Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 1. Отель «Маджестик»
Нет на юге Англии городка более симпатичного, чем Сент-Лу. Его слава короля английских курортов вполне заслуженна, и он очень напоминает Ривьеру. Побережье Корнуолла в моих глазах вообще ничем не уступает югу Франции.
Я поделился этим наблюдением со своим другом, Эркюлем Пуаро.
– Так было написано вчера в меню вагона-ресторана, mon ami. Ваше замечание не оригинально.
– Но разве вы не согласны?
Он улыбался своим мыслям и не сразу ответил на мой вопрос. Я повторил его.
– Тысяча извинений, Гастингс. Мои мысли блуждают. Причем по той самой части света, которую вы упомянули только что.
– По югу Франции?
– Да. Мне вспомнилась прошлая зима, которую я провел там, и события, которые тогда произошли.
Я тоже вспомнил. В «Голубом поезде» было совершено убийство, и его тайну – запутанную и непостижимую – Пуаро разрешил с присущей ему непогрешимой проницательностью.
– Как мне жаль, что я не был тогда с вами, – сказал я совершенно искренне.
– Мне тоже, – ответил Пуаро. – Ваш опыт мог бы оказаться неоценимым.
Я бросил на него косой взгляд. Наше многолетнее знакомство приучило меня не доверять его комплиментам, однако на этот раз он, казалось, говорил абсолютно серьезно. С другой стороны, почему бы и нет? Я ведь и впрямь давно уже наблюдаю методы его работы.
– Чего мне особенно не хватало тогда, так это вашего воображения, Гастингс, – продолжал он мечтательно. – Легкий контраст часто идет на пользу. Мой слуга Жорж – прекрасный человек, и я иногда позволял себе обсудить с ним ту или иную проблему, но он совершенно лишен воображения.
Это замечание показалось мне совсем не идущим к делу.
– Скажите, Пуаро, – начал я. – Неужели вы никогда не испытываете соблазна вернуться к вашим прежним занятиям? Такая монотонная жизнь…
– Полностью меня устраивает, друг мой. Просто сидеть на солнышке – что может быть лучше? Сойти с пьедестала в зените славы – что может быть грандиознее? Обо мне говорят: «Ах, этот Пуаро! Великий, уникальный! Такого, как он, никогда не было и не будет!» Eh bien – я удовлетворен. Я не прошу большего. Я скромен.
Что до меня, то я вряд ли назвал бы моего маленького друга «скромным». Похоже, прошедшие годы нисколько его не изменили. Вот и сейчас он откинулся на спинку стула и гладил себе усы, едва ли не мурлыча от самодовольства.
Мы сидели на одной из террас отеля «Маджестик». Это самый крупный отель в Сент-Лу, он стоит посреди большого сада, на мысу, откуда открывается прекрасный вид на море. Под нами тут и там шелестели кроны пальм. Море приятно синело вдали, небо было ясным, а солнце светило и припекало истово, как ему и положено в августе (правда, в Англии такое бывает далеко не всегда). В парке деловито жужжали пчелы, лаская наш слух, – словом, настоящая идиллия.
Мы приехали в отель накануне, и это было наше первое утро из семи запланированных. Если погодные условия останутся столь же благоприятными, то отпуск удастся на славу.
Я поднял газету, выпавшую из моих рук, и возобновил чтение утренних новостей. Политическая ситуация – неудовлетворительная, но скучная; беспорядки в Китае; большой отчет об афере в Сити, слухи о которой ходили уже давно… в общем, все было как всегда.
– Любопытная штука эта попугайная лихорадка, – заметил я, переворачивая страницу. – Очень любопытная.
– Еще два смертельных исхода в Лидсе, как я вижу.
– Очень прискорбно. – Я перевернул страницу.
– Все еще никаких новостей об этом парне, Сетоне, и его кругосветном перелете… Летчики – храбрый народ. Да и его самолет-амфибия, «Альбатрос», – изобретение не из последних. Жаль будет, если он погибнет. Хотя надежда еще есть. Считается, что он мог дотянуть до какого-нибудь архипелага в Тихом океане.
– Жители Соломоновых островов, кажется, все еще каннибалы? – приятным голосом осведомился Пуаро.
– Замечательный парень. Глядя на таких, как он, поневоле испытываешь гордость за то, что родился англичанином.
– И даже поражения на Уимблдоне кажутся уже не столь страшными, – произнес бельгиец.
– Я… я вовсе не хотел, – начал было я.
Но Пуаро изящным жестом пресек мои попытки принести извинения.
