Судьба венценосных братьев. Дневники великого князя Константина Константиновича

Год 1858-й

Начался XIX век для России с убийства 11 марта 1801 года императора Павла I и воцарения его сына Александра, взошедшего на оскверненный престол в окружении убийц деда и отца. Население державы уже приближалось к сорока миллионам человек, почти поголовно крестьянского сословия. Но не только в обеих русских газетах («Санкт-Петербургские ведомости» и «Московские ведомости»), но и в беседах просвещенных вельмож считалось вульгарным упоминать единственного кормильца России – простолюдина. Говорить следовало об Александре I и его красавице жене. Их дети – две девочки – прожили каждая чуть больше года. Наследника императорская чета и вовсе не дождалась, поэтому по смерти государя престол перешел к его брату Николаю. У нового монарха, не в пример предшественнику, от супруги Александры Федоровны рождались почти всегда здоровые дети, отец нежно любил их и сумел поставить на ноги, дал хорошее по тем временам образование и мало-мальски приохотил к труду. К старшему из мальчиков по смерти родителя перешел престол, младшие – Константин, Николай и Михаил – стали опорой Александру II в его самодержавном труде.

Супруга великого князя Константина Николаевича, второго сына покойного императора Николая I, 10 августа 1858 года в четвертый раз благополучно разрешилась от бремени, подарив мужу сына, а императору племянника, нареченного Константином.

В эти дни в Петербурге появилась холера (к 10 августа – пятьдесят семь больных), в Чечне продолжались перестрелки местного населения с русскими войсками, европейцы под видом борьбы с варварством разоряли Азию. Впрочем, к войнам в мире так же привыкли, как к хлебу насущному.

Год 1858-й от Рождества Христова в России ничем особо не был примечательным. Уже сгладились ссадины, нанесенные стране и Парижским мирным договором после поражения в Крымской войне. Российские подданные, которых насчитывалось семьдесят пять миллионов, жили в своем подавляющем большинстве, как и сто, и двести, и триста лет назад. Лишь несколько десятков тысяч русских, именовавших себя дворянами, над которыми не тяготело бремя прокормить себя и государство, кое в чем изменились за последнее полвека. Это прежде всего относится к их отличительной европейской одежде, подвластной капризам парижской моды. Кроме того, вместо Вольтера стали читать Диккенса и доморощенных сочинителей, ругали уже не столько грязь на дорогах и ухабы, сколько чугунку и неотесанность народа, выучились, кроме французского, с грехом пополам русскому языку.

Европа уже покрылась сетью железных дорог, паровая машина стала идолом, народ требовал равенства сословий и нередко добивался желаемого. А Россия, которую никто и в мыслях не держал назвать частью Европы – только Востоком, бурлила лишь в малочисленных клубах и кружках, то ли не умея, то ли побаиваясь окунуться в эпоху коренных перемен. Тоска, да и только! Ни тебе сознательного пролетариата, как в Англии, ни революционно настроенного среднего сословия, как во Франции, ни буржуазии, страстно занятой техническим прогрессом, как в Америке. И каково же было бы удивление русских дворян, узнай они мнение о своей стране побывавшего в России в 1808 году знаменитого сочинителя Александра Дюма. Он в первую очередь обратил внимание на тех, кого обычно не принято замечать.

«При беглом знакомстве население Петербурга отличается одной характерной особенностью: здесь живут либо рабы, либо вельможи – среднего нет. Надо сказать, что сначала мужик не вызывает интереса. Зимой он носит овчинный тулуп, летом – рубашку поверх штанов. На ногах у него род сандалий, которые держатся при помощи длинных ремешков, обвивающих ногу до самых колен. Волосы его коротко острижены, а борода такая, какая ему дана природой. Женщины носят длинные полушубки, юбки и огромные сапоги, в которых нога совершенно теряет форму. Зато ни в какой другой стране не встретишь среди народа таких спокойных лиц, как здесь. В Париж из десяти человек, принадлежащих к простому люду, лица пяти или шести говорят о страдании, нищете или страхе. В Петербурге я ничего подобного не видел».

Что же увидит в своем отечестве только-только появившийся на свет один из самых высокопоставленных по рождению русских людей великий князь Константин Константинович? Ему жить в правлении Александра II, Александра III, Николая II, жить почти до самого конца монархии – 2 июня 1915 года. Жить по собственному разумению, ибо над ним не тяготеет груз монаршей власти, когда и шагу нельзя ступить самостоятельно. Поймет ли он Россию? Постигнет ли душу народа? Чем будет увлечен? Как сложатся его отношения с дядей-царем, кузеном-царем, племянником – последним царем? Почувствует ли приближение революционного цинизма и братоубийственного террора, краха монархической России? Впереди столько небывалых прежде событий, столько интриг и благородных поступков, что и спустя сто с лишним лет историкам не под силу в них разобраться. У великого князя впереди 57 лет…