Знаменитые клады России

Четыре бочонка золота, или последний привет от Якоба Кёнига

Согласитесь, что воочию убедиться в реальности хотя бы одной из широко растиражированных кладоискательских легенд, нашему брату доводится далеко не так часто. И трудности на этом пути поджидают не только начинающих поисковиков, но даже и матёрых патриархов поискового дела. Отыскать место, где был сокрыт исторический клад столь же трудно, как и найти в глухом лесу оборонённый несколько лет назад перочинный ножик. Однако такие удачи иногда всё же случаются. Вот и мне 20-го апреля 2000-го года довелось поставить последнюю точку в широко известном в кладоискательском мире деле Якоба Кёнига.

Для того, чтобы рассказать Вам кем же был этот человек с явно нерусской фамилией и каким образом он оказался причастен одному из знаменитейших Российских кладов, мы с Вами мысленно перенесёмся в последние дни осени 1812-го года, когда отступающие войска Бонапарта наконец-то добрались до небольшого белорусского городка Борисова, что стоит на речке Сха, впадающей в знаменитую Березину. В те дни перед Наполеоном стояла сложнейшая задача.

Требовалось не только привести в порядок уже весьма ослабленную и потрёпанную в непрерывных стычках армию, но и умудриться в условиях фактического окружения вырваться из ловушки самому и спасти остатки некогда славного воинства. Особая забота не только Наполеона, но и военачальников более мелкого уровня была проявлена о сохранении вывозимых ценностей. Ведь кроме награбленных во время завоевательного похода сокровищ, у них имелись и полковые кассы, и отступающие с войсками гарнизонные финчасти и передвижные магазины, тоже располагающие немалыми финансовыми средствами. Короче говоря, вопрос сохранения наличности волновал начальников всех уровней и в тех исключительных по сложности обстоятельствах. Надеяться на честность и исполнительность тех, кто отступал от самой Москвы, было явно неразумно. Слишком большие моральные испытания и физические страдания выпали на их долю. И в значительной степени эти бедолаги были едва способны отвечать сами за себя. Но ведь кто-то должен был выполнять и более ответственные поручения! Таких крепких исполнительных и ответственных воинов набирали из состава Баденского полка, подразделения которого стояли в различных белорусских гарнизонах, а так же в Смоленске, и не были так смертельно измотаны, как прочие строевые части. Напомню, что сам Баденский полк входил в первый корпус французской армии, который находился под командованием маршала Даву́.

Вот и наш Якоб Кёниг был одним из таких солдат. Крепкий, хорошо одетый, имеющий в своём распоряжении небольшую пароконную повозку, он выл вполне в состоянии выполнить любой приказ командования. И ему такое поручение дали за три дня до роковых событий на Березине. Вместе с двумя сослуживцами он должен был сопровождать и непременно переправить по свежеотстроенным переправам у деревни Студёнки четыре бочонка золотых монет. Килограммов двести, однако, приличная сумма денег и весьма приличный вес. Загвоздка, однако, состояла в том, что мгновенно исполнить данный приказ было совершенно невозможно. Переправы были узки, имели невысокую пропускную способность и график продвижения по ним, был расписан буквально по часам и исполнялся с большой строгостью.

Кроме того, свои коррективы в график передвижения внесла и война. Российский авангард генерал-майора Властова стремительным броском постарался прекратить столь нежелательное для военных успешное бегство французов из поставленной по всем правилам военного искусства ловушки. Артиллерийская батарея русской армии к несчастью для отступавших французов, уже заняла главенствующую высоту к северу от Старо-Борисова, и своим шквальным огнём практически перерезала движение по основной трассе. Французская армия оказалась разорванной чуть ли не пополам. К спасительным переправам успели проскочить артиллерийские части, «старая» и «молодая» гвардии, кое-какие разрозненные полевые соединения и часть обозов. Часть изнурённой кавалерии, польский корпус Домбровского, основная масса обозов и тысячи несчастных беженцев оставались в том районе перед Старо-Борисовым, там, где ныне расположен выстроенный в советские времена городской госпиталь.

