Секретный дьяк

Глава VI. Предчувствие беды

1

– Государь! – ослабев, ахнул Иван.

А думный дьяк мешком осел на скамью и затрясся: «Совсем погубил, подлец!»

И пожаловался, как в полусне: «Сколько тебя корил, сколько указывал, а толку нет».

Никак остановиться не мог, даже застонал раз-другой: «Кого ни учи доброму, каждый живет собственным дурным пониманием, умных слов не слышит. Тому же Ною потоп за сто лет предвестили, а и он, старый дурень, не сильно торопился. Я каждому подьячему в канцелярии, каждому писцу волосы по пять раз в день обрывал, просил жить как можно внимательнее, а они, малоумные, водку держат в шкапу».

– Пользы общей для, – слабо возразил Иван.

Думный дьяк пожаловался еще горше: «Теперь тебя, упырь, и выпороть невозможно. Вдруг государю Петру Алексеичу блажь придет в голову вновь потолковать с тобой о твоих фантазиях? Не могу ж тащить драного к государю».

Задумался: «Может, выдать за шутку? Строг государь, но шутку любит. Однажды, было, самолично сочинил на холсте большую маппу Азиатской России. Все на маппе было как всамаделишное, только написано понарошку – наверху море Индейское и Песчаное, внизу Север и Ледовитое море, и Акиан, а к западу Камчатка и царство Гилянское на берегу Амура с надписью для куриозете: «До сего места Александр Македонский доходил, ружье спрятал, колокол оставил». Так ведь и ту шуточную маппу государь использовал для дела, принимал по ней ученый экзамен и сердился незнайкам и нерадивым».

Освирепел: «Глупость не учит. Был такой господин Соколов. В Тобольске в бытность несчастного губернатора Матвея Петровича Гагарина в буйном пьянстве похвалялся, что свободно может с Ламы на Камчатку судном пройти. Князь Матвей Петрович на другое утро вызвал того господина и строго спросил – помнит ли тот, что правда может пройти с Ламы на Камчатку? Господин Соколов, испугавшись платить большой штраф за пустую похвальбу, неохотно объявил, что да, может. Тогда покойный князь Матвей Петрович дал ему известных в Тобольске плотников и мореходов, а тот господин Соколов сделал на Ламе русскую лодью, вышел на море и такой счастливый путь имел, что в третий день прибежал на Конпакову реку. Вот повезло, хранил его господь. А ты? Помнишь ли, что сказал апостол Павел? «Не упивайтеся вином, несть в нем спасения. Хмель душу пьяного смрадной делает, ум – мерзким и непотребным». – Думный дьяк страшно ткнул толстым пальцем в Ивана и заскучал, прикидывая вслух с ужасом: – А вот утопить тебя в Неве. Прямо в полынью с головой. Рогожный мешок сверху. Мало ль, скажут, пил глупый дьяк. Совсем небольшого ума был. И ходил по тонкому льду. А матушке Неве все равно».

– О ком это вы, Кузьма Петрович? – встревожился Иван.

– О тебе, Ванюша, голубчик. О тебе, сирота.

– Да что ж я за птица такая?

– Да птица ты невеликая, – согласился думный дьяк. – Но потому-то и должен всегда помнить, какая необычная на плясовой площади перед домиком коменданта стоит деревянная лошадь с острою спиною, а рядом столб вкопан с цепью и весь утыкан спицами.

С угрозой посмотрел в глаза:

– Знаешь, зачем все это построено?

– Да Бог с вами, Кузьма Петрович. У меня ж христианская, почитай, душа!

– А ты меня пожалел? – Думный дьяк Матвеев, наклонив тяжелую голову на круглое плечо, внимательно и со страхом разглядывал Ивана. «И высечь нельзя, – горько сетовал он вслух. – И оставить с миром нельзя. Ты мне, Ванюша, теперь как кость в горле. А ведь я не до малого дошел. Всем Матвеевым да Крестининым нелегко пришлось, мир праху отца твоего, а я все равно дошел не до малого. С Остерманом Андреем Ивановичем на вольной ноге. А теперь? Спросят – чей это пьющий дьяк, откуда пошел такой? Так и ответят – отпрыск стрелецкий». И побледнел. Наверное, представил виселицу. Ту самую, на которой еще недавно висело перед окнами Юстиц-коллегии истлелое тело Матвея Петровича Гагарина – воеводы сибирского. Не сумел жадный воевода заглотать того, что откусилось. А теперь перед окнами Юстиц-коллегии его, думного дьяка Кузьму Петровича Матвеева, распнут.

Ужаснувшись, покачал седой головой:

– Слышал, сказано отобрать с тебя скаску? Вот теперь говори, подлец. Говори всю правду. Что за новые острова? Откуда маппа? – И добавил, не отводя ставших жестокими глаз: – Пока все не расскажешь, ничего не прощу.

Устроился на скамье уютно, надежно, будто вовсе и не сердился, даже дверь на крюк запер; видно было – готов слушать Ивана хоть до утра, а Иван как стоял, так и продолжал стоять. Ведь как тут сядешь? Разве апостол Павел не говорил: «Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать»? Не окажись шкалик в шкапу, может, он, Иван, и промолчал бы, но шкалик оказался в шкапу, и он, Иван, действительно невесть что наплел государю, не признал в преображенском грубом полковнике своего государя. Это бес шутит, подумал беспомощно. Это неудача такая в моей судьбе. Но вслух, сам тому дивясь, преданно смотрел в глаза думного дьяка: да знаю, мол, знаю путь в эту Апонию! Упрямство такое напало на Крестинина, что язык как бы сам по себе жил, мотался сам по себе. Ему, такому языку, только под нож, ничего иного не остается, а он дразнился: вот знаю, мол, путь в Апонию!

– Молчи! – наконец прошипел думный дьяк. – Много слов – мало правды. Где сыскал маппу? Откуда взялась маппа?

– Казак привез с Сибири.

– С Сибири?

Иван, дивясь злым усталым глазам Матвеева, повторил:

– Точно так.

– И где тот казак? – Голос думного дьяка был ядовит, как жало злой змеи. – Он что, прискакал в Санкт-Петербурх прямо из Апонии? К тебе прискакал? Ни к кому другому?

Иван задумался:

– Может, и из Апонии.

И объяснил дьяку зачем-то:

– Сперва морем, потом посуху.

– Ты крепкого винца выпьешь, тоже идешь по лужам ако посуху. Только всегда бываешь мокрый. – Было видно, что терпения думного дьяка надолго не хватит. Стукнул пухлым кулаком по столу. – Сам придумал глупую маппу? Сам выдумал острова?

– Да все не так! – Иван перекрестился. – Видел истинный чертеж. В руках держал.

– А где, где тот чертеж?

– А сжег, – зачем-то соврал Иван.

– Ты? Сжег? – Матвеев нисколько не удивился, только презрительно повел мясистым носом. – Не противное ль это дело, сжигать такие бумаги?

– Может, и противное, – стоял на своем Иван. – Но я сжег. Потому как боялся. Долго терпел, держал при себе бумаги, даже выучил на память, а потом сжег. Подумал, что я интереснее перенесу новые острова на маппу, лучший учиню чертежик.

– Ладно. – Матвеев плотно утвердился на скамье. – Рассказывай.