Осенний трон

Глава 11

Винчестерский замок,

апрель 1179 года

Прогуливаясь по саду Винчестера, Алиенора наслаждалась пышным цветением весны. Клумбы скрылись под ковром из фиалок и бальзаминов, мягкие газоны пестрели маргаритками. Небо было прозрачно-голубым, с нарядными облачками тут и там. Рядом с Алиенорой шагал Гарри, сцепив руки за спиной и склонив голову к матери. Как всегда, на лице его играла улыбка, однако королева чувствовала, что под ней скрываются горе и смятение.

– Соболезную твоей потере. – Она прикоснулась к его локтю. – Я писала тебе, но не знаю, получил ли ты письмо.

Он глубоко вздохнул:

– Мама, я тоже не знаю. Я мало что помню о тех днях. Сын пробыл в этом мире краткий миг. Я видел его, свою плоть и кровь, он лежал в колыбели – а потом его не стало. Его жизнь погасла так же легко, как огонек свечи. – (Алиенора сочувственно сжала его руку.) – Должно быть, Господь распорядился так, чтобы у меня было все и ничего, – сделал горькое предположение Гарри.

– Это неправда, никогда так не думай! У тебя будут еще дети.

– Да. – Он обаятельно улыбнулся. – Ты слышала о том, как хорошо я выступаю на турнирах? Наверняка Жоффруа рассказывал тебе.

– Рассказывал, да, но сыновья, рискующие жизнью в турнирах, не то, о чем хочет услышать мать, хотя она гордится их мастерством.

– Турниры – отличный способ обзавестись союзниками и друзьями, а еще там можно нанять хороших воинов в свои отряды. Там ты видишь, чего стоит человек.

Алиенора строго взглянула на старшего сына:

– Насколько я могу судить со слов твоих братьев, король не успевает пополнять твою казну. Она высыхает быстрее, чем лужа жарким днем.

Гарри обиженно насупился:

– Ричард в Пуату воюет который год, и ты не жалуешься. Ему, как и мне, постоянно не хватает денег, и он, как и я, приезжает к отцу с протянутой рукой, и у тебя это не вызывает критики. Я прокладываю себе путь не войной, а политикой и дипломатией, вот и вся разница между нами.

– Я, как любая мать, переживаю за своих детей, – поспешила утешить его Алиенора. – Я беспокоюсь за вас обоих. Хотела бы я, чтобы все было по-другому.

– Что же мне делать, если у меня нет земель, где я мог бы править? – спросил Гарри. – Отец использует меня как дипломата во время турниров и при французском дворе. Я его представитель в тех краях, куда он сам не может показаться. Примерно такую же роль играл для него Томас Бекет, пока не променял королевскую службу на служение Богу, а потом и на мученичество. Если я отправлюсь помогать Ричарду, то войсками командовать будет он, а не я. Когда я нахожусь при дворе короля Людовика, то слышу, как за моей спиной перешептываются люди: мол, у меня нет ни власти, ни влияния – лишь улыбка на лице и отцовские деньги в кармане. Они кланяются мне, а про себя насмехаются. Ничего не изменилось, мама, если только к худшему. – Слезы наполнили его глаза. – Теперь все говорят, что я даже не способен родить здорового сына.

Алиеноре больно было видеть, как страдает Гарри, но жалобы всегда вызывали у нее раздражение.

– Не стоит прислушиваться к тому, о чем сплетничают придворные у тебя за спиной. И я ничем не могу тебе помочь. Однажды попробовала и заплатила за это своей свободой. У тебя хотя бы есть улыбка на лице и деньги в кармане, я и этим не могу похвастать. Гарри, наберись терпения и жди, как это делаю я, но старайся все же не тратить время впустую.

Гарри сразу скис.

– Ты говоришь мне это с тех пор, как меня короновали, а было это девять лет назад.

У Алиеноры в висках появилась пульсирующая боль.

– Другого совета у меня нет, – произнесла она утомленно. – Прости.

Тропинка повернула, и мать с сыном оказались перед беседкой. Летом ее увивали розы и жимолость, но пока ажурные стенки оставались голыми, и в настоящий момент украшением служили две молодые дамы, окруженные толпой ухажеров. Группа молодежи оживленно щебетала и смеялась, но при появлении Алиеноры и Гарри все разом стихли и поспешно склонились в поклонах или присели в реверансах.

