Пятнадцатилетний капитан

Глава восемнадцатая. Разные события

Следующие восемь дней пирога все так же продолжала спускаться по течению. Ничего примечательного за эти дни не произошло. На протяжении многих миль река протекала среди великолепных лесов. Затем леса кончились, и вдоль обоих берегов потянулись нескончаемые, уходящие к самому горизонту заросли кустарника.

Тут тоже не встречалось никаких следов туземцев – Дик Сэнд, разумеется, нисколько не был этим огорчен, – но зато вокруг было великое множество животных. На берегах резвились зебры, из зарослей выходили канны и «каамы», замечательно грациозные антилопы, которые по вечерам исчезали, уступая место леопардам, оглашавшим воздух грозным рычанием, и даже львам, прыгавшим в высокой траве. Однако беглецы до сих пор не имели столкновений с хищниками, ни с речными, ни с лесными.

Каждый день, чаще всего в послеобеденные часы, Дик направлял пирогу к тому или другому берегу, причаливал и обследовал прилегающую часть зарослей.

Дело в том, что маленькому отряду приходилось возобновлять запасы продовольствия. В этих диких местах нельзя было рассчитывать ни на фрукты, ни на маниоку, ни на сорго, ни на кукурузу, которые составляют главную пищу туземцев. Все это росло здесь, но в диком виде, и было непригодно для еды. Дик Сэнд вынужден был охотиться, хотя звуки выстрелов могли привлечь чье-нибудь нежелательное внимание.

Огонь они добывали, вращая с большой скоростью деревянную палочку, вставленную в углубление в сухой ветви смоковницы, на манер местных жителей или даже обезьян, так как говорят, что таким же способом добывают огонь и некоторые гориллы. На костре жарили мясо какой-нибудь антилопы, заготовляя пищу впрок, сразу на несколько дней. 4 июля Дику удалось одним выстрелом уложить на месте «покоу», которая дала им изрядный запас мяса. Это было животное длиною в пять футов, с большими, загнутыми назад рогами, с рыжеватой шерстью, усеянной блестящими пятнышками, и белым брюхом. Мясо его оказалось очень вкусным.

Из-за почти ежедневных остановок для охоты и нескольких часов отдыха каждую ночь пирога к 8 июля прошла в общей сложности лишь около ста миль. Однако это было уже немало, и Дик начинал задумываться, куда заведет их эта бесконечная река. До сих пор она вобрала в себя лишь несколько мелких притоков, и незаметно было, чтобы она сколько-нибудь расширилась. Сначала она текла более или менее прямо на север, но теперь повернула на северо-запад.

Река тоже доставляла путникам свою долю пищи. Длинная лиана, снабженная вместо крючка колючкой, несколько раз приносила им санджику – мелкую рыбешку, очень нежную на вкус, которую в копченом виде развозят по всей этой стране, довольно вкусных черных «узаков», «монндесов», с крупной головой и жесткой щетиной вместо зубов, маленьких «дагала», любящих проточную воду и принадлежащих к породе сельдей, – они напоминают уклеек, которые ловятся в Темзе.

Девятого июля днем мужество Дика Сэнда подверглось новому испытанию. Он был один на берегу и подкрадывался к кааме, рога которой виднелись над зарослью кустарника. Как только он выстрелил, в тридцати шагах от него выскочил другой – и очень страшный – охотник, который, несомненно, явился за своей добычей и, видимо, не собирался ее уступать.

Это был огромный лев из той породы, которую туземцы называют «карамо», – они совсем не похожи на так называемых ньясских львов, лишенных гривы. Он достигал в плечах высоты не менее пяти футов. Великолепное животное!

Одним прыжком лев обрушился на кааму, которую пуля Дика Сэнда только что свалила на землю. С жалобным криком бедное животное судорожно забилось под когтистыми лапами грозного хищника.

У безоружного Дика Сэнда не было времени вложить в ствол новый патрон.

Лев сразу заметил его, но сначала ограничился тем, что на него посмотрел.

У Дика хватило самообладания оставаться на месте, не делая ни малейшего движения. Он вспомнил, что в такие моменты полная неподвижность бывает иногда спасительна. Он не пытался ни бежать, ни перезарядить ружье.

Налитые кровью кошачьи глаза льва неотступно следили за ним. Хищник, казалось, не знал, какую добычу предпочесть: ту ли, что билась под его лапами, или ту, что стояла неподвижно. Если бы каама не извивалась в его когтях, Дику Сэнду пришел бы конец.

Так протекли долгие две минуты. Лев смотрел на Дика Сэнда, а Дик Сэнд смотрел на льва, даже не моргая.

Наконец лев мощным движением схватил в пасть еще живую, трепещущую кааму, поднял ее, как собака поднимает зайца, и, хлеща по кустам жестким хвостом, исчез в густой чаще леса.

