Дырчатая Луна

Невыносимый Вязников

Труба в деревянном кожухе, покинув каменный мост, проходила недалеко от школы. Метрах в двух над землей. Она опиралась на железные стойки. По нижнему краю кожуха сбоку тянулся широкий деревянный брус. На нем удобно было сидеть: привалишься спиной к обшивке и болтаешь ногами.

В одном месте водопровод нависал над тропой, что вела к калитке в школьной изгороди. Здесь у четвертого «Б» с давних пор было любимое место. Еще с того времени, когда он был первым «Б». В теплое время года народ всегда сидел там, дожидаясь звонка на уроки. Разговаривали, спорили, менялись вкладышами от заграничных жвачек и даже ухитрялись тут же, с тетрадками на коленях, скатывать друг у друга домашние задания.

Тем, кто подходил к школе со стороны балки, видны были из-под кожуха только болтающиеся ноги. Казалось издалека, что колышется коричневая бахрома. Внизу ее украшали разноцветные кроссовки, сандалетки и кеды. А сегодня бахрома была отделана еще и неровной белой оторочкой. По указанию Океаны Тарасовны четвертый «Б» надел белые носки и гольфы. Видимо, классная руководительница надеялась, что такая деталь костюма (вместе с белыми рубашками) придаст растрепанной, обжаренной солнцем вольнице хоть какую-то внешнюю благопристойность.

Не доходя до кожуха с полсотней качающихся ног, Лесь обулся. Потом прошелся по ногам одноклассников глазами: угадывал по башмакам, кто где. И с правого края увидел тощие «ходули» в черно-белых кроссовках. Это был, без сомнения, Вязников. И Лесь испытал примерно то же чувство, с каким недавно смотрел на серый дом. Он вспомнил, что сегодня седьмое сентября.

А может, Вязников забыл? Не то, что седьмое, а то, что он должен сделать.

Лесь взял левее, нырнул под кожух, пригнулся под чьими-то каблуками и без задержки зашагал к школе. Несколько голосов его окликнули, но Лесь не оглянулся: спешу, мол. Тогда позади застучали подошвы. Рядом оказалась Натка Мальченко – тощее хитрое существо с белобрысыми торчащими косами.

– Гулькин!.. Ой, то есть Лесь! Вязников хвастался, что на большой перемене опять напишет… то, что в прошлом году.

– Напишет – заработает, – самым беззаботным тоном отозвался Лесь. – Тоже, как в прошлом году…

Кто из них двоих «заработал» в тот раз больше, вопрос был спорный. И чем кончится нынче, тоже неясно. Лесь, однако, боялся не драки и синяков. Угнетала сама неизбежность скандала. И еще – то, что скандала этого ожидал весь класс. Интерес был сдержанный, деликатный такой, потому что и к Носову и к Вязникову относились одинаково хорошо. Но стычки все-таки ждали – как ждут результата увлекательного матча.

Лесь томился этим ожиданием, ловил на себе взгляды, но делал вид, что ему совершенно все равно. Он даже ухитрился получить пятерку на уроке географии.

В классе было прохладно. Старые акации укрывали окна от солнца. Пятерка приподняла настроение Леся. На Вязникова он принципиально не смотрел. Тот на Леся – тоже. И на третьем уроке Лесю стало казаться, что, может быть, все обойдется.

Но в начале шумной двадцатиминутной перемены все та же Натка с белыми тощими косами подскочила к Лесю в коридоре.

– Лесь! Он нарисовал и написал! Пойдем…

– Пойдем, – вздохнул Лесь. Потому, что от судьбы не спрячешься.

В дальнем углу горячего от солнца двора ярко белел школьный гараж – сложенный из брусьев известняка и похожий на маленькую крепость. Там толпился весь четвертый «Б». Когда Лесь подошел, все расступились со значительными лицами.

На известняке вверх от земли была проведена углем черта. Высотой в мальчишечий рост. Ее, как мерную линейку, украшали деления. Рядом с этой линейкой была изображена лопоухая фигура с ногами-лучинками, волосами-спичками и (самое подлое!) длиннющим носом, какого у Леся никогда не было. Но рисунок изображал именно четвероклассника Носова! Потому что сверху шла крупная черная надпись: «Ура! Гулькин Нос опять подрос!»