Алиенора окинула их взглядом. Там была Адель, помолвленная с Ричардом. Бракосочетание постоянно откладывалось, что стало причиной глубоких трений между Англией и Францией. Шестнадцатилетняя девушка была стройной и светловолосой, как ее отец, с серыми глазами и мелкими, заостренными чертами лица. Алиеноре она казалась похожей на мышь. Вторая дама была миниатюрной и живой, с ангельским ротиком, ямочками на щеках и большими карими глазами. Незнакомка испуганно глянула на опальную королеву и опустила глаза. Рядом с ней стоял Роджер Биго, сын графа Норфолка, но пока лишенный возможности вступить в наследство из-за того, что шесть лет назад его отец поддержал мятеж Гарри. И он тоже выглядел смущенным, будто его застали за поеданием меда в чулане.

Мохнатый терьер размером не больше крысы с тявканьем подскочил к Алиеноре. Его тут же схватила на руки Адель и прижала к груди.

– Мы вывели Тринкета на прогулку, – в смятении произнесла она.

Алиенора чувствовала себя непрошеной гостьей, хотя у нее были все права находиться в саду. Но чего еще следовало ожидать от молодых людей? Естественно, они ищут укромные места, чтобы пообщаться. Она нетерпеливо махнула рукой:

– Я разрешаю вам удалиться.

Они церемонно попрощались и вылетели прочь, словно облако ярких красок. Красивая темноволосая девушка так и не оторвала глаз от земли. Роджер Биго что-то проговорил ей на ухо, она покачала головой и ускорила шаг. Гарри смотрел им вслед, прищурившись.

– Ты хотел бы пойти с ними?

– Нет, мама. – Опять на его губах заиграла ослепительная улыбка. – Лучше я побуду с тобой.

– Не знаю, верить ли этим словам, – сказала она полушутливым тоном. – Кто была эта девушка с Адель? Я ее раньше не видела.

Губы Гарри изогнулись в презрительной усмешке.

– Ида де Тосни. Новая любовница отца. Троюродная сестра Розамунды де Клиффорд.

– Понятно. Он сообщил мне. – Еще одна девица нежного возраста. Еще одна наследница, доверенная попечению Генриха. До чего же он предсказуем. – Твой отец намерен заменить ею Розамунду?

– Ида – милая девочка. У меня сложилось впечатление, что она не стремилась в постель короля. Скорее, даже сожалеет, что так получилось.

– Роджер Биго глаз с нее не сводил. – Алиенора села на скамью и оглядела расцветающий сад.

– Думаю, когда отец устанет от Иды, то пристроит ее в жены тому, кто будет заинтересован, – бросил Гарри. – Биго уже сейчас выражает такое желание. Но на его месте я вел бы себя поосторожнее. Опасно обхаживать молодую курочку, пока она ходит в любимицах петуха.

Алиенора внимательно посмотрела на сына. Сам он вроде бы не спешил обзавестись любовницей, хотя супруга его оставалась в Париже, а отношения между ними строятся не на страсти, а на долге. Или же если он все-таки имеет других женщин, то не выставляет эти связи напоказ, как его отец.

– С ними он забывает о возрасте, – продолжал Гарри. – Вот почему у него всегда самые быстрые лошади – чтобы оставаться впереди.

– И они постоянно лягают его. Он не понимает, как можно поделиться властью, как можно уступить хоть каплю контроля. И женщин потому выбирает вовсе не из-за их молодости. Просто они делают так, как скажет король, – юные дурочки полностью в его власти и не борются за самостоятельность.

В отличие от его пожилой супруги, которую Генриху приходится держать под замком, возводить вокруг нее толстые стены и шпионить за ней. Алиенора горько усмехнулась. Вот какова расплата за то, что она заставила короля бояться.

Позже, когда все собрались в зале, Алиенора улучила момент и отвела Уильяма Маршала в сторону, чтобы поговорить с ним.

– Хочу напомнить тебе о том, что твой долг – заботиться о Гарри, – проговорила она. – Он взрослый человек и не скажет мне спасибо, если услышит мои слова. И все-таки: турниры опасны. А мне кажется, что сейчас старшего сына притягивает все, что связано с риском.

