Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
XVII. И грянул бой!
На следующее утро, ясное, солнечное, еще до половины пятого, все прикосновенные к предстоящему поединку собрались уже в столовой пансиона. На вопрос прислуживавшей им служанки: куда господа поднялись так рано? был согласный ответ:
– Ins Grime.
Перед окнами дожидались четырехместные дрожки. Брони вынес и уложил в них с осторожностью какую-то длинную вещь, завернутую в плед; затем не менее заботливо поместил на дне экипажа объемистую корзину, из которой лукаво выглядывала группа бутылочных горлышек.
Укрепившись на скорую руку кофе, поднялись в путь. В экипаж сел один Брони, для охранения уложенных в нем сокровищ. Остальные следовали пешком. Куницын не выспался и потому был мрачен и молчалив; впрочем, не с кем было и говорить ему. Лиза и натуралисты болтали как ни в чем не бывало, так что никто из встречавшихся им экскурсантов не мог в них заподозрить траурную процессию к лобному месту.
За малым Ругеном, на краю опушки, дрожки остановились. Выскочив из них, Брони велел кучеру обождать, передал Змеину плед с завернутыми в него таинственными вещами, сам завладел заветною корзиною и, став во главе процессии, углубился в чащу. Вскоре открылась перед ними небольшая лужайка, замкнутая кругом высокими деревьями. Солнце обливало свежую мураву своим полным светом и играло там и сям в невысохших брызгах утренней росы. Из чащи веяло прохладой и сыростью.
Секунданты развернули пледы, и обнаружились четыре блестящих лезвия.
– Сюртуки долой! – скомандовал Брони.
– В их-то присутствии? – указал Куницын на Лизу.
– Пожалуйста, не стесняйтесь, – заметила та, – я не так мелочна, чтобы показывать наивный вид, будто не знаю, что мужчины являются на свет не в платьях, и боюсь, что, скинув их, они сдерут с себя живьем кожу.
– А в таком случае я с моим удовольствием, – сказал правовед, следуя примеру противника, который же сбросил с себя верхнее платье. – Я забыл, что вы материалистка.
Секунданты вымеривали между тем длину оружия.
– Приблизительно одного калибра, – сказал корпорант. – Выбирайте, господа.
Противники взяли по эспадрону, секунданты также.
– Брр, какой мороз; заметил Ластов, становясь в позицию. – Хорошо еще, что я в одних рукавах, а то можно было бы подумать, что трушу.
Презрительная улыбка пробежала по лицу Куницына; но, воздерживаясь от всякого замечания, он поправил только в глазу стеклышко.
– Что же, господа, – спросила Лиза, – так в шляпах вы и деретесь?
– Оно практичнее, – отвечал поэт, – солнце не мешает, да и тумаки по голове не будут так ощутительны. Одно условие, милый мой, – обратился он к противнику. – Тебе, конечно, также не особенно желательно быть обезображенным; так я предлагаю, не бить в лицо. Хочешь?
Правовед опять усмехнулся:
– Жаль вам своей смазливой рожицы? Пожалуй, так и быть, не трону.
– Я вовсе не нуждаюсь в твоем великодушии, – отвечал Ластов. – Кому из нас двоих, тебе или мне, дороже его смазливая рожа, – подлежит еще сомнению. Разница между нами только та, что я откровеннее тебя и высказал обоюдную задушевную мысль. Впрочем, если хочешь, я отсеку тебе нос; что я дерусь недурно, подтвердит тебе Змеин.
– Да ведь я же говорю вам, что не имею ничего против вашего предложения. Вы хотите только выиграть время.
– Нимало. Я к твоим услугам.
Оружия врагов скрестились. Секунданты стали каждый за своим дуэлянтом, готовые предупредить вооруженною рукою всякий «незаконный» удар противной стороны. Посредница в ожидании предстоящего зрелища, расположилась на ближнем древесном пне.