Дик стоял неподвижно еще несколько секунд, потом осторожно ушел и, вернувшись к своим спутникам, ничего не сказал им об опасности, от которой он спасся только благодаря своему хладнокровию. О да, если бы беглецы не плыли по быстрой реке, а вынуждены были пробираться по равнинам и лесам, где водятся такие хищники, быть может, к этому времени ни одного из потерпевших крушение на «Пилигриме» уже не было бы в живых.

А кроме того, если края эти и казались необитаемыми, они были такими не всегда. В иных местах, где берега были отлогими, попадались следы когда-то стоявших здесь деревень. Опытный путешественник, не раз посещавший эту область Африки, такой, как Дэвид Ливингстон, безошибочно угадал бы, в чем тут дело. Посмотрев на живые изгороди из высоких молочаев, сохранившиеся дольше соломенных хижин, на одиноко растущую в середине ограды священную смоковницу, он сразу понял бы, что здесь когда-то было селение. Но согласно обычаю многих африканских племен, стоит умереть вождю, и жители покидают свои жилища и строят новые в другом месте.

Возможно также, что здесь, как и в других областях Центральной Африки, жили племена, которые не строят домов, но селятся в ямах, вырытых в земле. Эти дикари, стоящие на самой низкой ступени развития, выходят из своих жилищ только по ночам, как хищники из берлог, и так же, как с хищниками, встреча с ними очень опасна.

Дик Сэнд не мог сомневаться, что именно здесь находится страна людоедов. Раза три-четыре ему попадались на лесных полянах в еще не остывшей золе погасшего костра обгоревшие кости человеческого скелета – остатки ужасного пиршества. Роковой случай мог привести этих людоедов верхнего Казонде на берег реки как раз в то время, когда Дик Сэнд там охотился. Поэтому он высаживался на сушу только в случаях крайней необходимости и всякий раз брал с Геркулеса слово, что при малейшей тревоге тот, не дожидаясь его возвращения, немедленно отчалит от берега. Геркулес давал требуемое обещание, но все время, что Дик Сэнд находился на берегу, ему стоило больших усилий скрывать свою отчаянную тревогу от миссис Уэлдон.

Вечером 10 июля им пришлось удвоить осторожность. На правом берегу реки показался ряд свайных построек. Река расширялась там, образуя небольшую бухту, и в этой бухте стояло на сваях около тридцати хижин. Течение несло пирогу прямо на хижины, и лодка должна была проплыть между сваями, так как у левого берега реки пробраться было нельзя – там из воды торчали камни.

Эта деревня была обитаема: в нескольких хижинах светились огоньки и над тихой рекой разносились голоса, звуки которых были похожи на рычание. Если бы оказалось, как это часто бывает, что дикари протянули сети между сваями, то попытка пироги проложить себе путь могла поднять общую тревогу.

Дик Сэнд стоял на носу и, понизив голос до шепота, подавал команду, лавируя так, чтобы лодка не наткнулась на эти источенные червями столбы. Ночь была светлая. Видно было достаточно хорошо, чтобы управлять пирогой, но и достаточно хорошо для того, чтобы могли увидеть их самих.

Это была страшная минута. На помосте, над самой водой, сидели два туземца и громко разговаривали. Увлекаемая течением пирога должна была пройти как раз под ними, и свернуть в сторону было нельзя из-за узости прохода. Туземцы не могли не заметить лодки. Что, если они поднимут тревогу и разбудят все селение?

Всего какая-нибудь сотня футов отделяла пирогу от свай, когда Дик Сэнд услышал, что туземцы заговорили еще громче. Один из них указал другому на спускающуюся по течению кучу травы, грозившую порвать сети из лиан, которые они как раз ставили. Тотчас же оба начали поспешно вытаскивать сети из воды и громкими криками призывали на помощь соплеменников.

Пять или шесть других дикарей соскользнули вниз по сваям и устроились на связывавших их поперечных балках, издавая совершенно невообразимые вопли.

Зато в пироге царила полная тишина, если не считать приказаний, которые шепотом отдавал Дик Сэнд, и полная неподвижность, если не считать чуть заметных движений, когда Геркулес чуть-чуть поворачивал рулевое весло. Иногда раздавалось глухое ворчание Динго, но маленький Джек сжимал ручонками его огромную пасть. Снаружи вода с тихим плеском набегала на сваи, а выше, на помосте, раздавались нечеловеческие вопли дикарей.

Но тем временем туземцы споро выбирали сети. Если они успеют убрать их до того, как пирога войдет в проход между сваями, все кончится благополучно; если же нет, пирога застрянет, и это будет конец для всех, кто в ней плывет. Ни остановить пирогу, ни изменить направление ее движения Дик Сэнд не мог, тем более что сваи стеснили в этом месте реку и она неслась тут с необычайной стремительностью. Через полминуты пирога оказалась под помостом. Но – о нежданная удача! – дикари последним усилием как раз вытащили свои сети из воды.