– Я, – заговорил он, – конечно, не амфибия, в отличие от машины бедного капитана Сетона, но я космополит. И англичане, как вам хорошо известно, мой друг, всегда вызывали мое глубочайшее восхищение. Например, той тщательностью, с которой они просматривают газету.
Мое внимание привлекли новости внутренней политики.
– Похоже, министра внутренних дел совсем затравили, – с усмешкой заметил я.
– Бедняга. Да, у него крупные неприятности… О, вот оно! Настолько крупные, что он ищет помощи в самых неподходящих местах.
Я удивленно вскинул на него глаза.
Чуть заметно улыбаясь, Пуаро достал из кармана свою утреннюю корреспонденцию – небольшую стопку писем, перехваченную резинкой, – и, выбрав из нее одно письмо, перебросил его мне через стол.
– Его, наверное, принесли вчера, когда мы уже уехали, – сказал он.
Я прочел письмо с чувством приятного волнения и воскликнул:
– Но, Пуаро, ведь это же огромный комплимент!
– Вы так думаете, друг мой?
– Он с таким пылом расхваливает ваши способности…
– И он не ошибается, – отозвался Пуаро, скромно отводя глаза.
– Умоляет вас взяться за расследование этой истории – просит считать это его личной просьбой.
– Совершенно верно. Нет нужды мне все это повторять. Вы же понимаете, мой дорогой Гастингс, я и сам читал это письмо.
– Какая неприятность, – воскликнул я. – Значит, наш отдых кончился, не успев начаться…
– Нет, нет, calmez vous, – об этом не идет и речи.
– Но министр пишет, что дело срочное.
– Возможно, он прав, – а возможно, и нет. Эти политики – такой неуравновешенный народ… Я сам видел, в Париже, в Палате депутатов…
– Да, да, Пуаро, конечно, но разве нам не пора собираться? Экспресс на Лондон уже ушел, он отправлялся в двенадцать. Следующий…
– Успокойтесь, Гастингс, умоляю, успокойтесь! Вечно вы в тревоге, в волнении… Мы не поедем в Лондон ни сегодня, ни даже завтра.
– Но этот вызов…
– Совершенно меня не касается. Я не служу в вашей полиции, Гастингс. Ко мне обращаются как к частному эксперту, с просьбой расследовать это дело. Я отказываюсь.
– Отказываетесь?
– Разумеется. Я пишу письмо, безупречно вежливое, выражаю мои глубочайшие сожаления, приношу извинения, объясняю, что мне мучительно неприятно отвечать отказом, но – чего вы хотите? Я на пенсии – я кончился как детектив.
– Ничего подобного! – горячо возразил я.
Пуаро похлопал меня по колену:
– Слова старого друга, преданного, словно пес… И небезосновательные слова. Серые клеточки еще работают; порядок, метод – всё на своих местах. Но раз я сказал, что на пенсии, друг мой, значит, назад дороги нет! Все кончено! Я ведь не примадонна, чтобы давать по дюжине прощальных гастролей. Со всем великодушием я заявляю: надо дать шанс молодым. Возможно, и они сумеют совершить что-нибудь похвальное. Правда, я в этом сомневаюсь, но вдруг?.. Во всяком случае, на то, чтобы распутать эту скучную историю с министром внутренних дел, их способностей хватит.
– Но, Пуаро, разве вас не трогает даже официальное признание?
– Нет, я выше этого. Министр внутренних дел, будучи человеком здравомыслящим, понимает, что стоит ему заручиться моей помощью, и все сразу встанет на свои места. Но чего вы хотите? Ему не повезло. Эркюль Пуаро уже решил свою последнюю загадку.
Я посмотрел на него, в глубине души горько сожалея о его упрямстве. Расследование такого дела, как то, о котором сообщалось в письме, несомненно, добавило бы блеска даже его поистине мировой славе. С другой стороны, его непреклонность меня восхищала.
Вдруг меня осенило, и я улыбнулся своей догадке.
– Удивительно, – начал я, – как вам только не страшно. Бросаться такими утверждениями – это же напрямую искушать богов.
– Нет ничего на свете, – изрек он в ответ, – что могло бы поколебать решимость Эркюля Пуаро.
– Совсем ничего, Пуаро?
– Вы правы, mon ami, не стоит бросаться такими словами. Eh, ma foi, я не утверждаю, что если в стену террасы рядом с моей головой сейчас ударится пуля, я не стану пытаться разузнать, откуда и почему она прилетела! Ничто человеческое мне не чуждо, в конце концов!