Народ смотрел на Леся. Понимающе и выжидательно молчал.

…Первый раз такое дело случилось три года назад. Сперва стройненький большеглазый первоклассник Вязников даже понравился Лесю, и он простодушно подумал, что хорошо бы им подружиться. Казалось Лесю, что и Вязников поглядывает на него с благожелательным интересом.

Но однажды во дворе, когда гоняли по ракушечным плитам мячик, никто не захотел вставать в ворота, и авторитетный Артур Глухов распорядился:

– Пусть Нос встает. Он самый маленький, маленькому легче прыгать между штангами.

Утверждение, что он самый маленький, было неточным. Это во-первых. А во-вторых, Лесь обиделся:

– Ты чего обзываешься!

– Как? – удивился Глухов.

– Носом!

– А чего такого? Раз фамилия у тебя… Меня Глухарем зовут, я же не злюсь. Нос – это разве плохо? Не хвост ведь и… ничто другое.

Может, на том бы и порешили. Но тут-то и сунулся Вязников. Махая длинными ресницами, он сообщил:

– Надо говорить не «Нос», а «Гулькин Нос». Потому что от горшка два вершка.

Маленький – это ведь не значит боязливее всех.

– Вот как тресну по кумполу! Думаешь, если длинный, значит, умнее других?!

Вязников заулыбался, отошел и сказал издалека:

– Сперва подрасти… Скоро ли из Гулькина Носа превратишься в Большой Нос, как у Буратино?

В тот же день Вязников на гараже нарисовал мерную черту, лопоухого маленького Носова и написал крупными буквами: «Гулькин Нос расти до звезд». Грамотно написал, только запятую перед обращением и восклицательный знак не поставил, потому что знаки препинания тогда еще не проходили.

После этого Носов и Вязников подрались. И водили их в учительскую. И там воспитывали. И грузная (и вроде бы грозная) директорша Нина Владимировна сказала, что больше виноват все-таки Вязников: это ведь он сделал глупый и обидный рисунок. Пусть он пообещает больше так не поступать.

Вязников уже тогда, в первом классе, был ехиден и (надо признать) смел. Он объяснил, что не обижает Носова, а заботится, чтобы тот рос поскорее. И каждый год седьмого сентября он будет на гараже отмечать, насколько Носов вытянулся.

Нина Владимировна покусала губы и предупредила, что если такое повторится, Вязникову придется плохо. У него вызовут родителей, и те, конечно, всыплют милому сыну по первое число. Вязников гордо возразил, что ему никогда не всыплют. Нина Владимировна сказала, что жаль. И велела ему и Носову идти на уроки. Решила, что до следующего сентября все забудется.

В классе Лесь и Вязников подрались еще раз, но уже чуть-чуть, потому что Глухарь их растащил.

Вязников, смеясь красивыми глазами, сообщил, что все равно каждый сентябрь будет отмечать, как Гулькин Нос подрос.

– Только попробуй, – сказал Лесь.

Вязников сказал, что через год обязательно попробует. Мало того, он разъяснил первоклассникам, что «гулька» – это означает «шишка» или «волдырь». И сослался на знаменитый словарь русского ученого Доля. Папа у Вязникова был профессор.

У Леся папы не было, но был дядя Сима. Он и мама недавно поженились. Дядя Сима работал не профессором, а наладчиком электронных систем на морских судах, толковых словарей у него не водилось. Но от деда в доме осталось много самых разных старых книг, и среди них (вот совпадение!) – тоже словарь Даля! В четырех томах! Лесь открыл первый том, на букве «Г» отыскал слово «Гулька» и с горечью убедился, что Вязников прав.

Волдырь – штука мелкая. Значит, нос у волдыря (если он имеется) – вовсе малютка. Обидно вдвойне. Единственное, что мог сделать Лесь, это на следующий день сказать Вязникову:

– Если гулькин нос – крошечный, зачем ты нарисовал меня с таким длинным? Сам не соображаешь своими профессорскими мозгами, что делаешь.

