Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
32
Обед окончен. Кофе со столетним коньяком выпито. Двухдолларовая сигара – «Корона Коронас» – выкурена до половины, и пепел ее не отвалился. Наступил мучительный час: куда ехать «дальше», каким сатанинским смычком сыграть на усталых нервах что-нибудь веселенькое?
Роллинг потребовал афишу всех парижских развлечений.
– Хотите танцевать?
– Нет, – ответила Зоя, закрывая мехом половину лица.
– Театр, театр, театр, – читал Роллинг. Все это было скучно: трехактная разговорная комедия, где актеры от скуки и отвращения даже не гримируются, актрисы в туалетах от знаменитых портных глядят в зрительный зал пустыми глазами.
– Обозрение. Обозрение. Вот: «Олимпия» – сто пятьдесят голых женщин в одних туфельках и чудо техники: деревянный занавес, разбитый на шахматные клетки, в которых при поднятии и опускании стоят совершенно голые женщины. Хотите – поедем?
– Милый друг, они все кривоногие – девчонки с бульваров.
– «Аполло». Здесь мы не были. Двести голых женщин в одних только… Это мы пропустим. «Скала». Опять женщины. Так, так. Кроме того, «Всемирно известные музыкальные клоуны Пим и Джек».
– О них говорят, – сказала Зоя, – поедемте.
Они заняли литерную ложу у сцены. Шло обозрение.
Непрерывно двигающийся молодой человек в отличном фраке и зрелая женщина в красном, в широкополой шляпе и с посохом говорили добродушные колкости правительству, невинные колкости шефу полиции, очаровательно подсмеивались над высоковалютными иностранцами, впрочем, так, чтобы они не уехали сейчас же после этого обозрения совсем из Парижа и не отсоветовали бы своим друзьям и родственникам посетить веселый Париж.
Поболтав о политике, непрерывно двигающий ногами молодой человек и дама с посохом воскликнули: «Гоп, ля-ля». И на сцену выбежали голые, как в бане, очень белые, напудренные девушки. Они выстроились в живую картину, изображающую наступающую армию. В оркестре мужественно грянули фанфары и сигнальные рожки.
– На молодых людей это должно действовать, – сказал Роллинг.
Зоя ответила:
– Когда женщин так много, то не действует.
Затем занавес опустился и вновь поднялся. Занимая половину сцены, у рампы стоял бутафорский рояль. Застучали деревянные палочки джаз-банда, и появились Пим и Джек. Пим, как полагается, – в невероятном фраке, в жилете по колено, сваливающиеся штаны, аршинные башмаки, которые сейчас же от него убежали (аплодисменты), морда – доброго идиота. Джек – обсыпан мукой, в войлочном колпаке, на заду – летучая мышь.
Сначала они проделывали все, что нужно, чтобы смеяться до упаду. Джек бил Пима по морде, тот выпускал сзади облако пыли, потом Джек бил Пима по черепу, и у того вскакивал гуттаперчевый волдырь.
Джек сказал: «Послушай, хочешь – я тебе сыграю на этом рояле?» Пим страшно засмеялся, сказал: «Ну, сыграй на этом рояле», – и сел поодаль. Джек изо всей силы ударил по клавишам – у рояля отвалился хвост. Пим опять страшно много смеялся. Джек второй раз ударил по клавишам – у рояля отвалился бок. «Это ничего», – сказал Джек и дал Пиму по морде. Тот покатился через всю сцену, упал (барабан – бумм). Встал: «Это ничего», – выплюнул пригоршню зубов, вынул из кармана метелку и совок, каким собирают навоз на улицах, почистился. Тогда Джек в третий раз ударил по клавишам, рояль рассыпался весь, под ним оказался обыкновенный концертный рояль. Сдвинув на нос войлочный колпачок, Джек с непостижимым искусством, вдохновенно стал играть «Кампанеллу» Листа.
У Зои Монроз похолодели руки. Обернувшись к Роллингу, она прошептала:
– Это великий артист.
– Это ничего, – сказал Пим, когда Джек кончил играть, – теперь ты послушай, как я сыграю.
Он стал вытаскивать из различных карманов дамские панталоны, старый башмак, клистирную трубку, живого котенка (аплодисменты), вынул скрипку и, повернувшись к зрительному залу скорбным лицом доброго идиота, заиграл бессмертный этюд Паганини.
Зоя поднялась, перекинула через шею соболий мех, сверкнула бриллиантами.
– Идемте, мне противно. К сожалению, я когда-то была артисткой.
– Крошка, куда же мы денемся! Половина одиннадцатого.
– Едемте пить.