Я улыбнулся. В стену террасы позади нас только что ударился маленький камушек, и проведенная Пуаро фантастическая аналогия приятно щекотала мое воображение. Наклонившись, он поднял камушек и продолжал:
– Да, я тоже человек. Я – как спящая собака, которая не лает и не кусает, но ведь спящую собаку можно и разбудить… У вас, англичан, есть пословица на этот счет.
– Да, если завтра вы обнаружите рядом со своей подушкой кинжал, горе тому, кто его подбросил! – сказал я.
Маленький бельгиец кивнул, но как-то рассеянно.
К моему удивлению, он вдруг встал и начал спускаться по лестнице, ведущей с террасы в сад. Тут же на дорожке появилась девушка, которая торопливо шла в нашу сторону.
Только я успел заметить, что девушка эта решительно хорошенькая, как меня отвлек Пуаро, который, не глядя, куда идет, споткнулся о корень и грузно упал. Он как раз поравнялся с девушкой, когда это произошло, и она помогла мне поставить его на ноги. Разумеется, я был занят пострадавшим другом, однако ее темные волосы, шаловливая мордашка и большие синие глаза тоже не укрылись от моего внимания.
– Тысяча извинений, – пробормотал Пуаро. – Мадемуазель, вы чрезвычайно добры. Я крайне сожалею – ох! – моя нога… так больно… Нет, нет, ничего серьезного – просто подвернул лодыжку, и всё. Через несколько минут все пройдет. А пока не могли бы вы, Гастингс… вместе с мадемуазель, если она будет так добра… помочь мне? Я стыжусь просить ее о такой любезности.
Вдвоем – девушка поддерживала его с одной стороны, я с другой – мы скоро доставили Пуаро на террасу, где усадили его на стул. Там я предложил сходить за доктором, на что мой друг ответил решительным отказом.
– Говорю вам, ничего страшного. Просто подвернулась лодыжка, вот и всё. Сначала больно, потом проходит. – Он скорчил гримасу. – Увидите, через одну маленькую минутку я уже все забуду. Мадемуазель, тысячу раз благодарю вас. Вы очень добры. Присядьте, прошу.
Девушка опустилась на стул.
– Да не за что, – сказала она. – Но лучше бы все-таки показаться доктору.
– Мадемуазель, уверяю вас, это сущий пустяк, bagatelle! Удовольствие от вашего общества столь велико, что боль уже прошла.
Девушка рассмеялась.
– Вот и хорошо.
– Как насчет коктейля? – предложил я. – Сейчас самое время.
– Ну… – Она замялась. – Большое спасибо.
– Мартини?
– Да, сухой мартини, пожалуйста.
И я отправился заказывать напитки. Вернувшись, я нашел девушку и Пуаро за оживленной беседой.
– Вообразите, Гастингс, – сказал он, – вон тот дом, на самой оконечности мыса, которым мы с вами так долго восхищались, принадлежит мадемуазель.
– В самом деле? – ответил я, совершенно не припоминая, когда это я выражал подобное восхищение; скорее, наоборот, до сих пор я его почти не замечал. – Да, жутковато смотреть, как он стоит там совсем один, на краю обрыва, хотя вид, конечно, впечатляющий.
– Он и называется Эндхауз, – сказала девушка. – Я люблю этот старый дом, хоть он и обветшал порядком. Точнее говоря, разваливается на части.
– Вы – наследница старинного рода, мадемуазель?
– Да так, ничего особенного. Хотя последние две-три сотни лет здесь всегда жили Бакли. Мой брат умер три года тому назад, так что я в роду последняя.
– Печально. И вы живете здесь совсем одна, мадемуазель?
– О, я редко бываю дома, а когда я здесь, то двери у меня не закрываются – толпа друзей, одни приходят, другие уходят…
– Очень современно. А то я уже вообразил вас совсем одну, в таинственном и мрачном особняке, с фамильным привидением для компании…
– Какая прелесть! У вас очень живое воображение. Нет, никакого привидения там нет. А если и есть, то оно хорошо ко мне относится. За последние три дня я трижды спаслась от смерти, так что я, наверное, заговоренная.
Пуаро так и подпрыгнул.
– Спаслись от смерти? Это очень любопытно, мадемуазель.
– Да нет, ничего интересного. Простые случайности, не больше. – Она вздрогнула, когда мимо нее пролетела оса. – Чертовы осы. У них здесь, наверное, гнездо.
– Пчелы и осы – вы их не любите, верно, мадемуазель? Они вас жалили?