– Соображаю. Это для выразительности, – ответил находчивый и образованный Вязников и опять заулыбался.

Если бы Вязников улыбался по другому поводу, он мог бы даже показаться симпатичным. Но сейчас Лесь отошел и пообещал себе, что никогда не будет разговаривать с Вязниковым. И не будет иметь с ним никаких дел.

Так оно и тянулось целый год. Плохо только, что прозвище Гулькин Нос прилипло к Лесю. Потом оно, правда, превратилось просто в «Гулькина», и от этого было уже никуда не деться. Получилось, что вроде еще одна фамилия. Многие потом и забыли, почему Лесь Носов – Гулькин. Однако сам Лесь не забыл и Вязникову не простил.

Не забыл и сам Вязников. На следующий год, тоже седьмого сентября, он выполнил обещание: снова изобразил на гараже Леся и сделал надпись: «Гулькин Нос чуть-чуть подрос».

Опять пришлось драться: надо было защищать свой авторитет. Растащили их быстро, и снова был разбор в учительской.

И в третьем классе – та же история.

Весь учебный год потом Лесь и Вязников опять будто не замечали друг друга, лишь иногда поглядывали молча. Но о своем обещании коварный Вязников помнил твердо. Вот и сегодня…

Боже мой, неужели так и жить до десятого класса?

Вязников стоял с выжидательной улыбкой и трогал у ворота черный бантик-бабочку. Да-да, он пришел с бабочкой, как просила Океана Тарасовна. Кроме него только еще один из мальчишек надел черный галстучек – тихий и всегда послушный Валерик Греев. Да и то у Валерика была не бабочка, а обычный галстук, переделанный из офицерского, военно-морского.

А гибкий улыбчивый Вязников со своей аккуратной прической и бантиком был похож на официанта. Об этом Лесь подумал с некоторым удовольствием. Но мельком. Надо было делать дело. Желая все решить поскорее, Лесь нагнулся, выставил над головой два кулака и без слов ринулся на Вязникова – чтобы макушкой стукнуть его в пузо, а кулаками (если повезет) поставить синяки под каждым глазом. Кое-что удалось – за счет стремительности. Но и Вязников успел взмахом снизу вверх зацепить нос Гулькина. И когда Лесь выпрямился и помотал головой, жалостливая Любка Ткачук сказала:

– Ой, Лесь, у тебя капает…

На белую рубашку падали из носа красные градины.

«А ничуть не больно», – молча удивился Лесь. Взглянул на Вязникова. Тот морщился и прижимал руки к животу. «Сам виноват», – подумал Лесь без особом радости, но с некоторым удовлетворением. И подумал еще: «А как в такой рубашке на урок-то?»

Тут его и Вязникова взяли за плечи крепкие ладони Виктора Максимовича, учителя географии, который сегодня поставил Лесю пятерку за хорошее знание карты. Сейчас Виктор Максимович был дежурный педагог.

– Поединок окончен? Прошу господ дуэлянтов в учительскую.

– У него капает, – опять сказала Люба Ткачук. Остальные сочувственно дышали вокруг.

– Что?.. Ах, да. Ну-ка, намочите мой платок.

Сбегали, намочили. Дали Лесю. И он пошел в учительскую, прижимая к носу влажную ткань.

Потом он минут пять посидел в прохладной учительской – с запрокинутой головой и платком на лице. Это было даже приятно.

– Ну что, Носов, – сказала наконец Нина Владимировна. – Все еще капает?

– Кажется, нет… – Лесь встал и посопел.

– Очень хорошо… Ну, что же теперь с тобой делать?

– В каком смысле? – сказал Лесь.

Виктор Максимович хмыкнул. Оксана Тарасовна тихонько застонала. Две молоденькие учительницы – музыки и рисования – весело переглянулись.

– А в том смысле, Носов, – охотно разъяснила директор, – что ты устроил драку, грубо нарушил дисциплину и теперь я вынуждена принять решительные меры.

– Зачем? – спросил Лесь, посопев (нос, кажется, припух).

– Затем, чтобы впредь такие безобразия не повторялись.

– Пускай не рисует, не будет и повторений, – ответствовал Лесь, ощущая полную правоту.

