21
В один из дождливых дней Степан Дорофеев, который выходил на улицу по своим делам, вдруг приоткрыл полог палатки и сказал:
– Там кто-то скачет.
– Шо ты мэлэшь? – сказал Гурий Макарович.
– Ну посмотрите.
Кто мог тащиться по степи в такую пору да еще верхом на лошади? Любопытство было настолько большим, что даже Микола выскочил из палатки, обмотав вокруг шеи серое полотенце. Он вгляделся пристально в скакавшего от разъезда всадника и удивился:
– Так то ж баба!
– Шо?
– Та ни шо. Баба, кажу.
Это была Лизка. Возле самой палатки она, откинувшись в седле, натянула повод. Лошадь косилась на людей, раздувала ноздри и перебирала тонкими в забрызганных чулках ногами.
– Аркаша! – Лизка спрыгнула с седла чуть ли не в руки любимого.
– Ну, чего ты, – сказал Аркаша, отступая. – Чего приехала?
– Соскучилась, – сказала Лизка, не обращая внимания на посторонних. С рукавов, с капюшона ее брезентового плаща стекала вода. – Ну, чего встал-то? Аль не рад? Веди в свою хату, – она презрительно скользнула взглядом по палатке.
В палатке вытряхнула из складок капюшона остатки дождя, достала из-под полы привязанный к пояску большой узел.
– Вот, – сказала Лизка, развязывая узел прямо у входа, – пирогов тебе напекла. Носки вот привезла теплые. Сама вязала, – подчеркнула она.
Они сели на Аркашину постель. Лизка сняла резиновые сапоги и поджала под себя ноги. Смущаясь взглядов товарищей, Аркаша нехотя жевал испеченный Лизкой пирог.
– Холодно тут у вас, – сказала Лизка.
– Холодно, – подтвердил Степан. – Привезла бы ты лучше милому одеяльце ватное или тулупчик. Знаешь, как говорится: сейчас бы ружьишко, тулупчик и… на печку.
Все засмеялись. Аркаша отложил полпирога в сторону, поднялся.
– Ну, может, ты поедешь? – сказал он почти ласково. – Погостила – и будет.
– Ну и хозяин, – покачала головой Лизка. – Сейчас гулять пойдем. – И потянула к себе сапог.
– Гулять? Дождь на дворе.
– А мне двадцать пять километров ехать – не дождь? Пойдем, не сахарный.
– Ну пойдем, – покорно согласился Аркаша.
– Иди, иди. Она тебя захомутает, – сказал ему вслед Степан, но тут же поперхнулся под колючим Лизкиным взглядом. – Ну и баба! – сказал он, когда она вышла.
Уезжала Лизка перед вечером, когда надвигались тяжелые дождливые сумерки. Она отвязала лошадь от палатки и неловко, по-бабьи, влезла в седло.
Гошка подошел к Лизке и спросил, не передавала ли ему чего-нибудь Санька.
– Нет, не передавала. Но-о! – Она замахнулась на жеребца кулаком, и тот вихрем понес ее по дороге.