Однако, как и опасался Дик Сэнд, проходя под сваями, пирога помяла всю правую сторону своего навеса.

Один из дикарей громко вскрикнул. Успел ли он разглядеть, что скрывалось под навесом? Предупредил ли он своим криком соплеменников? Это было более чем вероятно.

Но Дик Сэнд и его товарищи находились уже вне пределов досягаемости. Река, превратившаяся в стремительный поток, мчала их вперед, и через несколько секунд свайная деревня скрылась из виду.

– Держать к левому берегу! – скомандовал на всякий случай Дик Сэнд. – Подводных камней больше нет!

– Есть держать к левому берегу! – повторил Геркулес, налегая на рулевое весло.

Дик Сэнд перешел на корму и, обернувшись назад, стал пристально вглядываться в освещенную луной поверхность воды. Однако ничего подозрительного он не заметил. Ни одна лодка не преследовала их. Вероятнее всего, у дикарей не было пирог, и когда настал день, ни один дикарь не показался ни на берегу, ни на реке. Однако из осторожности Дик Сэнд продолжал все время вести пирогу вдоль левого берега.

В течение следующих четырех дней, с 11 по 14 июля, миссис Уэлдон и ее спутники начали замечать, что вид местности сильно меняется. Перед их глазами был теперь не пустынный край, но самая настоящая пустыня, вроде той пустыни Калахари, которую Ливингстон исследовал во время первого своего путешествия. Сухая почва была совершенно не похожа на плодородные поля в верховьях реки.

А река все тянулась вдаль бесконечной голубой лентой и, по всей видимости, должна была впадать прямо в Атлантический океан.

В этих бесплодных местах нелегко было добывать пропитание для пяти человек. От прежних запасов продовольствия не осталось ничего. Рыбная ловля давала мало, охота не приносила больше никакой добычи. Антилопы и другие травоядные животные не нашли бы здесь никакого корма, а вместе с ними исчезли и хищники.

Поэтому по ночам уже не слышно было ставшего привычным рычания. Ночную тишину нарушали только лягушачьи концерты, которые Камерон сравнивает с шумами, которые производят конопатчики, когда они конопатят, сверлильщики, когда они сверлят, и клепальщики, когда они клепают на судостроительной верфи.

Плоская, выжженная солнцем равнина без единого деревца тянулась по обоим берегам реки вплоть до отдаленных холмов, замыкавших горизонт на востоке и западе. На этой равнине рос только молочайник, но не та его разновидность, из которой добывается мучнистая масса, кассава, а молочайник, дающий лишь негодное в пищу масло.

Необходимо было, однако, добывать какое-то продовольствие. Дик Сэнд не знал, что делать, но тут Геркулес напомнил ему, что туземцы нередко употребляют в пищу молодые побеги папоротника и мякоть, содержащуюся в стеблях папируса. Он сам не раз утолял таким образом свой голод, когда пробирался по лесам вслед за китандой миссис Уэлдон. К счастью, папоротник и папирус в изобилии росли по берегам реки, и сладкая сердцевина папируса понравилась всем, а маленькому Джеку в особенности.

Это кушанье не отличалось особо питательными свойствами. Однако на следующий день с помощью кузена Бенедикта им удалось исправить положение.

Со времени открытия «шестинога Бенедикта», которое должно было обессмертить его имя, энтомолог снова обрел бодрость и хорошее расположение духа. Спрятав насекомое в надежное место, то есть в тулью своей шляпы, кузен Бенедикт пользовался каждой стоянкой у берега, чтобы продолжать свои исследования. И в этот день, шаря в высокой траве, он спугнул какую-то птичку, заинтересовавшую его своим оперением.

Дик Сэнд хотел было стрелять, но кузен Бенедикт закричал:

– Не стреляйте, Дик! Не стреляйте! Все равно одной этой птички не хватит на пять человек.

– Но зато хватит Джеку, – возразил Дик Сэнд, вторично прицеливаясь в птичку, которая не спешила улететь.

– Нет! Нет! – воскликнул кузен Бенедикт. – Не стреляйте. Это медоуказчик, он покажет нам место, где много меду.

Дик Сэнд опустил ружье, прикинув, что несколько фунтов меда ценнее, чем одна птичка, и вместе с кузеном Бенедиктом пошел за медоуказчиком, который, то взлетая, то опускаясь на землю, словно приглашал охотников следовать за собой.

Им не пришлось далеко ходить – через две-три минуты они увидели среди зарослей молочайника старый дуплистый пень, вокруг которого громко жужжали пчелы.

