Конец «Сатурна»

Глава 6

Говоря Савушкину о новом своем назначении, Хорман немного прихвастнул, – он не стал главным техническим руководителем строительства оборонных сооружений, объединенных условным названием «Серый пояс». Он отвечал за все бетонные работы. Но и это было большим делом, если учесть, что «Серый пояс» включал в себя несколько десятков объектов и все они должны были строиться под землей и бетонироваться. «Серый пояс» был наглухо засекречен даже от самих немцев, особенно от людей армии. Еще бы! Не хватало, чтобы армия, которую держат в уверенности, что в самом скором времени начнется запланированное фюрером генеральное победоносное наступление, узнала, что далеко за ее спиной строится полоса долговременных мощных укреплений!

Хорман сказал Савушкину:

– Не один человек не один слово не скажи о мой работа. Тогда – смерть.

– Ваша работа интересует меня, как прошлогодний снег, – небрежно ответил Савушкин.

Хорман понял это выражение не сразу, а когда понял, захохотал.

– Прекрасный формул! Очень прекрасный!

Хорман сдержал свое обещание. Савушкин был официально назначен к нему вторым шофером и переводчиком для связи с занятыми на работах русскими военнопленными. Савушкин уже давно говорил, что хочет научиться говорить по-немецки. Хорман вначале смеялся над тем, как он калечит немецкий язык, но вскоре ему пришлось удивиться быстрым успехам своего шофера. А Савушкину, хорошо знавшему немецкий язык, совсем не легко было его калечить и разыгрывать начинающего.

К этому времени Савушкин вручил Хорману еще одну партию ценностей, которые тот немедленно переправил жене в Германию и потом получил от нее письмо, в котором она сообщила, что его «посылки имели грандиозный успех» и что «дом Гаузнеров скоро станет нашим». Хорман пояснил, что их давнишней семейной мечтой была покупка дома у генеральской вдовы Гаузнер.

– Я тебя прошу… очень прошу, – оказал умоляюще Хорман. – Давай еще. Больше давай. Твой работа шофер – тьфу!

– Это нелегко, – вздохнул Савушкин. – Товар надо искать по всем близлежащим городам.

– Ищи! Ищи! Я же тебе дал документ, я же тебе дал машина. Ты только ищи.

Связь Савушкина с Марковым осуществлялась через подпольщика Никанора Решетова, который жил и работал полицаем в деревне недалеко от Гомеля. Положение его было довольно прочным. Перед самой войной его судили по действовавшему тогда закону о расхищении социалистической собственности. Лесник поймал его, когда он пытался вывезти из леса сломанную бурей березу. Никанор Решетов получил два года тюремного заключения, но не прошло и года – началась война. Сидел он в минской тюрьме. В первые дни войны, когда началась эвакуация заключенных, его отпустили, и он вернулся домой. Тюрьма с советской властью его не поссорила. Он и на суде, когда дали ему последнее слово, сказал:

– По глупости я ту березу взял, а вы по слепому закону меня судите. Не просить же вас, чтобы вы мимо закона шли, все равно ведь не пойдете. Так что уж пишите там, что положено…

Еще первым военным летом Никанор Решетов связался с партизанами и по их приказу пошел в полицаи. Учитывая, что он пострадал от советской власти, немцы ему доверяли и сделали его старшим над полицаями трех окрестных деревень. Нелегкое у него было положение: каждый день ему приходилось хитро лавировать и всячески изворачиваться, чтобы подчиненные ему полицаи не проявляли себя чересчур рьяными служаками «нового порядка» и чтобы немцы при этом не заподозрили неладное. Пока что это ему удавалось… Между прочим, одним из подчиненных ему полицаев оказался тот самый лесник, из-за которого он попал в тюрьму.

Связь Савушкина с Решетовым осуществлялась по расписанию, почти исключавшему возможность проследить место и регулярность их встреч. Их свидания происходили в разные дни, в разное время и в разных местах.

Сегодня их встреча должна была произойти в восемь часов вечера на окраине леса, где стояла деревянная часовенка, когда-то популярная среди паломников, под названием Возвратная. Чудотворная ее икона будто бы возвращала угнанных на царскую службу солдат, сосланных в далекие места, уехавших на заработки, и даже беглых мужей.

После обеда Савушкин сказал Хорману, что ему надо съездить повидать одного полезного человечка, и покатил поближе к тому месту, где должна была состояться его встреча с Решетовым. Он имел теперь в своем распоряжении старенький мотоцикл БМВ, который достал для него Хорман.