– Нет, просто я терпеть не могу, когда они проносятся возле самого лица.
– Пчелка под чепчиком – ваше английское выражение, – сказал Пуаро.
Тут как раз принесли коктейли. Мы подняли бокалы и произнесли все положенные в таких случаях глупости.
– Вообще-то я и так приглашена в отель на коктейли, – сказала мисс Бакли. – Наверняка меня уже заждались.
Бельгиец прокашлялся и поставил бокал.
– Ах, выпить бы сейчас чашечку хорошего густого шоколада… Но в Англии его не подают. Зато здесь есть другие приятные обычаи. К примеру, английские девушки очень легко и беззаботно расстаются со своими шляпками…
Девушка удивленно посмотрела на него.
– О чем вы? Что в этом такого?
– Вы удивлены потому, что вы еще очень молоды – о, так молоды, мадемуазель… Но мне, старику, куда более естественной кажется высокая прическа, и чтобы шляпа была намертво приколота к ней шпильками – là-là-là et là.
И он четырежды сделал такое движение, как будто втыкал в воздух небольшой кинжал.
– Но это же ужасно неудобно!
– Да, полагаю, что так, – сказал Пуаро; ни одна дама – жертва подобной моды – не произнесла бы этих слов с большим чувством. – Особенно тяжело бывало в ветреную погоду – у многих начиналась мигрень.
Мисс Бакли стянула с головы простую фетровую шляпу с широкими полями и бросила ее рядом с собой.
– А мы теперь делаем вот так, – сказала она со смехом.
– Очень разумно и мило, – сказал Пуаро и слегка поклонился.
Я смотрел на девушку с интересом. Ее темные волосы немного растрепались, сделав ее похожей на задорного маленького эльфа. В ней вообще было что-то от эльфа. Нежный овал подвижного личика, огромные синие глаза плюс какая-то необычная, чарующая притягательность… Похоже, даже намек на беспутство? Под ее глазами залегли темные круги.
Террасой, на которой мы сидели, редко пользовались постояльцы. В основном гостей отеля привлекала другая терраса, сразу за углом, – она была построена на вершине утеса, обрывавшегося прямо в море.
Вот из-за этого угла и показался человек с обветренным лицом, который шел враскачку, неся по бокам своего тела руки, сжатые в кулаки. В его манерах проскальзывали развязность и бесшабашность, типичные для моряка.
– Понять не могу, куда запропастилась эта девчонка, – сказал он так громко, что мы за своим столиком услышали. – Ник-Ник.
Мисс Бакли встала.
– Так я и знала, что они начнут психовать… Эй, Джордж, – здесь я.
– Фредди умирает, хочет выпить. Пошли, детка.
С нескрываемым любопытством он поглядел на Пуаро, который, должно быть, сильно отличался от обычного окружения Ник.
Девушка взмахнула рукой, представляя их друг другу.
– Это капитан третьего ранга Челленджер… э-э-э…
К моему удивлению, Пуаро не назвал своего имени, как она ожидала. Вместо этого он встал, церемонно поклонился и пробормотал:
– Капитан королевского морского флота… Я испытываю величайшее почтение перед королевским морским флотом.
Надо сказать, что заявления подобного рода обычно застают англичан врасплох. Капитан Челленджер покраснел, а Ник Бакли, воспользовавшись этим, взяла дело в свои руки:
– Идем, Джордж. Нечего тут глазеть. Пойдем, найдем Фредди и Джима. – И она улыбнулась Пуаро. – Спасибо за коктейль. Надеюсь, ваша лодыжка скоро пройдет.
Кивнув мне, она взяла моряка под руку, и они вместе исчезли за углом.
– Так, значит, это друг мадемуазель, – задумчиво протянул Пуаро. – Представитель той самой толпы, которая не дает ей скучать в этом доме… Что вы о нем скажете? Ну же, Гастингс, поделитесь со мной вашим квалифицированным суждением. Он ведь из тех, кого вы назовете отличным малым, не так ли?
Ненадолго задумавшись о том, каково, по мнению Пуаро, мое определение «отличного малого», я неуверенно согласился:
– Да, он, кажется, ничего. Насколько можно судить по одному беглому взгляду.
– Любопытно, – заметил мой друг.
Девушка забыла свою шляпу. Пуаро поднял ее, надел на руку и стал рассеянно крутить на пальце.
– Как, по-вашему, Гастингс, он питает к ней tendresse?