– Los85! – скомандовал корпорант. Куницын быстро отделил эспадрон от неприятельского лезвия и ударил приму. Ластов спокойно и ловко отвел удар. Правовед замахнулся квартой – и та была отбита. Посыпался еще ряд метких ударов, отпарированных с тем же искусством. Куницын заносится опять квартой; Ластов парирует намеренно слабо, вражеское лезвие соскальзывает к нему на грудь – и на белоснежной рубашке его, ровно по середине груди, выступает явственная красная полоска. Раненый отскакивает два шага назад и опускает оружие:
– Es sitzt86!
– Это вы, как секундант победителя, должны были закричать: «Es sitzt»! – наставительно замечает Змеину корпорант.
– На следующий раз не премину. Но теперь не до того: где у нас пластырь?
Правовед, подобно другим, хлопотал около своего побежденного противника.
– Я надеюсь, что ты не опасно ранен? – спрашивал он заботливо, с великодушием победителя.
– По крайней мере, не смертельно, – отвечал с улыбкою побежденный, пожимая ему с теплотою руку. – Однако, черт побери, кусается! – прибавил он, расстегивая запонку рубашки и распахивая грудь.
Лиза даже ахнула: поперек груди зияла довольно широкая рана длиною вершка в два; кровь ручьем бежала из нее. Брони выхватил сверток пластыря и ножницы из рук Змеина и начал вымеривать рану.
– Отойдите, господа, дело мастера боится. Вот если б вы, сударыня, достали водицы, чтоб обмыть рану; там, в корзине, между пивными бутылками, припасена одна и с водой.
Девушка поспешила исполнить поручение. Змеин между тем отвел своего дуэлянта в сторону.
– Не покончить ли на этом? Забава, как оказывается, не совсем безопасная. Кровожадность ваша утолена, цель достигнута – was willist du, mein Liebchen, noch mehr87?
Правовед прищурился.
– Вы это от себя или по поручению господина Ластова?
– Нет, от себя. К чему лишнюю кровь проливать? Еще пригодится. Ведь может же на беду случиться, то на следующий раз будете ранены вы?
Куницын призадумался.
– Так и быть!
Он направился к перевязочному пункту. Там молодой оператор, наклеивая пластырь на рану поэта, задавал последнему серьезную распеканцию.
– Экая рана, подумаешь! Баснословно! Признайтесь-ка откровенно, что последняя ваша парада была скандалезна, из рук вон плоха?
– Чистосердечно каюсь! – весело отвечал пациент. – Лизавета Николаевна, сделайте одолжение, налейте-ка мне vom edlen Gerstensaft88, потеря крови ослабила меня.
– Вы действительно бледнее обыкновенного, – сказала посредница, наклоняясь к заветной корзине, чтобы исполнить желание раненого.
– Что вы? Не давайте! – остановил ее Брони. – Недостоин. Вы, государь мой, кажется, забываете, что обещались посвятить одну стычку и мне.
– Вот следующую дерусь за вас. Только сами посудите, как же драться хорошенько, когда вы отказываете даже в крепительном напитке Гамбринуса?
– Ну, Господь с вами. Сударыня, налейте ему Шопена. Так смотрите ж, не ударьте в грязь лицом.
– Если тебе уже очень не по душе, – небрежно обратился к поэту подошедший в это время Куницын, – то, пожалуй, перестанем; я не настаиваю непременно на продолжении rencontre'a89.
Ластов взглянул на своего секунданта и покачал отрицательно головой.
– Нет, не могу. Долг платежом красен.
– Что я вам говорил? – отнесся к правоведу Змеин. – Еще рьянее вас. Но я все-таки не понимаю тебя, Ластов? Сам же говорил вчера…
– То вчера, теперь я связан кружкою баварского. Повремените, господа: расклеился, так не сейчас и склеить. Wird's bald, Herr Leib und Magenflicker90?
– I's ist schon91, – отвечал хирург, окончательно нажимая платком края пластыря.
Лиза подала обоим по шопену пенистого пива.
– Александр Александрович, желаете?
– Позвольте.