– Вязников, конечно, тоже виноват, – вмешалась Оксана Тарасовна. – Однако начал ты! Зачем выяснять отношения кулаками?

Лесь посопел опять и разъяснил:

– Я, собственно, головой…

– Головой ты ему попал в корпус, – уточнил Виктор Максимович. – А синяк под его глазом – несомненный след кулака.

– Да? – с интересом откликнулся Лесь. – А где он?

– Я же говорю: под глазом.

– Вязников где? Отчего со мной с одним разбираются?

– А оттого, голубчик, что твой… соперник направлен стирать со стены свое художество, – сообщила Нина Владимировна. – Не волнуйся, отвечать будете оба по справедливости.

– Это совершенно бессмысленно, – сказал Лесь с некоторым сочувствием к Вязникову. – Уголь от белой стенки не оттереть, придется закрашивать.

– С этим мы разберемся, – добавила строгости директорша. – Ты лучше скажи: с тобой что делать?

– Что хотите, – откликнулся Лесь со спокойствием плененного героя, который успел совершить задуманный подвиг.

– Чего уж тут делать-то, – заметил Виктор Максимович. – И так собственным носом поплатился человек. Можно сказать, искупил кровью.

«Музыкантша» и «художница» хихикнули и опасливо глянули на директоршу. Будто школьницы. Оксана Тарасовна (тоже еще молодая, но более опытная) сказала опять со стоном:

– Но как он будет сидеть на открытом уроке? Там мои коллеги из пединститута, речь пойдет об эстетическом воспитании, а он в таком виде…

Лесь опасливо тронул нос:

– Очень распух?

– В порядке твой нос! Но рубашка!

Лесь вспомнил, глянул себе на грудь. Мамочка! Десяток бурых пятен.

– Да-а… – тихонько вздохнул он.

– Вот тебе и да! Марш домой и переоденься. На этот урок не попадешь, но хотя бы придешь на пятый, на музыку.

Лесь бросил взгляд на «музыкантшу»:

– Я, наверно, не успею.

– Значит, будешь прогуливать да завтра. По собственной вине, – сообщила Оксана Тарасовна.

– А завтра воскресенье.

– Ты надо мной издеваешься, да?

– Отнюдь, – сказал Лесь.

– Брысь отсюда, – печально велела Оксана Тарасовна.

– Виктор Максимович, платок я выстираю и в понедельник принесу, – с достоинством проговорил Лесь.

– Буду весьма признателен.

– До свидания. – И, трогая нос, Лесь покинул учительскую.

– Вот сокровище растет, – сказала ему вслед утомленная педагогическими заботами Нина Владимировна. – Господи, скоро ли на пенсию?

– Он знаете на кого похож? – весело вмешалась «музыкантша». – На маленького бродягу-скрипача из фильма «Солнце Неаполя». Есть там такой персонаж, дитя итальянских улиц.

– Не итальянских улиц, а здешней окраины, – проворчала Нина Владимировна. – И не скрипач, а хулиган. Сорванец из Французской слободки…

– Ну, не скажите, – возразил Виктор Максимович. – Иногда сквозь сорванца проглядывает этакий… лицеист. Возьмите его эти «отчего» вместо «почему» или «отнюдь» и так далее… Кстати, дед его был знаменитый местный краевед и умелец, очень образованный человек…

– Все они образованные, – не сдалась директор, – только сладу нет. Этот Вязников – вообще профессорский сын, а что себе позволяет! Зачем он изводит Носова? Бессовестный…

– Совершенно бессовестный, – грустно согласилась Оксана Тарасовна. – Зарезал меня без ножа. Его ведь теперь тоже нельзя на урок пускать с таким синячищем! А я так на этого Вязникова надеялась. Он и отвечает всегда прекрасно, и один из всех с бабочкой пришел… Ой, Нина Владимировна, я побежала, гости уже в классе, наверное…

– Ни пуха ни пера… Знаю, знаю, куда идти… А с этим Носовым вы все-таки еще побеседуйте после пятого урока.

– Думаете, он сегодня вернется в школу? Наверняка усвистал на берег и будет купаться до обеда. Смывать горести и заботы. Ох, до чего я ему завидую…