День был светлый, просторный и нежаркий, хотя ослепительное солнце гуляло в безоблачном небе. Однако же это было еще не лето, а та пора, когда реки уже улеглись в берега, но в заливных поймах сквозь нежную зелень еще поблескивает оставшаяся после разлива вода, когда под вечер от всей земли веет прохладой, сыростью, когда кроны деревьев и кустарники еще не стали плотным зеленым массивом и сквозь них проглядывают дали.

Километрах в двух от Возвратной Савушкин поставил мотоцикл в кусты, пешком прошел до часовенки и там, сев на пенек, стал писать донесение. Вокруг – немые просторы словно забытой людьми земли. Место это было вдалеке от бойких дорог, и немцы здесь появлялись редко. Зато все смелее чувствовали себя партизаны. Видная Савушкину вдали рассыпанная на горушке деревня была одним из опорных пунктов партизан. Там они имели несколько надежных помощников, включая Решетова. Впрочем, о том, что полицай там «свой», знал только командир партизанского отряда, но даже он не мог прибегнуть к помощи Решетова без разрешения подпольного райкома партии.

Написав донесение, в котором уточнялись районы строительства «Серого пояса», Савушкин задумался. Все-таки и это его донесение точной схемы бетонированных узлов еще не давало. Яснее стала только та полоса пространства, которую немцы называли «Серым поясом», но длина пояса была свыше ста пятидесяти километров, а ширина доходила до двадцати. Где точно на этой полосе спрячутся в землю бетонные крепости, Савушкин пока не знал и не был уверен, что ему удастся узнать это в будущем.

Спрятав донесение под корень пня, Савушкин постелил куртку и прилег. Солнце уже спускалось к далекому горизонту.

Он проснулся с неясным ощущением, что его разбудили. Приподнявшись, огляделся – никого… Верхний край солнца лежал на горизонте огненной шапкой. Из лесу веяло холодом, и по-прежнему все широкое вокруг пространство было затоплено тишиной. Но тревога, с которой он очнулся от короткого сна, не проходила. Вдруг он заметил какое-то шевеление за углом часовенки. Савушкин встал и медленно пошел к дороге, так, чтобы пройти мимо часовни. Сделав два-три шага, он увидел, что за кустом, приросшим к стене Возвратной, стоит паренек, который по мере приближения Савушкина осторожно переступал влево, видимо, рассчитывая все время оставаться прикрытым кустом. Савушкин ускорил шаг, и парень не успел спрятаться.

– Ты что тут делаешь? – крикнул Савушкин, продолжая идти.

– А ты что делаешь? – в свою очередь, сиплым баском спросил парень. Ему было лет шестнадцать, не больше. Паренек запустил руку за борт перехваченного ремнем пиджака.

– Не дури! Вынь руку, – спокойно сказал Савушкин и подошел к нему вплотную.

Парень медленно вынул руку и сделал шаг назад.

Савушкин смотрел на него спокойно и дружелюбно, а паренек с испугом в чуть сдвинутых косинкой глазах.

– Да не бойся, не бойся. Скажи-ка лучше, вон в той деревне немцы есть? – спросил Савушкин.

– Нет, – тихо ответил паренек и, спохватившись, поправился: – А может, и есть, не знаю.

– Сам откуда?

– Тутошний, – паренек неопределенно повел головой в сторону.

– Ну вот, а я нетутошний, пробираюсь домой в Минск, боюсь, как бы немцы не задержали.

– Давеча на дороге не ты на мотоцикле ехал? – спросил паренек.

– Нет. Я тоже видел его.

– А откуда идешь?

– Бежал я с земляных работ у немцев.

– А-а… Это не вас давеча в Смоленск гнали?

– Нет. Нас еще в апреле мобилизовали.

Они присели рядом на мшистых купинках и понемногу разговорились.

– Весь народ с места посгоняли, всю жизнь покалечили, – серьезно, как взрослый, сказал паренек. – Никто теперь не знает, где его дом.

– Ты учился?

– А как же, семь классов кончил. В этом году собирался в техникум, ждал, когда брательник из армии вернется, да не дождался.

– Кем же ты хотел стать?

– Фельдшером.

– А кем стал теперь?

Паренек исподлобья посмотрел на Савушкина.

– Никем. Ловчу, как бы прожить, и все тут.