Куницын отказался. Трое университетских чокнулись кружками и потом опорожнили их разом.
– А! Силы возвращаются, – сказал Ластов. – Aux armes, citoyens92!
Враги и сподвижники их стали опять в позицию. Стиснув с решительностью зубы, Куницын, не дождавшись условного «Los!», выпал убийственною секундой. Ластов предвидел удар и, отпарировав его с силой, ответил в свою очередь легкой квартой. Правовед дрался недурно и отбил ее по всем правилам фехтовальной школы. Упало с той и с другой стороны еще несколько ударов. Но в то время как правовед приходил все в больший азарт, и каждый удар его имел явною целью чувствительно поразить противника, этот последний отбивался играючи, словно тросточкой от стаи мух, и если сам наносил иногда удар, то так легко, что Куницын, при всей своей горячности, мог отпарировать его. Около пяти минут уже длилась битва – ни с той, ни с другой стороны не было ни царапины.
– Что же вы наконец? – шепнул за спиною Ластова нетерпеливый голос. – Вы забываете, что деретесь за меня.
– Смотрите же, – отвечал тот. – Это за моего секунданта!
И, привскочив на аршин от земли, он ударил сильнейшую приму через голову и затылок противника. Шляпа упала с головы правоведа, и гибкое неприятельское лезвие со свистом проехалось по его спине.
– Ай! – невольно вскрикнул он, поднося к губам левую руку. Он держал ее, в продолжение всего боя, как следует, за спиною, и эспадрон Ластова, хлыстнув его по спине, избороздил и ладонь этой руки его.
– Das sitzt! – поспешил возгласить Змеин, чтобы загладить прежнюю оплошность.
– Опять невпопад! – укорил дерптец. – Теперь ваш же дуэлянт ранен, а вы, вместо того, чтобы отстаивать его, говорить, что это пустяки, что нет никакой раны, первые же кричите: «Es sitzt!».
Закусив от боли и негодования губу, правовед обвертывал платком пораженную руку.
– Да покажите же баснословный вы господин, – сказал Брони, – может быть, лучше, наложить кусочек пластырю.
Правовед распутал повязку и показал ладонь. Поперек ее, от одного конца до другого, тянулся легкий шрам, из которого в нескольких местах выступали крупные капли крови.
– Вишь, тоже красная, – заметил иронически корпорант. – Я всегда слышал, что у аристократов синяя. Господин Змеин, потрудитесь залепить эту безделицу. Вы секундант, а не заботитесь о благосостоянии своего дуэлянта.
– Не забочусь? – отвечал с важностью Змеин. – Вы думаете, это у него единственная рана? Herr von-Kunizin, Advocat aus St.-Petersburg, – извольте показать спину. – Он повернул правоведа вокруг оси. – Нет, что-то не видать; должно быть, один синяк, рубашка цела. А я так и думал, что распадетесь пополам – так звонко свистнуло.
– Пожалуйста, приберегите ваши остроты для других, – отвечал с раздражением Куницын.
– Ну, батенька, удружили! – говорил корпорант, ударяя по плечу поэта. – Никогда, ей-ей, ничего подобного не видывал. Это ведь вы за меня? Ха-ха! Молодчина! Теперь выпивайте хоть весь запас пива – не осерчаю. Знаете, мне хотелось бы выпить с вами брудершафт? Давайте, а?
– С удовольствием. Лизавета Николавна, позвольтека нам еще по шопену.
Лиза подала им по бутылке.
– Можете и так. Не думала я, что низойду на степень маркитантки!
Продев руки, как должно, одну под другую, молодые люди выпили каждый свою бутылку и поцеловались потом три раза.
– Важно! – причмокнул Брони. – Теперь, значит, на ты? Как-то баснословно-отрадно, знаешь: есть около тебя братская душа.
– До свадьбы заживет, – говорил Змеин, окончив операцию бинтования руки правоведа. – Теперь, я надеюсь, вы удовлетворены? Можно, наконец, домой.