– Госпожа, я поклялся защищать милорда до последней капли крови, – перестав улыбаться, сердито ответил Уильям.

– Уильям, тогда сосредоточься на его безопасности. Я слышу много похвал твоей доблести и умению обращаться с оружием, и я вижу, как смотрят на тебя мужчины в этом зале – и женщины тоже. Лесть и восхищение легко могут вскружить голову. Я не хочу, чтобы ты или мой сын подвергали жизнь опасности. Помни: ты отвечаешь за вас обоих. Не надо объяснять мне, будто это само собой разумеется, потому что это не так. Я должна назвать вещи своими именами и удостовериться, что ты понял меня.

Уильям коротко кивнул:

– Я вас понял, госпожа. Служа молодому милорду, я служу вам. Клянусь, я вас не подведу!

Величественным жестом Алиенора дала понять, что удовлетворена. Она знала, что галантный ответ Уильяма – не просто слова. Многие молодые рыцари восприняли бы ее предупреждение в штыки, но Маршал, достаточно уверенный в своей мужественности, отреагировал так, как нужно.

После пасхальных торжеств Алиенора вернулась в Сарум и приготовилась провести еще одно лето на продуваемом всеми ветрами холме. В крепость ее проводил Гарри и провел там целых три дня. Вместе они съездили на соколиную охоту, что для королевы было редким и ни с чем не сравнимым наслаждением, потом сын отправился обратно в мир рыцарских турниров и дворцовых интриг. А она осталась за двойным кольцом стен.

Между тем в Саруме опять появились каменщики – король повелел возвести еще одну мощную башню в дальнем углу замка. Алиенора разглядывала фундамент будущего строения и удивлялась: зачем Генриху так укреплять Сарум? Вряд ли он сам собирается проводить здесь время.

В августе ее порадовал неожиданным визитом Ричард. Он прибыл под развевающимися стягами из разноцветного шелка, издалека давая понять каждому встречному, что с его присутствием следует считаться. Алиенора позабыла обо всех церемониях и бросилась в его объятия с криком, в котором было поровну радости и боли.

Его руки, крепкие и сильные, обхватили ее, и она припала к сыну, невыразимо счастливая от встречи с ним. И тут же отстранилась – ей не терпелось как следует разглядеть его.

– Дай же мне посмотреть на тебя!

Три года прошло с их последней встречи, и от юнца, которого помнила Алиенора, в этом высоком красавце не осталось ничего. Черты его лица были правильными, тело – гибким, движения – плавными, но в них ощущалась сила. В Ричарде были та же порывистось и энергичность, что и в Гарри, но их смягчали высокий рост и грациозность движений.

Он улыбнулся ей:

– Ну как, мама, нравится тебе то, что ты видишь?

– Разве может не понравишься такой красавец? – Смеясь и плача, она обнимала Ричарда снова и снова, а потом взяла за руку и повела в главную башню замка. – Но даже если исключить материнскую пристрастность, мне трудно представить, чтобы хоть кто-нибудь мог найти в тебе недостаток.

– Даже отец? – спросил он.

– Что он еще сделал?

Ричард затряс головой:

– Ничего, я просто пошутил. – Его внимание привлекла новая высокая стена. Он рассматривал ее с задумчивым интересом.

– Генрих говорит, что хочет улучшить оборону крепости, поскольку она не реконструировалась со времен его деда. Но меня эта стена подавляет. Я и без нее знаю, что нахожусь здесь как узница. Еще он строит тут совершенно неприступную башню – то ли меня хочет в ней заточить, то ли спрячет там свою казну…

Они вошли под прохладные своды большого зала. Слуги принесли напитки и разместили свиту принца. Кто-то уже забрался на вершину башни и водрузил там его боевой штандарт. Ричард скинул легкий дорожный плащ и отдал оруженосцу.

– Итак, – начала Алиенора, когда слуга поставил перед ними блюдо с медовыми лепешками, – какие у тебя новости? Я изголодалась по вестям из внешнего мира. Информацию, что проникает сюда, приходится собирать буквально по крупицам. Твой отец делает все, чтобы отрезать меня от жизни. Что происходит в Пуату?

