синди. Она забавная девчонка, наверное, и ты такой была.

Она улыбнулась и поцеловала меня в щеку:

– Если мои глаза меня не подводят, то есть еще одна забавная девчонка, которой ты восхищаешься.

Я вспыхнул. Я и в самом деле не мог не восхищаться Мелоди Ришарм. Она была безумно мила: с волосами еще светлее, чем у мамы, но с такими же мягкими, сияющими голубыми глазами. Мне кажется, я не смогу влюбиться в девушку, у которой не голубые глаза. Как раз в этот момент Мелоди выпорхнула к машине своего отца, и я снова залюбовался ею. Как незаметно девчонки превращаются в девушек! Я никак не мог поймать того момента, когда вдруг из плоскогрудой девочки расцветает обольстительная, с манящими губами и тонкой талией девушка.

Когда мы приехали домой, мама послала меня за Бартом:

– Если он все еще на том дворе, скажи мне. Я бы не хотела, чтобы мои дети беспокоили старую отшельницу, хотя, видит бог, мне бы не хотелось, чтобы и она беспокоила меня, влезая на эту лестницу.

После длительных поисков я наконец нашел Барта в старом сарае, который в прежние времена называли флигелем для экипажей. Теперь там стояли пустые стойла, и в одном из них на грязном сене возлежал Барт. Я не поверил своим глазам: рядом с ним резвился щенок сенбернара. Он был ростом с Барта. Но я сразу понял, что это всего лишь щенок, потому что он уморительно, по-щенячьи взбрыкивал и повизгивал.

В руках у Барта был кнут. Он бросил его наземь и закричал:

– Перестань прыгать, Эппл! Пони перепрыгивают только через барьеры. Поэтому ешь-ка лучше сено, а то завтра я не дам тебе свежего.

– Барт! – тихо позвал я, перегнувшись через стенку, и улыбнулся, когда он подпрыгнул. – Собаки не едят сено.

– Уходи! Убирайся! – Он вспыхнул глазами и лицом. – Тебе здесь нечего делать!

– Тебе тоже!

– Уходи отсюда, – почти прорыдал Барт, швыряя кнут и хватая в охапку огромного щенка. – Это моя собака; это вовсе не собака, а пони; я учу ее быть и щенком, и пони. И не смейся, и не вздумай назвать меня сумасшедшим.

У меня комок встал в горле от жалости к нему.

– Я и не думаю, что ты сумасшедший.

Мне действительно было неудобно, что у меня всегда лучше получалось с животными, чем у него. Было такое впечатление, будто все они знали, что он станет наступать им на хвосты и спотыкаться о них. Честно говоря, и я бы не чувствовал себя в безопасности, лежа на полу, когда поблизости был Барт.

– Кто подарил тебе щенка?

– Бабушка, – гордо ответил Барт. – Она любит меня, Джори, даже больше, чем мама. И уж точно больше, чем твоя старая мадам Мариша любит тебя!

Так всегда: как только я по-человечески отнесусь к нему, как он вознаградит меня оплеухой, чтобы пожалеть о том, что был с ним добрым.

Я не стал гладить щенка, хотя он подлизывался ко мне. Я оставил Барта с его собственностью: может быть, он наконец успокоится.

Когда мы шли домой, Барт счастливо улыбался.

– Ты не сердишься на меня? – спросил он.

– Конечно нет.

– Ты не скажешь маме и папе? Пожалуйста, это очень важно: ничего им не говори.

Я не любил ничего скрывать от родителей, но Барт так просил, и потом, что плохого, если старая дама дала Барту несколько подарков и щенка в придачу? Это сделало его счастливым, и он чувствует, что его любят.

В кухне Эмма кормила Синди с ложечки. Синди была разодета мамой в голубые панталончики и белую кофточку с вышивкой. Мама сама сделала эту вышивку. Волосы Синди были тщательно расчесаны, и на макушке голубой лентой был подвязан хвостик. Она была такая чистенькая, хорошенькая, что хотелось обнять ее, но я только улыбнулся. Я хорошо знал, что демонстрировать свои чувства при ревнивом Барте нельзя. Странно, но Синди очень полюбила именно Барта. Может быть, оттого, что он был немногим старше ее.

Мой братец с размаху бросился в кресло, так что оно едва не перевернулось. Эмма нахмурилась и сказала:

– Пойди вымой руки и лицо, Барт, если хочешь обедать за моим столом.

– Это не твой стол!

И Барт пошел в ванную. По пути он специально вытер грязные руки о стены, чтобы оставить следы.

– Барт! Прекрати пачкать стены! – строго сказала Эмма.

– Не ее стены, – пробормотал Барт.

Он мыл руки целую вечность, а когда пришел, то вымытыми оказались лишь ладони. Он с отвращением взглянул на сэндвичи и суп, приготовленный Эммой.

– Ешь, Барт, или ты совсем истаешь, – сказала Эмма.

Я уже съел две тарелки овощного супа и доедал второй сэндвич, а Барт едва сжевал половину сэндвича и не притронулся к супу вообще.

– Как вам нравится ваша сестренка? – спросила Эмма, вытирая Синди рот и снимая с нее испачканную салфетку. – Разве она не куколка?

– Она очень хорошенькая, – ответил я.

– Синди никакая нам не сестренка! – взвился Барт. – Просто слюнявая малышка, которую никто, кроме мамы, не желал!

– Бартоломью Уинслоу, – строго проговорила Эмма, – не смей больше говорить в таком тоне. Синди – чудесная девочка, и она так похожа на вашу маму, будто действительно ее дочь.

Барт продолжал хмуриться на Синди, на меня, на Эмму, даже на стену.

– Ненавижу белые волосы и красные губы, вечно мокрые, – пробормотал он и высунул язык, отчего Синди засмеялась. – Если бы мама так не кружилась вокруг нее, не завивала ей волосы и не покупала бы ей новые вещи, она была бы уродкой.

– Наша Синди никогда не будет уродкой, – проговорила с восхищением Эмма.

Она поцеловала Синди, и Барт еще сильнее нахмурился.

Я со страхом ждал, что еще вытворит Барт. Каждое утро я просыпался и думал о своем брате, который становился все более и более странным. А я любил его, я любил и родителей, и даже Синди. Я знал, что надо защитить всех от грозящей нам напасти, но от чего?

Этого я не знал и даже не мог предполагать.