Что оставалось делать господину Кёнигу в такой запутанной обстановке? Приказ-то надо было выполнять любой ценой. Каким-то образом он узнал, что есть кружная дорога, которая сворачивает с основной дороги на восток после села Старо-Борисово и, достигнув реки, идёт вдоль берега Березины до самой деревеньки Студёнки. Мало того, выяснилось, что именно эту скрытую в лесной глуши дорогу охраняет батальон французской кавалерии, расположившийся на постой в брошенной помещичьей усадьбе. Действовать требовалось не мешкая, (ибо на «кону» были их жизни) и трое бравых баденцев уселись на повозку и, погоняя лошадей, помчались к заветной переправе. До определённого момента им везло, и примерно через полчаса они добрались до охраняющих дорогу кавалеристов. А вот дальше в этой заурядной поначалу истории произошло нечто странное. Потому что именно здесь и оборвался маршрут наших славных эвакуаторов, и именно в этом месте они были вынуждены захоронить весь свой драгоценный груз. Да, да, все четыре бочонка с червонцами были зарыты именно там, в небольшой сосновой роще вблизи помещичьей усадьбы. И далее трое швабов были вынуждены добираться до переправы пешком.

Вас, наверное, страшно интересует, почему они не взяли золото с собой? Это-то как раз предельно понятно, и никакого удивления не вызывает. Двести килограммов монет и вдесятером не утащишь. А ведь их было только трое и им предстояло до мостов через Березину идти пешком порядка семи или восьми километров. Да и дальше их ждали сплошные трудности и нешуточные испытания. Ведь даже с того места, где они теперь находились, им были слышен приглушённый грохот пушек, доносившихся со стороны Студёнки.

Лично же меня в этой удивительной жизненной коллизии больше всего интересовал совершенно иной вопрос. Мне было безумно интересно выяснить, почему вообще так получилось, что баденские солдаты были вынуждены закопать перевозимое ими золото? Что именно их подвигло на это противозаконное дело? Уж точно не желание втихаря обогатиться. Никто из них не был уверен в том, что переживёт даже этот день. Нет, они именно спасали порученные им ценности, поскольку трезво понимали, что шансов успешно переправить их на другой берег реки мизерно мало, если не сказать, что их не было совсем. Ведь, если русские артиллеристы смогли перерезать главную дорогу у Старо-Борисова, то, что им мешало подтянуть батареи непосредственно к Студёнке и расстрелять мосты в упор?

И ещё одно обстоятельство постоянно бередило мой ум. Почему бочонки были закопаны именно там, у буквально набитой ненужными свидетелями усадьбы? Отчего три солдата не могли проехать ещё пяток километров и посмотреть из-за кустов, как обстоят дела на переправе? Если дела обстояли не лучшим образом, то бочонки можно было легко спрятать и там. И только впоследствии я догадался, что золото было спрятано именно в этом месте только потому, что эвакуаторы нежданно-негаданно лишились своих лошадей. Причём «помогли» им в этом именно те самые кавалеристы, которые, по идее, и были призваны их защищать.

Скорее всего, обеих, славно упитанных и не измотанных долгим перегоном лошадей Кёнига реквизировали тут же, как только они появились вблизи оккупированной усадьбы. Бедной троице и возразить-то было невозможно, тем более что они были облечены тайной миссией, и распространяться о характере перевозимого груза просто не могли. И вот, дождавшись, когда их оставят в покое, они спрятали подведомственные бочонки и, осмотрев напоследок место захоронения, двинулись в сторону грохота далёких пушек. Они торопились и не оглядывались, но если бы обернулись, то наверняка в накатывающихся ранних ноябрьских сумерках заметили далёкое зарево. Это жарко полыхала подожжённая пьяными кавалеристами усадьба и резкий порывистый ветер разносил искры по крышам стоявших неподалёку хозяйственных построек…

Дальнейший путь троицы проследить было, в общем-то, несложно. В ночь с 28 на 29-е они переправились-таки на правый берег Березины, а утром 29-го ноября в 9 часов утра мосты были сожжены.

После той ужасной ночи прошли годы. Вернее сказать одиннадцать лет. И в 1823-м Якоб с двумя сопровождающими отправился в Петербург, куда и прибыл 30-го сентября. А 26-го ноября на казённой тройке отправился на Березину. Спутниками г-на Кёнига были отнюдь не его боевые товарищи, вместе с которыми он работал в роще сапёрной лопатой. Те к тому времени уже почили в бозе. А в далёком заграничном путешествии 45-летнего ветерана сопровождали собственные племянники. Так вот.