Ричард впился зубами в лепешку, прожевал кусок и проглотил.

– Там все еще идут мятежи, но люди уже начинают понимать, что чем сильнее они пытаются давить на меня, тем решительнее отпор и что ресурсами и тактикой я превосхожу их. Сейчас вроде установилось затишье. Не думаю, что это надолго, однако многие бунтовщики поклялись отправиться с оружием в Иерусалим.

Увлеченность сына военными делами тревожила Алиенору. Ричард был настоящим воином почти с первых дней жизни – не из необходимости, а по склонности характера. Помпезные турниры в его глазах были не более чем никчемной мишурой, ведь истинная доблесть проявляется только на поле боя.

– Говорили, будто Тайбур неприступен, но он пал, – рассказывал Ричард. – Я взял его и сровнял с землей, и Жоффруа де Ранкон сдался и преклонил передо мной колени.

С практической точки зрения Алиенора вполне одобряла действия сына. Когда-то в прошлом ее связь с семейством де Ранкон была очень крепка, а правду об отношениях с отцом Жоффруа она никогда и никому не откроет. Но время и изменчивый политический ландшафт истерли узы близости, молодое поколение уже не ощущает их. В Аквитании всегда было неспокойно, каждый землевладелец стремился захватить как можно больше власти.

То, что Ричард сумел покорить Тайбур, было поистине удивительно, ведь крепость славилась своей непобедимостью. В Тайбуре Алиенора провела свою первую брачную ночь – совсем еще дитя, с таким же юным и неопытным первым мужем, который неловко копошился в темноте, и оба они были охвачены страхом и возбуждением. Может, и хорошо, что разрушена эта цитадель, полная шепотов и воспоминаний.

– Ты молодец!

Действительно, такая победа – великое достижение для человека, которому не было еще и двадцати двух лет.

Он дернул плечом, отказываясь от похвалы, но выглядел довольным. Уничтожив одну лепешку, Ричард взялся за следующую.

– Я не доверяю ни одному из мятежников, даже когда они все покинут Пуату и двинутся маршем на Иерусалим, но в их отсутствие я хотя бы смогу установить собственное правление.

– Если отец позволит тебе.

– Он сказал, что не против. Конечно, и ему доверять нельзя, но кажется, он доволен моими успехами. Говорит, что предоставит мне решение всех вопросов, потому что считает способным правителем.

– Вот как. – На Алиенору эти слова не произвели впечатления. Ричард – ее наследник, и после ее смерти Аквитания достанется ему, и только ему, независимо от любого другого наследства с отцовской стороны. Так что ее не удивляло то, что супруг старается удержать Ричарда и не дать ему уйти в лагерь матери. – Я знаю, что ты не просто способный, а талантливый правитель, но не забывай: ты по-прежнему у отца на поводке. Генрих лишь ослабил его на время.

– Да, мама, это я хорошо помню. – Ричард состроил недовольную гримасу. – Мы даже поссорились с ним, но не из-за моего правления в Аквитании.

– Тогда из-за чего?

– Из-за тебя. – Сын потемнел лицом. – Я убеждал его, что постыдно держать тебя здесь. Я просил, чтобы он освободил тебя, если ему в самом деле нужен мир и поддержка всей семьи.

Алиенору это заявление сына позабавило.

– И что же ответил отец?

– То же, что твердит всегда, когда его загнали в угол и ему нечего сказать: мол, он как следует подумает и даст мне ответ позднее. Мол, дело тут не только в прощении и милосердии и ему приходится учитывать более отдаленные последствия. И все это означает лишь одно: он ничего не сделает.

– Но это же так просто. Пока я заперта в Саруме, я не могу быть помехой его планам. Не думаю, что Генрих хоть когда-нибудь вспомнит о прощении и милосердии в том, что касается меня.

– Я предупредил его, что собираюсь навестить тебя, и он не возражал, только мы оба понимали, что это не более чем мелочная уступка, потому что мое главное требование он не исполнил. Но, мама, я все равно освобожу тебя. Обещаю!

Алиенора не ответила. В искренности и решимости сына она не сомневалась, однако отлично осознавала, что возможно в этом мире, а что – невозможно. Военное искусство позволило Ричарду превратить крепость Тайбур в гору камней, но открыть запоры Сарума ему все-таки не по силам.

