Святой праведный Алексий Мечев

Второе десятилетие XX века

Со временем о. Алексий стал известен всей православной Москве. Сам он сторонился проявлений по отношению к себе знаков почтения, уважения, избегал пышных служб, а если приходилось участвовать, то старался встать позади всех. Тяготился наградами – они обременяли его, вызывали его глубокую, искреннюю скорбь. Смирение о. Алексия было велико – никогда не обижался он ни на какие грубости по отношению к себе.

В своей семейной жизни о. Алексий придерживался того метода воспитания, что и в преподавательской деятельности – не навязывал своего мнения. Так, о. Алексию очень хотелось, чтобы его единственный сын Сергей пошел по его стопам и стал священником. Однако он не стал настаивать на своем, когда сын предпочел получить светское образование сначала в гимназии, а затем в университете.

Несмотря на искреннюю веру, во время учебы в университете Сергей Мечев был полностью захвачен мирской жизнью. На этой почве они нередко спорили с о. Алексием. Уже после смерти отца Сергей, сам ставший священником, рассказывал о том, какой спор у них разгорелся относительно драмы Толстого «Живой труп». Поначалу о. Алексий пытался отмолчаться, но в конце концов сказал: «А у меня был этот человек, с которого написан «Живой труп», и, думаю, что я его понял, а как его понял Толстой, этого я не знаю». [1, с. 51] Сергей так и не нашелся, что ответить.

Примерно в это же время решилась, наконец, жилищная проблема о. Алексия. Известный книгоиздатель Сытин строил на Маросейке многоэтажный дом для своих сотрудников – одна стена этого дома выходила во двор Никольского храма. Сытину было выгодно вывести сюда не глухую стену, как было положено, согласно закону о соседнем владении, а сделать окна. Он просил согласия о. Алексия, как настоятеля Никольского храма, – о. Алексий согласился. В благодарность Сытин выстроил новый дом для причта, где и поселился о. Алексий со своей семьей.

Пока строился дом, о. Алексий снимал квартиру на Солянке. Однажды зимой в сильный мороз, встав, как обычно, рано, чтобы идти в храм, о. Алексий заколебался: «Не остаться ли дома в такую непогоду». [1, с. 51] Но, преодолев искушение, он все же отправился в храм. Там его уже дожидались несколько женщин, пришедших к началу богослужения. Открывая храм, батюшка поинтересовался – откуда они. Оказалось, что почти все пришли к нему издалека – с окраин Москвы. Впоследствии он рассказывал, что тогда подумал: «Когда же они должны были встать, чтобы пешком дойти сюда в такую вьюгу? А я-то сомневался, идти ли мне с ближайшей улицы». [1, с. 51]

В 1914 году началась Первая мировая война. Она всколыхнула всю страну – с каждым днем становилось все труднее и труднее. Беженцы из западных областей, потревоженных войной, наводнили среднюю полосу России и столицу. Война не обошла стороной и семью о. Алексия – его сын Сергей ушел на фронт. Он всю войну прослужил в санитарных частях, так как к тому времени уже решил, что станет священником.

За несколько военных лет нормальная жизнь в стране была нарушена. Появились очереди за продуктами. Введена была карточная система на хлеб. Общее настроение было тревожно-выжидательным.

В это время в Никольском храме произошло чудесное знамение. Отец Алексий очень чтил святыню храма – чудотворную Феодоровскую икону Божией Матери – и часто служил перед ней молебны. Однажды в преддверии событий 1917 года во время молебна он увидел, что из глаз Царицы Небесной покатились слезы. Это видели и присутствовавшие богомольцы. Батюшка был так потрясен, что не смог продолжать службу. К счастью, в то время в храме в качестве помощника настоятеля находился один из иеромонахов Троице-Сергиевой Лавры, ему-то и пришлось заканчивать молебен.

Между тем действительно наступали еще более тяжелые времена – сначала Февральская революция, затем Октябрьский переворот. Обычный ход жизни был сломлен окон чательно.

Число молящихся в храме все увеличивалось; отошедшие было от Церкви, испытав многочисленные беды, устремились в храмы в надежде на помощь Божию. Батюшке приходилось и раньше принимать часть приходивших к нему в своей квартире в домике причта. Теперь же можно было видеть нескончаемые очереди у дверей домика, летом приезжие оставались ночевать во дворе храма.

В богослужении о. Алексия сердца молящихся трогало чтение и пение им покаянных молитв. Великий канон Андрея Критского на первой неделе Великого поста он читал с плачем, плакали и богомольцы. На пасхальной заутрени, как вспоминал его сын, о. Сергий, в письме к духовным детям из ссылки: «Батюшка, радостный и ликующий в эту ночь, со слезами пел древним самоподобном икос, повествующий об оплакивании Христа женами-мироносицами. Чувствовалось, что вся внутренняя его рыдает при словах «и плачим, и возопиим: о, Владыко, востани, падшим подаяй воскресение». [11] Плакал и взывал он о себе, о падших людях, просил даровать всем воскресение.

Сам батюшка к этому времени вступил в тот период своего подвига, когда его увидели тысячи людей, падавших под тяжестью креста. В это время о. Алексий уже подошел к порогу вечности – здоровье его слабело, но дух по-прежнему был бодр.