Поскольку герр Кёниг действовал вполне официально, то троицу сопровождали двое местных жандармов, призванных охранять кладоискателей и по мере необходимости оказывать им помощь и содействие. Совместно они добрались до приснопамятной Студёнки, где Кёниг тотчас же узнал место страшной переправы. Но дальше начались совершенно непредвиденные трудности. Несколько ослабшая за прошедшие годы память, да и особые обстоятельства, при которых происходило захоронение ценностей, никак не помогали в поисках заветной рощи. Да что там рощи! Даже хорошо запечатлевшейся в памяти Якоба барской усадьбы им никак не удавалось отыскать. Но ни он, ни приставленные к нему жандармы просто не знали, что, разыскиваемая ими усадьба сгорела в тот же самый день, когда вблизи неё был зарыт клад. Они скрупулёзно посетили все усадьбы в округе, прошли вдоль реки, насколько было возможно, осмотрели окрестные леса. Всё было напрасно, того, самого значимого ориентира, около которого были зарыты бочонки, отыскать так и не удалось.

Расстроенный Кёниг, который по договорённости должен был получить половину клада, даже принялся вовсю интересоваться у сопровождающих, по поводу наличия в окрестностях Минска какого-либо другого города Борисова. Что могли ответить ему расстроенные не меньше его жандармы? Другого Борисова у Березины не было…

Прошло ещё много, много лет… А в 1984-м году в один из июльских дней на площади в старинной части города Борисова появился невысокий мужчина в очках, неизменной кепке и с ксерокопией старинной карты в руках. Он сориентировался на местности и быстрым шагом двинулся в направлении деревни Малый Стахов, чётко придерживаясь направления движения, по которому 172 года тому назад мчалась повозка с тремя солдатами и тяжёлыми бочонками.

– Моя задача была простая, – вспоминал впоследствии г-н Смирнов, – выяснить обстоятельства дела и понять, почему Якоб Кёниг не смог найти место, где он сотоварищи закопали золото? В какой-то мере мне это удалось, для чего мне пришлось исходить пешком все дороги, все тропинки, овраги, сосновые рощи и обследовать все господские усадьбы 1812-го года. Размышляя над тем, почему Якоб Кёниг не нашёл клад, я пришёл к такому выводу: он не нашёл место по той простой причине, что та господская усадьба, что была у него на плане, полностью сгорела в ночь с 27-го на 28-е ноября 1812-го года. Но он со своими спутниками уже был в это время в Студёнке и никто из них не мог знать об этом. Не знали этого и сопровождавшие его в поисках жандармы. Усадьба сгорела и более на том месте не восстанавливалась, а место, где она некогда стояла, заросло молодым лесом. А Якоб Кёниг всё искал эту знакомую ему усадьбу и не находил её и даже стал сомневаться, а та ли это река и тот ли это Борисов.

Известный исследователь несчастливых судеб наполеоновских кладов В.Т. Смирнов смог отыскать самое главное: он нашёл остатки фундамента той самой злополучной усадьбы. Честь ему за это и хвала. Но к тому времени, как я сам выехал на место давних событий, прошло ещё 6 лет, и даже от этих жалких остатков не осталось ровным счётом ничего. Однако, уже имея определённое представление о местоположении основного поискового ориентира, я посчитал, что мне просто необходимо разобраться уже непосредственно с самими бочонками и однозначно установить их дальнейшую судьбу. Через какое-то время продвижения по старому сосновому бору я вышел на склон живописного оврага, где некогда стоял барский дом и окружавшие его хозяйственные постройки. То, что я действительно на правильном месте мне подсказали два скрученных временем дерева, совершенно не характерных для матёрого белорусского леса. Но для старых российских усадеб такие деревья были очень даже характерны.

Определившись по карте, я принялся бродить по густейшему, молодому и явно искусственно высаженному лесу, пытаясь выяснить, где же конкретно проходила дорога на Студёнку. Ведь идти по прибрежным оврагам она не могла, и, следовательно, находилась севернее усадьбы. Если судить по указаниям Смирнова, то она проходила примерно в 350–400 метрах от барского дома и как раз между ними и росла та роща, в которой были закопаны бочонки. Внимание моё как бы удвоилось, и вскоре я был вознаграждён за свои труды. Вместо густой чащобы молодой сосновой поросли мне стали попадаться старые коряжистые деревья, не менее чем 150–200 лет отроду.

– Наверное, это и есть остатки той знаменитой рощи, – возликовал я, – только тогда они были маленькими, но за 180 лет успели малость подрасти.

Уверившись, что искомая роща передо мной я настроил поисковую аппаратуру и принялся методично обходить только что найденное, чудом сохранившееся лесное образование, в надежде засечь массу цветного металла, некогда спрятанного под землёй. Постепенно я перемещался из равнинной части рощи в её восточную часть, всё ближе и ближе подходя к довольно протяжённому холму. А, поднявшись на него, я неожиданно увидел, что стою на достаточно неплохо сохранившемся отрезке очень старой гравийной дороги.