– Мой дорогой Пуаро, откуда мне знать?.. Дайте-ка мне эту шляпу. Молодой леди она еще понадобится. Я ей отнесу.
Пуаро не обратил на мои слова никакого внимания. Он продолжал медленно вращать шляпу на пальце.
– Pas encore. Ça m’amuse.
– В самом деле, Пуаро!..
– Да, мой друг, я становлюсь старым и ребячливым, не так ли?
Он так верно выразил мои мысли в тот момент, что я ничего не смог сказать от смущения. Пуаро негромко усмехнулся и подался вперед, приложив к носу сбоку палец.
– Но нет, я еще не настолько выжил из ума, как вы полагаете! Конечно, мы вернем эту шляпу, только позже. Мы принесем ее прямо в Эндхауз, и так получим возможность снова увидеть очаровательную мисс Ник.
– Пуаро, – сказал я, – вы, кажется, влюбились.
– А она хорошенькая, не так ли?
– Вы сами видели. Зачем же спрашивать меня?
– Затем, что – увы! – сам я уже не судья. Все, что молодо, кажется мне теперь прекрасным. Jeunesse-jeunesse… Вот в чем трагедия моего возраста. Но вы – я обращаюсь к вашему суждению. Конечно, оно тоже не современно – вы слишком долго прожили в Аргентине. Вы восхищаетесь фигурками пятилетней давности, и все же ваш вкус, по крайней мере, современнее моего. Итак, она хорошенькая, да? Она привлекательна для разных полов?
– Одного пола вполне достаточно, Пуаро. Думаю, что на ваш вопрос следует дать в высшей степени утвердительный ответ. А почему вы так интересуетесь этой юной леди?
– Разве я интересуюсь?
– А как же – послушайте себя, о чем вы только что говорили.
– Вы неправильно меня поняли, mon ami. Возможно, я интересуюсь и юной леди, да, но ее шляпа занимает меня куда больше.
Я вытаращил на него глаза, но мой друг, похоже, нисколько не шутил. Затем он серьезно покивал.
– Да, Гастингс, вот эта самая шляпа. – Пуаро протянул ее мне. – Теперь вы видите причину моего интереса?
– Миленькая шляпка, – сказал я озадаченно. – Но вполне обыкновенная. Многие девушки носят такие.
– Нет, не многие.
Я посмотрел на шляпу внимательно.
– Видите, Гастингс?
– Совершенно обычная светло-коричневая шляпа. Хорошего фасона…
– Я не прошу вас описывать мне эту шляпу. Совершенно ясно, что вы ничего не видите. Просто невероятно, мой дорогой Гастингс, как редко вы вообще что-либо видите. Каждый раз вы изумляете меня заново!.. Но посмотрите же, мой добрый глупый старина, здесь не нужны серые клеточки, глаз вполне довольно. Смотрите-смотрите.
И тут я наконец заметил то, к чему он пытался привлечь мое внимание. Шляпа медленно вращалась у него на пальце, а этот палец высовывался наружу из аккуратной дырочки возле тульи. Увидев, что я понял, к чему он клонит, Пуаро снял шляпу с пальца и протянул мне. Дырочка была маленькой и аккуратной, почти идеально круглой формы, но вот ее предназначение было мне по-прежнему непонятно – если оно, конечно, у нее было.
– Вы заметили, как резко отпрянула мадемуазель Ник, когда мимо нее пролетела пчела? Пчелка под чепчиком – дырка в шляпке.
– Но пчела не может оставить такую дырку.
– Вот именно, Гастингс! Какая проницательность. Пчела не может. Зато может пуля, mon cher!
– Пуля?
– Mais oui! Пуля вот такого размера.
Он протянул руку; на его ладони лежал маленький предмет.
– Пуля, mon ami. Именно она ударилась в стену террасы совсем недавно, пока мы беседовали с вами. Пуля!
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что, пролети она на дюйм ниже, и дырка была бы не в шляпе, а в голове. Теперь-то вы понимаете причину моего интереса, Гастингс? Вы не ошибались, друг мой, когда предостерегали меня от категорических выражений. Да – слаб человек! Но и он, этот несостоявшийся убийца, совершил большую ошибку, решив стрелять в свою жертву, когда та была не дальше двенадцати ярдов от Эркюля Пуаро! Для него это и в самом деле la mauvaise chance… Но вы уже, конечно, поняли, почему нам необходимо попасть в Эндхауз и повидать мадемуазель? Три раза за три дня побывать на волосок от смерти, так она сказала… Мы должны действовать быстро, Гастингс. Опасность очень близка.