– Менее, чем когда-либо… – отвечал мрачно и отрывисто Куницын, которого, видимо, подмывала мысль о понесенном им унизительном поражении.
– Не перестать ли нам? – предложил и подошедший в это время Ластов. – Я, со своей стороны, не имею уже большой охоты драться.
– А! Струсили. Теперь поздно. Была честь предложена – отказались. Узнайте же, что значит шутить со мной! Назначено четыре coups, было всего два, следовательно, я имею полное право требовать от вас продолжения дуэли. Берите шпагу и не тратьте лишних слов.
– Как знаете, – отвечал Ластов, поднимая с земли эспадрон.
И бой возобновился. Но эта стычка прекратилась еще скорее предыдущих.
– Вам жаль своей физиономии, так вот же вам! – вскричал разгоряченный правовед и, замахнувшись квартой, тут же переменил направление оружия в секунду, чтобы, обманув таким образом противника, нанести ему полный удар в щеку. Поэт вспылил и отбил злонамеренный удар со всей энергией. Но парада его была так сильна, что эспадрон Куницына отлетел далеко в сторону, а лезвие вражеского оружия, неудержимого в своем стремлении, вонзилось в его распростертую руку, несколько выше кисти. Кровь бойким фонтаном забила из свежей раны.
– Das sitzt! – решил Брони и бросился за водой и пластырем.
Все столпились вокруг пораженного, и Лиза поспешила обвернуть ему руку собственной косынкой.
– Кажется, артерию захватило, – заметила она с видом знатока.
– Извини, голубчик Куницын, пожалуйста, не сердись, – умолял перепуганный Ластов, – право, невзначай.
Раненый хотел что-то ответить, но вдруг закрыл глаза, опустил голову и пошатнулся: с ним сделалось дурно. Его схватили под руки. Возвратившийся с необходимыми врачебными средствами корпорант вылил ему на голову полбутылки воды, и когда больной очнулся, то принялся за необходимые омовения и заклеивания, перевязал ему руку несколькими платками и, накинув ему на плечи плед (по случаю забинтованных рук нельзя было надеть на него верхнее платье), решил:
– Домой.
Никто уже не возражал. Ластов хотел было повести своего врага-инвалида под руку, но тот высвободился и отвернулся.
– Оставьте… Мы с вами еще разделаемся…
– Оставь его на мое попечение, друг Leo Leonis, – сказал Брони, – лучше пособил бы господину Змеину подобрать воинские принадлежности. Вот если г-жа студентка не откажется отвести его со мною к рожкам…
– Ах, нет, зачем же, я и сам… – проговорил правовед, оправляясь, но тут же опять пошатнулся, так что спутники должны были его поддержать. Он с горечью улыбнулся. – Нет, что-то не того… нейдет… Я чувствую, что дело плохо… У меня, Лизавета Николаевна, есть к вам последняя просьба: если б я не пережил своей раны, то скажите вашей сестрице, чтобы принесла цветов на мою могилу.
Лиза расхохоталась:
– Ну, вы еще не совсем безнадежны; потеря крови настроила вас элегично.
– Напрасно вы его утешаете, – вздохнул Брони, – дела уже не поправить: дома ждет нас баснословный завтрак в честь примирения, а господину Куницыну в настоящем его положении едва ли можно выпить основательно. Нет, сударь, я от души соболезную о вас.
Пока Ластов одевался, Змеин завернул в плед эспадроны и подобрал пустые бутылки и кружки, разбросанные по полю битвы; Ластов перекинул через плечо платья Куницына, и они отправились за другими.
– Ты напоминаешь мне лошадь в басне, – заметил Змеин. – Гордый, статный конь потешался над уродом ослом. Когда же с осла содрали шкуру, то надменного же коня накрыли ею.
Ластов, занятый серьезными мыслями, не отвечал.
– Что если я его ранил опасно? – проговорил он.
– Едва ли. Обморок сделался с ним по слабой натуре. Но я очень доволен, что он наказан: не рой другим ямы; зачем не удовольствовался первым дебютом.
