Действие I. Danse macarbre
Перед поднятием занавеса оркестр играет песенку из «Фауста» (из трагедии).
Сцена изображает гостиную в декадентском стиле.
Паспарту (оглядывается и пишет в записную книжечку). – «Сотри»6 у купчихи 1-ой гильдии Мосеевой. Гостиная освещена красными лампионами, заключенными в черепа. В углу, вместо столика, гроб, в котором лежит сделанный из… (Подходит, пробует пальцем и облизывает палец) сделанный из яблочной пастилы покойник. Гости, подходя, берут покойника ложечкой и едят. Покойник похож на хозяйку дома. По комнатам ходят факельщики. Среди присутствующих назовем au hasard7: 1-ой гильдии декадентку Воробьину (костюм – саван), супругу известного декадента Переверзеву (одета в непроданную картину)… Человек!
Дворецкий (одетый факельщиком, не откликается).
Паспарту. – Сверхчеловек!
Дворецкий. – Что прикажете?
Паспарту. – Ужин будет?
Дворецкий. – На тринадцати столах, по тринадцати персон на каждом.
Паспарту (все это записывает). А что на ужин?
Дворецкий. – Спервоначалу живая рыба!
Паспарту. – Как живая?
Дворецкий. – А так, кажный гость будет рыбу вспарывать, живой ей в брюхо лимон жать и свежую икру выедать.
Паспарту. – Дальше?
Дворецкий. – Дальше мозги. В черепах подавать будут.
Паспарту. – Стильно! Дальше что?
Дворецкий. – Живого поросенка жарить будут.
Паспарту. – Орать будет!
Дворецкий. – Ничаво! Балалаешники в это время играть будут.
Паспарту. – А соус будет?
Дворецкий (мнется). – Соус-то будет! Только его в такой посуде подавать будут, что вам в газете напечатать никак невозможно.
Паспарту. – Черт знает, что такое! Вот и веди тут светскую хронику! В аристократических домах, кроме тартинок, есть нечего, а у купцов – еда есть, но из такой посуды есть заставляют, вспомнить тошно: мозги из черепов. Тьфу! Оно, правда, мозги, поросенок – немножко по-купечески, но из черепов и живой – стильно!
Факельщик (появляясь, мрачно). – Абракадабра!
Все (радостно). – Ах, это monsieur Волынский! Он всегда о себе так велит докладывать!
Паспарту (пишет). – «Неожиданный сюрприз, устроенный гостеприимной хозяйкой. Входит наш известный мыслитель г. Волынский. Каждый волос на его голове поднят спиралью, в глазах вопросительные знаки, пальцы испачканы в чернилах. Входя, ударяет себя по лбу, причем любезная хозяйка в ту же минуту ударяет в гонг, так что приятно пораженным гостям кажется, что этот звук вылетает из вдохновенной головы г. Волынского. Входя, говорит»…
Г-н Волынский. – Ай-ай, матушки, какой я умный!
Все (замогильным голосом). – Так говорит Заратустра8!
Паспарту. – Pardon, monsieur Волынский! Маленькое интервью! Почему вы, вместо «здравствуйте» – говорите: «матушки, какой я умный»?
Г-н Волынский. – Га! Это имеет свое объяснение! Я имею своим другом Нитцчше!..
Паспарту. – Будьте здоровы!
Г-н Волынский. – Благодарю вам. Но я не чихнул, а только так называется философ. Он есть один из самых больших умов в человечестве. И теперь этот один из самых больших умов в человечестве дошел до вакхической мысли, что он глуп, и он сидит около своей мама, и говорит своей мама: «мама, какой я дурак!» А я дошел до другой вакхической мысли и, подражая… не желайте мне здоровья!.. подражая Нитцчше, говорю всем, вместо «здравствуйте вам», – «ай, матушки, какой я умный!»
Паспарту. – Pardon, еще один вопрос. Почему у вас пальцы в чернилах?
Г-н Волынский. – Это не есть чернила. Это есть пламень. Я коснулся перстами огненной бездны души и опалил себе персты даже до первого сустава. Это есть знак, а не чернила. Я не пишу чернилами, я пишу ляписом9!
Воробьина (летит, махая саваном). – Господа, кадриль! Музыка, жарь! (Балалаечники играют кадриль из русских песен. Становятся так: Воробьина с мужем, vis-a-vis10. Переверзев с женой, начинают прямо с шестой фигуры. Воробьина делает соло).
Переверзев (стонет). – «О, закрой свои синие ноги!»11
Воробьина (дирижируя кадрилью). – Ходи веселей! Messieurs, changez vos dames! Mesdames, changez vos chevaliers! Chassé croisé!12 Переверзев, вертись со мной! Воробьин, муж мой, что стоишь как истукан? Вертись с его женой. Теперь дамы solo! Вот это кадрель! Чище, чем у Тумпакова13!
Воробьин и Переверзева. – Мы не хотим такого танца. Убирайтесь!
Князь Горбатов (появляясь, в ужасе). – Господа! Да ведь это, словно как в Альказаре14. Как дважды два четыре…
Декаденты (выплясывая, дикими голосами). – Пять!.. Стеариновая свечка15!.. На свете нет никакой таблицы умножения!.. Надеть на него пифагоровы штаны!..
Переверзев. – Господа сверхчеловеки! Князя Горбатова только могила исправит!
Все. – Ура! (Пляшут что-то дикое).
Дворецкий. – Петр Дмитревич Боборыкин из Парижа!
(Все застывают в тех позах, в которых были).
Г-н Боборыкин (входит частой, частой походкой, потирая руки). – А?! Новое течение?! Декадентствуете? Господи! Да что же вы дома? Потихоньку? Вам бы в Александрийский театр? А?
Все. – Ура! Идея! Да здравствует Петр Дмитриевич! Всегда у него свежая идея! В Александринку! Там говорят, теперь декадентство в ходу! Сверхчиновничье отношение к артистам! Сверхактеры есть! Ура! В Александринскй сверхтеатр!
Адский галопад. Занавес.