Секретный дьяк

Глава II. Чужой мешок

1

«Тогда царевич шалил… Тогда на поклон ходили к царевичу…»

«Молчи, дурак! Где тот царевич? Много выходили?..»

Окна австерии дрогнули от пушечного залпа. На мгновение утих пьяный говор, шумно сорвалось с окрестных крыш черное воронье. Как бы тень упала на землю, так грянул на Троицкой многократный виват.

Иван тоже поднял голову, прислушиваясь.

Чего только не случилось за последнее время.

«Здравствуйте и благодарите Бога, православные, что столь долговременную войну, которая продолжалась двадцать один год, всесильный Бог прекратил и даровал нам со Швециею счастливый и вечный мир!» – так сказал государь. Во всеуслышание.

Усмехаясь про себя, радуясь переменам в жизни, Иван незаметно присматривался, прислушивался к ярыгам, рассевшимся по углам, к матросам, толкающимся у стойки, к казакам, занявшим вторую половину стола. Кафтаны на казаках выглядели поношенными, но так ведь только говорят, что встречают по одежке. Если правильно, то в кабаках-то встречают не по одежке, а по денежке. Есть денежка, никто тебя не упрекнет в том, что на плечах у тебя кафтан, видавший виды. Имея денежки в любом виде можно сойти с лестницы, никто не укорит. А без денежки и в хорошем кафтане можно получить по зубам. Радовался про себя, потягивал горькое винцо.

На площади Иван уже был, среди народа толкался, военные суда на Неве видел.

Честно говоря, на площади Ивану не понравилось. Там кричали виват, там гремели литавры, били барабаны. Там с ужасной силой грохотали пушки с Петропавловской крепости, с военных судов и с Адмиралтейства. Там ждали фейерверка.

А вот в австерии уютно. Не зазорно русскому человеку выпить горького винца в такой день. Беременные бочки с вином и с пивом тяжело и надежно утверждены на специальном возвышенном месте, они, большие бочки, не шумят, не толкаются, как людишки на площади. И разговоры в австерии много интереснее и богаче, чем на площади. Мир-то миром, а вот что теперь будет, когда наступил долгожданный мир? Одни утешают, что к санкт-петербурхским окладам, в сравнении с московскими, теперь начнут доплачивать не двадцать пять процентов, а все тридцать, другие пугают, что пусть не на войну, так все равно волею Усатого погонят молодых робят в школы, а то еще дальше – в обучение к немцам, к голландцам. Наши робята от того портятся.

Иван приглядывался, прислушивался.

Ишь ведь как оно, время-то, ломается, тает.

Еще вчера людишки смиренно, как тараканы, прятались по углам, боялись лишний раз выглянуть на улицу, а сегодня как наводнение случилось, как Нева выплеснулась на берега и пошла по улицам с шипом-гулом – пей-гуляй! – всех несло в одном общем водовороте. Хочешь, пробивайся сквозь орущую толпу к дареному вину, к остаткам жареных быков с позолоченными рогами, а хочешь, пей на свои. Кафтаны не марки, поблаговести в малые чарки. Позвони к вечеришки в полведришки пивишки. Всем известно, что глас пустошный подобен вседневному обнажению. Целовальники нарадоваться не могут богатому празднику, они от великой радости выкатывают людишкам бочонки застоявшегося винца – не жалко, мол, радуйтесь! Не дураки, знают – все к ним вернется.

Иван усмехнулся.

Раньше на дармовщинку подносили рюмку водки с огурчиком только в кунсткамере. Простому человеку просто так войти в кунсткамеру страшно. Государь, учитывая это, специально учредил: явился человек взглянуть на уродство, какое производится иногда самой Натурой, такому человеку непременно рюмку очищенной! Не выпив очищенной, и осматривать кунсткамеру тошно. Однажды на большом безденежье Иван целых три раза умудрился пройти в кунсткамеру, целых три раза умудрился принять от служителя по рюмке и, может, принял бы еще, но образовался над Иваном плотный тяжкий запах перегорелого винца. Вот тебе и очищенная.

Странно, подумал он, поглядывая на матросов, на ярыг, на казаков напротив, все вроде радостны, все чему-то смеются, все о чем-то таком разговаривают, только у меня, у секретного дьяка, на душе смутно.

И усмехнулся презрительно: уж прямо так, будто не знаешь правды?

И укорил себя: знаешь, знаешь! Ты хорошо знаешь. Ведь сказано в умных книгах, что пьяницы и бражники царствия божьего никогда не наследуют. Они без воды тонут на суше. В кабак – со всем, обратно ни с чем. Перстень на пальце тяжело носить, зато портки на пиво легко меняются. Пьешь с красой, проснешься с позором. В кабаке всякому дашь выпить, а завтра сам будешь просить. Так что знаешь, знаешь…

Все знаешь, Иван…