Кузену Бенедикту не хотелось лишать этих перепончатокрылых «плодов их труда», как он выразился. Но Дик держался на этот счет другого мнения. Он выкурил пчел из улья с помощью сухой травы и набрал изрядное количество меда. Затем, предоставив птичке-медоуказчику поживиться пчелиными сотами, составлявшими ее долю добычи, он вместе с кузеном Бенедиктом вернулся к пироге.

Мед встретили с восторгом, но в конце концов его было не так уж много, и все уже жестоко страдали от голода, когда 12 июля, причалив к берегу, они увидели, что земля, как ковром, покрыта саранчой. Здесь было много миллиардов этих насекомых, которые в два, а местами даже в три слоя покрывали траву и кусты. Кузен Бенедикт немедленно сообщил, что туземцы нередко употребляют этих прямокрылых в пищу – это было совершенно верно, – и путешественники тотчас бросились собирать эту «манну небесную». Ее было так много, что хватило бы нагрузить десять таких лодок, и, поджаренная на слабом огне, саранча представляла собой кушанье, которое пришлось бы по вкусу и менее голодным людям. Даже кузен Бенедикт ел ее – правда, он вздыхал, но все же съел немало саранчи.

Но все же этой длинной веренице физических и нравственных испытаний пора было кончиться. Правда, плавание по течению быстрой реки не было так утомительно, как прежнее странствование по прибрежным лесам, но все же палящий зной днем, влажные туманы по ночам и непрестанные нападения москитов делали очень мучительным и это путешествие. Да, пора было уже добраться до цели. И однако Дик не видел еще конца этому путешествию. Сколько времени продлится плавание? Неделю, месяц? Ничто не подсказывало ответа на этот вопрос. Если бы река текла на запад, они были бы уже недалеко от северного побережья Анголы; но река текла скорее к северу, и они могли плыть так еще очень долго, прежде чем достигнут берега океана.

Дик Сэнд уже начинал сильно беспокоиться, как вдруг утром 14 июля направление реки внезапно изменилось.

Маленький Джек сидел на носу лодки и глядел сквозь травяной навес, когда на горизонте показалась широкая гладь воды.

– Море! – закричал он.

При этих словах Дик Сэнд вздрогнул и подошел к Джеку.

– Море? – повторил он. – Нет еще, но по крайней мере большая река, которая течет на запад, а наша река была только ее притоком. Может быть, это сам Заир?

– Как было бы хорошо, Дик! – отозвалась миссис Уэлдон.

Да, потому что если это был Заир, или Конго, который Стэнли открыл через несколько лет, то оставалось бы только плыть по его течению до самого устья, чтобы достичь расположенных там португальских поселений. Дик Сэнд надеялся, что так и будет, и у него были на это все основания.

Пятнадцатого, шестнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого июля пирога плыла по серебристой поверхности широкой реки. Ее берега были уже не так бесплодны. Но Дик Сэнд продолжал соблюдать осторожность, и по-прежнему вниз по течению плыла не лодка, а небольшой плавучий островок.

Еще несколько дней – и несомненно настанет конец бедствиям пассажиров «Пилигрима»! За это время каждый из них проявил немало самоотверженности, и если Дик Сэнд не признавал, что его доля была здесь самой большой, то это признавали его друзья, и можно было не сомневаться, что миссис Уэлдон позаботится о нем.

Но ночью 18 июля произошло событие, которое чуть не стоило всем им жизни.

Около трех часов пополуночи вдалеке на западе послышался какой-то приглушенный расстоянием шум. Дик, очень встревоженный, решил узнать, что производит этот шум. Пока миссис Уэлдон, Джек и кузен Бенедикт спали под навесом, он вызвал Геркулеса на нос лодки и попросил его хорошенько прислушаться.

Ночь была тихая. В воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения.

– Это шум моря! – сказал Геркулес, и глаза его засверкали от радости.

– Нет, – возразил Дик Сэнд, покачав головой.

– Что же это? – спросил Геркулес.

– Дождемся утра. А пока будем настороже.

После этого Геркулес вернулся на корму к своему веслу.

Дик Сэнд остался на носу лодки. Он напряженно прислушивался. Шум все нарастал. Вскоре он превратился в отдаленный рев.

День наступил сразу, почти без зари. На расстоянии полумили вниз по течению над рекой в воздухе висело нечто вроде облака. Но то был не туман – это сразу стало ясно, когда при первых же лучах солнца в облаке с одного берега на другой перекинулась великолепная радуга.

– К берегу! – во весь голос крикнул Дик Сэнд, так что голос его разбудил миссис Уэлдон. – Впереди водопад! Это облако – водяные брызги! К берегу, Геркулес!

Дик Сэнд не ошибался. Русло реки ниже по течению внезапно обрывалось отвесной стеной высотой в сто футов, и река низвергалась с нее стремительным, величественным водопадом. Еще полмили – и пирога была бы увлечена в пропасть.