Мобильность и стабильность на российском рынке труда

2.4. Общие тренды

Данные табл. П2-2 и П2-3 дают общее представление о том, как в период 2000–2012 гг. менялась отраслевая и профессиональная структура российской рабочей силы. Среди секторов главными «проигравшими» были сельское хозяйство (-7 п.п.), обрабатывающие производства (-4,5 п.п.), коммунальные услуги (-2,6 п.п.), а главными «выигравшими» – торговля (+3,8 п.п.), операции с недвижимым имуществом (+3,3 п.п.) и строительство (+2,3 п.п.). Таким образом, с одной стороны, наблюдалось резкое сокращение представительства секторов с традиционно низкими уровнями образования и оплаты труда (сельское хозяйство, прочие коммунальные услуги) при росте представительства секторов с традиционно высокими их уровнями (операции с недвижимым имуществом). С другой стороны, обрабатывающие производства, концентрирующие большой массив высокооплачиваемых рабочих мест, которые требуют высокой квалификации, быстро теряли занятость, тогда как торговля, где много низкооплачиваемых рабочих мест, не требующих высокой квалификации, быстро ее наращивала.

Более четкая и однозначная картина вырисовывается при обращении к данным о профессиональной структуре занятости. Мы наблюдаем значительный прирост представительства наиболее квалифицированных и высокооплачиваемых (руководители – (+3,9 п.п.), специалисты высшего уровня квалификации – (+3,8 п.п.)) и значительную убыль представительства наименее квалифицированных и низкооплачиваемых профессиональных групп (неквалифицированные рабочие – (-3,1 п.п.), квалифицированные работники сельского хозяйства – (-2,9 п.п.)). Однако при этом имели место заметное сокращение такой профессиональной группы с относительно «хорошими» качественными характеристиками, как квалифицированные рабочие (-2,9 п.п.), и существенное расширение такой профессиональной группы с относительно «плохими» качественными характеристиками, как работники сферы обслуживания (+2,8 п.п.). Поэтому вопрос о направленности структурных сдвигов остается открытым.

В любом случае агрегированные данные свидетельствуют о чрезвычайно активной перестройке структуры рабочих мест. Более того, они дают основания предполагать, что бурный экономический рост 2000-х годов, скорее всего, сопровождался масштабным перераспределением рабочей силы от «плохих» рабочих мест к «хорошим». Используя более дезагрегированные данные и применяя к ним методологию, описанную в предыдущем разделе, можно проверить, насколько это предположение соответствует действительности.

Сначала, используя данные ОНПЗ за 2000 г. о среднем числе лет образования в различных профессионально-отраслевых группах, мы разбили всю совокупность занятых в этом году на квинтили по данному показателю. Затем оценили, какую часть общей численности занятых аккумулировал каждый квинтиль в 2008 и 2012 гг.: 20 %, как в 2000 г., больше или меньше? Таким образом, становится возможным понять, в каком направлении в рассматриваемый период менялась структура рабочих мест – смещалась ли она в пользу менее или более «образованных» профессионально-отраслевых ячеек?

Результаты расчета представлены на рис. П2-1а. Из них следует, что ежегодный отток из нижнего квинтиля, включающего самые «плохие» рабочие места, достигал почти 350 тыс. работников, а ежегодный приток в верхний квинтиль, включающий самые «хорошие» рабочие места, приближался к 570 тыс. Три центральных квинтиля также притягивали дополнительных работников, но в гораздо меньших объемах (35-150 тыс. человек ежегодно). В докризисный период (2000–2008 гг.) отток из нижнего квинтиля и приток в верхний квинтиль шли в полтора-два раза быстрее, чем в посткризисный (2008–2012 гг.). Таким образом, высокие темпы экономического роста активизировали структурную перестройку экономики, а кризисные потрясения 2008–2009 гг. вызвали ее замедление. Однако это происходило на фоне резкого сокращения общих темпов роста занятости: если до кризиса она ежегодно увеличивалась в среднем на 720 тыс. человек, то после – лишь на 230 тыс. Но общая направленность структурных сдвигов в посткризисный период оставалось той же, что и в докризисный: массив «плохих» рабочих мест продолжал устойчиво сжиматься, а «хороших» – расти.