– Итак, теперь, когда ты отчитался перед отцом и получил его разрешение править от собственного имени, вернешься в Пуату?

Ричард кивнул:

– Я как раз на пути туда. Повозки с моим багажом поехали прямо в Саутгемптон…

Он опустил глаза, будто в нерешительности, продолжать ли дальше. От Алиеноры это не укрылось.

– Что-то еще? Скажи мне.

Ричард провел растопыренными пальцами по волосам, оставив борозды в медных кудрях.

– Пока я был с отцом, к нему прибыли посланцы из Франции. Людовик собирается в Англию в паломничество на могилу святого Томаса. Этот его немощный сын сгорает от лихорадки, и французский король надеется вымолить для него исцеление. Мне во время его визита лучше быть за пределами Англии, потому что Людовик захочет увидеть дочь, а если и она, и я окажемся рядом с ним в одно и то же время, он запросто сможет устроить свадьбу.

– И это будет ужасно. – Алиенору передернуло при мысли о том, что ее бывший и нынешний супруги встретятся на английской земле. – Странно, что Генрих дал позволение на приезд Людовика.

– Он говорит, что это прекрасная возможность лично обсудить все дипломатические вопросы, но при этом у него, как у хозяина, будет преимущество. Кроме того, он якобы сочувствует Людовику как отец отцу. – Ричард закатил глаза, демонстрируя свое отношение к последнему аргументу. – Им в самом деле нужно встретиться, так что лучше использовать преимущество и сделать это поскорее. Конечно, Людовик будет молиться не только за жизнь сына. Он попросит святого о победе французских войск над нашими, а папа со своей стороны будет молиться об обратном.

– Несомненно, но Людовик никогда не мог устоять перед алтарями и усыпальницами. Он думает, что так его просьбы быстрее дойдут до Всемогущего. Когда мы путешествовали в Святую землю, он останавливался у каждой святыни, чтобы вознести молитву и пополнить свою коллекцию еще одной горстью земли или еще одним фрагментом мощей. Король Франции одержим этим. Его армия отправилась обратно на родину, а он остался, потому что не все святые места успел посетить. – Алиенора покачала головой, снова охваченная раздражением. – Аббат Сугерий все писал ему, просил вернуться поскорее, потому что во Франции назревало восстание. В конце концов Людовик послушался, но с большой неохотой. А сейчас он на многое согласится, лишь бы помолиться у могилы Томаса Бекета. Ведь это ему в первую очередь Людовик обязан рождением сына – именно Томас благословил его брачное ложе. – (Ричард слушал ее, открыв рот.) – Людовику всегда требовалась санкция Церкви для соития. – Она развела руками. – К сожалению, в случае со мной и его второй супругой старания священнослужителей принесли ему только дочерей. И даже папа римский не сумел помочь. А вот Филипп родился ровно через девять месяцев после того, как Людовик даровал Бекету убежище во Франции во время ссоры архиепископа с твоим отцом.

Тут Ричард усмехнулся:

– Так в некотором смысле Томас Бекет – родитель Филиппа? Какая ирония!

Он сумел рассмешить мать.

– О, твой приезд словно глоток свежего воздуха. До чего приятно поболтать с тобой.

– Мама, я бы увез тебя в Аквитанию, если бы только мог. Спрятал бы в багажных повозках и в ту же секунду, как мы высадились бы на том берегу Узкого моря, отпустил бы на свободу.

Ее смех угас.

– Всей душой я рвусь к свободе, но сколько она продлится?

Ричард прикоснулся к ее узкой ладони:

– Мама, я говорю совершенно серьезно. Я хочу вызволить тебя отсюда. Это обещание, которое я намерен исполнить.

Алиенора не отвечала, и Ричард сжал ее руку. Она смотрела на его гладкие пальцы, тем не менее уже натруженные в ратных походах. Их украшал сапфировый перстень святой Валерии – одна из регалий графов Пуату.

Намерение – это одно, а его осуществление – совсем другое. Но если она верит в сына, тогда его слова – еще одна соломинка, за которую можно ухватиться, пока ее с головой не затянуло в глубины отчаяния.