Десятиэтажник у метро «Новокузнецкая»
Не хочу казаться нескромным, но не соскучилась ли по моему рассказу Пятницкая, 25, этот десятиэтажник у метро «Новокузнецкая», где обитало союзное Гостелерадио. Шамиль Николаевич Мелик-Пашаев, шеф спортивной редакции, находился в отпуске. Когда вернулся, ему, естественно, доложили о появлении в отделе новичка.
– Писаревский, кто такой этот Шлаян, – как и мой начальник на работе, он зачислил меня в армяне. – Где вы откопали его? Он хоть что-то умеет? Ну-ка покажите, что он там уже натворил.
Своим раскатистым голосом в коридоре четвертого этажа, где находилась редакция, он нагонял страху на всех.
– Шамиль Николаевич, не Шлаян, а Шлаен…
– Какая разница, с нас Рашмаджяна с Губиным хватит.
– Шамиль Николаевич, а я-то при чем, я же коренной национальности, – одновременно обиженно и наигранно реагировал Борис Губин.
Обижаться, наверное, надо было больше мне. С другой стороны, а я что хотел, чтобы он встретил новичка, которого видит впервые, с объятиями? Хорошо, меня предупредили, что это напускное, просто к нему, его манере общения надо привыкнуть. На самом деле это был приветливый высокообразованный человек, действительно строгий, но справедливый руководитель, собравший под свое крыло большой и дружный коллектив профессионалов. Что ни имя – корифей спортивного эфира, я застал еще Вадима Святославовича Синявского. Было у кого учиться. И я после работы раза два-три в неделю спешил сюда, на Пятницкую, благо мое предприятие находилось неподалеку.
– Ну что, Наум Александрович (к Дымарскому. – М. Ш.), гоним этого Шлаяна или оставляем, раз Писаревский настаивает? – Шамиль Николаевич меняет гнев на милость, и я понимаю, что он уже в шутку, а не намеренно искажает мою фамилию. – Смотрите, Писаревский, головы вам не сносить, если он нам какую-нибудь каверзу подстроит.
Мелик-Пашаев, по его словам, сам рисковал, когда в свое время приглашал Писаревского в отдел. Володя, питавший помимо хоккея страсть к живописи и скульптуре (мама – художница), с журналистикой до этого никак не был связан, в Радиокомитете трудился инструктором физкультуры и организовывал спартакиады для его сотрудников.
У меня на работе было немало симпатичных девушек, а то и просто роскошных красавиц-блондинок, но в Радиокомитете ты словно попадал на «ярмарку невест» или модельный кастинг, а то и вовсе на конкурс красоты разных мисс и миссис, о которых в те годы у нас знали лишь понаслышке. Столько длинноногих привлекательных дам разного возраста (даже бальзаковского) на единицу площади я прежде никогда не видел. Они заполоняли собой все десять этажей. Любвеобильный Писаревский тянул меня в буфет на седьмой или девятый этаж, где они почему-то кучковались в очереди за вкусной выпечкой. Там я как-то услышал соленую шутку, отпущенную одним из солидных радиоаксакалов: «Жаль, я сейчас в таком уже возрасте, что первым поднимается… настроение».
Мне еще до подобного состояния было далековато, но и отвлекаться на местных прелестниц было некогда, сдерживал курс молодого бойца. Постепенно поле моей деятельности расширялось. Готовил свежую спортивную информацию для часовых выпусков «Последних известий» и «Маяка», причем заранее и на те, что выходили ночью. Меня подключили к подготовке журнала для редакций на зарубежные страны. Это был сборник комментариев, зарисовок о ведущих спортсменах и тренерах, репортажи с крупных событий. Если срочная диктовка информации постоянно держала в оперативном тонусе, то тут больше отдавало творчеством. Да и пользу приносило коллегам: по существовавшему тогда негласному предписанию каждый из них обязан был за месяц организовать не менее 60 процентов материалов нештатников – это называлось «отработка», иначе зарплаты не получишь или выдадут, значительно урезав. На мне этот процент «делался».
– Писаревский, можете не опасаться за свою голову, ваш протеже чего-то там соображает, – в устах Мелик-Пашаева это звучало, как некая похвала.
Конечно, всем журнал угодить не мог, разные ведь запросы, и однажды с просьбой расширить «ассортимент» конкретно на США и государства Британского содружества, т. е. готовить специально направленные на эти страны материалы, нагрянул Бернард Львович Купер из американской редакции. Не знаю, кто порекомендовал ему меня, только Купер насел основательно, требовал новостей чуть ли не ежедневно, причем к восьми утра – либо забрось в экспедицию Радиокомитета, либо завози домой на улицу Рылеева. Приходилось не спать ночью или вставать чуть свет, его, однако, это не волновало. Уже порядком воды утекло, а как сегодня вижу за машинкой с латинским шрифтом ну точно начала прошлого века (сегодня – наверняка музейная редкость, такие увидишь разве что в кино) этого плечистого, среднего роста немолодого уже человека. Купер мгновенно пробегал глазами принесенную заметку, столь же быстро улавливал суть и, обрабатывая, пулеметной очередью стучал по клавишам. Задерживался редко – если вдруг попадался непонятный термин.