Перейдя от абсолютных показателей прироста к относительным, мы получаем более четкую картину того, что происходило в отдельных квинтилях (рис. П2-2а). Практически все изменения концентрировались по краям шкалы, а ее центральная часть отличалась исключительно высокой стабильностью: в 2012 г. второй, третий и четвертый квинтили аккумулировали, как и в 2000 г., примерно по 20 % от общей численности занятых каждый. В то же время сегмент самых «плохих» рабочих мест из первого квинтиля уменьшился почти на 8 п.п., а сегмент самых «хороших» из последнего (пятого) квинтиля, напротив, увеличился почти на 8 п.п. Таким образом, ничто не свидетельствует о поляризации структуры рабочих мест в российской экономике. Наблюдавшиеся изменения носили однонаправленный характер: шло активное вымывание «худших» (наименее квалифицированных) рабочих мест при активном наращивании «лучших» (наиболее квалифицированных).

Подобный метод оценки неявно предполагает, что иерархия рабочих мест с точки зрения их качества (в данном случае – с точки зрения продолжительности образования работников) неизменна во времени: группы, бывшие аутсайдерами в 2000 г., продолжали оставаться ими и в 2012 г.; лидеры 2000 г. оставались ими и в 2012 г. В действительности в иерархии рабочих мест с точки зрения их качества возможны серьезные подвижки: одни профессионально-отраслевые группы могут подниматься вверх (если уровень образования у входящих в них работников рос опережающими темпами), другие – опускаться вниз (если уровень образования у входящих в них работников не повышался или повышался очень медленно).

Поэтому на следующем шаге для проверки устойчивости полученных оценок мы провели альтернативный расчет, используя в качестве критерия качества показатель среднего числа лет обучения у работников, относившихся к различным профессионально-отраслевым ячейкам, в 2012 г. Этот способ ранжирования приводит к почти идентичным результатам. Как видно на рис. П2-1б, показатели абсолютного прироста для различных квинтилей остаются практически такими же, как при ранжировании по среднему числу лет обучения в 2000 г. Точно так же оказывается, что в докризисный период темпы структурной перестройки были существенно выше, чем в посткризисный. В относительных терминах (рис. П2-2б) и в этом случае не наблюдается серьезных изменений в центральной части шкалы: практически все сдвиги оказываются сконцентрированы на полюсах – в первом (-7 п.п.) и последнем (+8 п.п.) квинтилях. Это подтверждает вывод об отсутствии тренда к поляризации структуры рабочих мест, а также о постепенном замещении «худших» рабочих мест «лучшими».

Как ни странно, но при переходе от ранжирования по показателям образования к ранжированию по показателям оплаты труда картина почти не меняется (рис. П2-1в, П2-1г и П2-1д). Среднегодовой отрицательный прирост в нижнем квинтиле составляет 320–340 тыс. человек, а среднегодовой положительный прирост в верхнем – 550–680 тыс. Это почти не отличается от представленных ранее оценок. Мы вновь фиксируем резкое сжатие сегмента «худших» (в данном случае наименее оплачиваемых) рабочих мест на 7–8 п.п. и активное расширение сегмента «лучших» (наиболее оплачиваемых) рабочих мест на 8-10 п.п. (рис. П2-2в, П2-2г и П2-2д). И вновь ситуация в центральной части шкалы оказывается практически неизменной.

Итак, все пять используемых нами подходов не дают оснований полагать, что экономический рост 2000-х годов мог вести к поляризации структуры рабочих мест. Все они свидетельствуют о том, что в условиях быстрого роста в российской экономике шли два встречных процесса – активное создание «хороших» и почти столь же активная ликвидация «плохих» рабочих мест.