– Господи, – молнией пронеслось у меня в голове, – а уж не на этом ли самом месте стояла повозка наших баденцев? Если бы не было молодого леса, то они точно должны были отсюда видеть усадьбу во всей её красе!

Я со всех ног кинулся вниз по склону, вживье представляя себе, как они скатывают вниз по пологому склону глухо позванивающие монетами бочонки. Пробежав буквально 70 или 80 метров, я наткнулся на огромный, весом в пару тонн гранитный валун.

– Вот и прекрасный местный ориентир, – обрадовался я. От него очень удобно отсчитывать шаги до места захоронения.

От жуткой жары и естественного волнения я покрылся таким крупным потом, что пришлось срочно снимать с себя поисковую амуницию и усаживаться на плоский валун для кратковременного отдыха. – Куда же они дели свои бочки дальше? – принялся озираться я по сторонам. Валун лежит почти на краю рощи, а закапывали наверняка в центре её, сторонясь чужих взоров. Ведь ограбившие их кавалеристы были совсем рядом!

Желая проверить свою догадку, я выхватил из кармана компас и пристроил его рядом с собой. Достаточно было одного взгляда на застывшую стрелку, чтобы понять, что все направления, кроме южного уводили из старой рощи, и только оно одно вело в её центр. Вновь включив поисковый аппарат, я двинулся вперёд, держа перед собой компас и непрерывно нажимая на пусковую клавишу электронной схемы. 10 метров, двадцать, тридцать… ничего. Пусто. И только отсчитав ровно пятьдесят шагов, я понял, почему молчит мой надёжный и испытанный прибор. Прямо передо мной внезапно открылась квадратная яма размером примерно три на три метра, у дальнего края которой было вырыто земли гораздо больше, нежели в других местах.

Компас с глухим стуком выпал из моей разом опустившейся руки. Опять неудача! Опять обойдён конкурентами… Впрочем, что это я? Какая неудача! Найти даже уже давно ограбленное местонахождение исторического клада уже есть слишком большая удача, сравнимая по своей значимости с самым успешным поиском. Я выключил электронику и поднял компас. Он упал около похожего на сплющенную дыню белесого камня, и я поневоле обратил на него внимание.

– Странно! – подумалось мне. Во всей роще мною был найден один единственный валун. А камней похожих на этот, я не видел и вовсе. Не связан ли и этот булыжник с кладом Кёнига?

Догадка моя подтвердилась буквально через секунду, когда я перевернул овальный камень. На его тыльной стороне были прекрасно заметны две параллельные треугольные полосы, вырезанные каким-то острым предметом.

Всё-таки молодцы были эти немцы, – покачал я головой. Всё сделали с поистине невозможной в то время точностью и аккуратностью. Нашли прекрасный общий ориентир – усадьбу. Отыскали и местный ориентир – валун. И даже точное место захоронения пометили – располосованным булыжником. И отсчитали ровно пятьдесят шагов на юг от валуна! Казалось бы, всё сделали идеально, для того, чтобы впоследствии отыскать спрятанное золотишко. А вот на тебе, какие преподнесла им судьба неприятный сюрприз. Случайный пожар и они остались без почти заслуженной награды.

– Так что, – подбодрил я сам себя, – нечего мне расстраиваться. Ведь даже главные прятальщики не смогли отыскать даже относительно свежих следов своего драгоценного захоронения!

Напоследок, перед уходом мне оставалось только осмотреть саму яму, чтобы выяснить примерное время извлечения клада. Сделана она была явно не спеша, аккуратно и со знанием дела. Чёткий большой квадрат, примерно на два штыка вниз. И уже потом более хаотическое углубление в углу большого раскопа. По состоянию краёв среза грунта и по осыпанию стенок можно было понять, что клад извлекли в диапазоне между 1930-м и 1950-м годами. Может быть, бочонки были найдены даже во время войны, поскольку вся местность вокруг была сильно перекопана заплывшими капонирами, рухнувшими землянками и окопами.

– Вот и славно, – решил я. Кто бы не нашёл золото до меня, всё равно передал его государству, так что почти было похищенные французами монеты вернулись туда, откуда их пытались похитить.

С этими умиротворяющими мыслями я и покинул громадный сосновый лес на берегу Березины, чтобы вскоре вновь оказаться в нём совсем по другому поводу, но опять в связи с поисками очередного и исторического «Клада солдата Иоахима».