В говоре Купера чувствовался некий акцент, присущий людям, которые постоянно связаны с иностранным языком. Не могу сам оценить, но меня уверяли, что Бернард Львович, офицер-артиллерист в годы войны, блестяще владел английским, хотя ни разу в тех заморских краях не был. Как замечательно, талантливо, на пару с Александром Курашовым они вели на двух языках матч легкоатлетов СССР и США! Не просто излагали дикторский текст, а артистично комментировали, обогащая соревнования новыми красками.
С легкой руки Купера я пошел по… рукам в других иноредакциях, но спортивной, понятно, не изменял. И передаче «Внимание, на старт!» тоже. Очень мне нравилось сотрудничать с «латиноамериканцами». Спорт наряду с культурой и музыкой был востребован, надо же когда-то слушателям отдохнуть от политики и пропаганды. А тут такой мостик – любимый футбол, а еще и баскетбол, не менее популярный в Южной Америке, тем более что советские команды довольно часто бывали там. Жаль, что волейбол с золотым олимпийским размахом бразильцы освоили позже…
– Закончите диктовать – зайдите ко мне, – зазвал меня как-то вечером в свой кабинет Шамиль Николаевич, перехватив по пути в машбюро, куда я направлялся с ворохом бумаг. Думал, все, привет, сейчас выдаст по первое число за мои похождения по этажам и вообще выставит вон. Разговор, однако, неожиданно получился по душам. Мелик-Пашаев выяснил некоторые детали моей биографии, расспросил, чем я занимаюсь на основной работе.
– Михаил, – он впервые назвал меня по имени, – мы все довольны вами, видим у вас и желание, и старание, и в спорте вы разбираетесь хорошо, но вам надо, наконец, определиться, нельзя же все время носиться туда-сюда.
Точь-в-точь слова Володкина и Светланова, только те еще в шутку добавляли, почти по Гоголю: мы тебя породили (втянули в эту авантюру), мы тебя и добьем.
Сам я уже созрел. Свой долг перед Родиной выполнил. Положенный срок после учебы в институте с лихвой отработал. Если от кого и мог схлопотать по ушам, так лишь от деда, но он рано умер. Их, руководство наркомата вооружения – а дед был заместителем наркома, а позже замминистра, – арестовали в канун войны, и нескольких месяцев тюрьмы, пока не выпустили, оказалось достаточно, чтобы навсегда лишиться богатырского волжского здоровья. Николай Сванидзе в одной из своих тематических передач о Великой Отечественной войне упомянул о таком эпизоде: кто-то нашептал вождю, что, мол, винтовка Мосина, которой была вооружена армия, устарела, изжила себя, ее надо снять с производства, заменить на самозарядный карабин Симонова. Чуть было так и не произошло, что могло обернуться катастрофой. СКС Симонова значительно сложнее по конструкции и в эксплуатации и требовал немало времени для освоения, а его не было, вспомните, какими выдались для нас первые месяцы войны. Да и надежность карабина в боевых условиях нужно было еще доказать. Дед был в числе тех, кто внушил Сталину о поспешности подобного решения, винтовку Мосина отстояли. Дед похоронен на Новодевичьем кладбище, очередная годовщина его смерти застала меня как раз в Евпатории, в «чернобыльском» санатории. Нарушив жесткие инструкции, я выпил стопку водки в его память.
Я уже созрел написать заявление об увольнении, но меня сдерживало обязательство перед нашим генеральным конструктором. Узнав о моих «проделках» вне КБ, он поручил вместе с еще одним сотрудником попробовать написать историю нашего предприятия. Пока для служебного пользования, а там видно будет, не вечен же гриф секретности, снимут когда-нибудь. Рассказать было о чем, предприятие звучит, одно из ведущих в оборонной отрасли, на вооружении армии практически все, что разработано и реализовано в опытных образцах.
Нужный материал подбирался с трудом, собирался по крупицам, но и накопленного оказалось достаточно, чтобы написать первую часть и приступить к следующей. Я готов был продолжить работу, но тут масла в огонь окончательного решения об уходе подлила… радиостанция «Юность». Она предложила сделать передачу о рядовом коллективе физкультуры, откуда-то сверху поступила вводная уделить этому повышенное внимание. Я согласился – популярная молодежная радиостанция, засветиться на ней очень почетно и престижно.
У нашего подмосковного филиала был хороший спортивный коллектив, и я решил рассказать о нем. Что началось, когда передача прозвучала в эфире. Я где-то ошибся в цифири, то ли уменьшил, то ли увеличил число занимающихся, а самая большая претензия – в числе главных организаторов (а он им действительно был) назвал человека, на котором висел партийный выговор. Меня затаскали по разным начальникам, комитетам и собраниям, всюду требовали объяснений. Спасибо Сергею Яковлеву, председателю профкома.
– Где-нибудь раньше упоминалось о нашем предприятии? А тут вся страна услышала. Вместо того чтобы поблагодарить человека, мы его облаиваем. Откуда ему было знать про этот злополучный выговор?