– Врешь.

– Ей-богу, правду говорю!

– Врешь, – рассмеялся Савушкин.

– Не, не вру, – упрямо сказал паренек, а сам улыбнулся.

– Эх ты, конспиратор! Как звать-то?

– Алексей.

Савушкин спросил, как ему поближе выйти на Оршу; Алексей начал объяснять, вдруг умолк на полуслове и стал смотреть в сторону деревни.

– Что ты там разглядел? – спросил Савушкин.

– Тихо! – приказал паренек, продолжая смотреть в сторону деревни. – Так и есть, полицай на велосипеде катит. Ну, бывай здоров, мне надо тикать.

Паренек вскочил и, пригнувшись, побежал по кустам в лес.

Да, это ехал Никанор Решетов, направляясь на свидание с Савушкиным.

Велосипедист приближался. Савушкин уже видел точно, что это Решетов, видел болтавшийся у него на груди автомат. «Как же теперь быть? Парень ведь где-то поблизости…»

Савушкин встал, выбежал на дорогу и зашагал навстречу велосипедисту. Было видно, что Решетов его заметил. Он перестал крутить педали и медленно ехал, смотря по сторонам.

Они сошлись возле мостика, Решетов соскочил с велосипеда.

– Что случилось?

– Ничего страшного… – Савушкин рассказал с пареньке.

Решетов усмехнулся в желтые, прокуренные усы:

– Не косит он малость?

– Косит.

– Значит, Лешка Мухин – партизанский разведчик. Этот босяк мне стоит нервов. Он уже не раз предлагал командиру отряда ликвидировать меня. Тот запрещает, а почему – объяснить не может. – Решетов посмотрел в сторону леса. – Вот черт окаянный, ведь он где-нибудь тут прячется. Что же делать? – Он подумал и сказал: – Придется сделать так: я тебя задержал и веду к деревне Зыково, вон туда, а по дороге поговорим. Пошли.

Савушкин сходил за донесением и передал его Решетову. Разговаривать им, собственно, было не о чем, они могли уже и расстаться, но Савушкин видел, что Решетов чем-то удручен.

– Пройдемся все же, – сказал Решетов. – На случай, если Лешка за нами наблюдает.

И они пошли прямо через поле, удаляясь от леса. Савушкин шел на шаг впереди, как полагалось идти человеку, которого ведет полицай.

– Ты мою довоенную историю с лесником знаешь? – спросил Решетов.

– Знаю.

– А теперь так закрутилась у меня с ним веревочка, что не знаю, как ее и раскрутить. Свела нас судьба опять. Он, значит, полицай и подо мной ходит. Я думал, раз он был при советской власти такой законник, что за дохлую березку упек меня в тюрьму, значит, душа у него советская. А оказался сволочь из сволочей. Рвется, как волк, людей наших губить. Что ни день, приходит ко мне с доносом. Ведь он, гад, многое знает про всех в этой округе. Старается, понимаешь, и при этом все напоминает мне про березу и свое старание объясняет так, будто он хочет мне услужить и получить от меня прощение. В общем, по всем статьям надо его казнить к чертовой бабушке, а как это сделать, ума не приложу.

– Пристрелить с глазу на глаз, и делу конец, – сказал Савушкин.

– Командир отряда тоже такого мнения, но я против. Получается, вроде я отомщу ему, что он советские законы сохранял.

Савушкин удивленно взглянул на Решетова и сказал:

– Так пусть его казнят партизаны.

– Они месяц уже как охотятся на него, так он от них, как солнце от луны, ховается. Ну, никак они его защучить не могут. В том-то и дело. Я думал, что ты его приголубишь, гада, а я тебе его, куда надо, приведу.

– Мне нельзя, – сказал Савушкин. – Мне начисто запрещено лезть в такие дела, а то я бы с удовольствием.

Некоторое время они шли молча.

– Ладно, давай расходиться… – вдруг сказал Решетов, остановившись. Он тяжело вздохнул. – Придется мне казнить его самому. Против души пойти. Другого способа, видно, не сыщешь. Ты свидетель, что мести за березу я не хотел, не думал даже. Ладно, так тому и быть. Ну, всего!

Было уже темно, когда Савушкин на мотоцикле возвращался обратно. Всю дорогу он не мог отделаться от мыслей о своем связном. Золотой, честный человек! И как свято такие люди берегут свою чистоту в том аду, где им приходится теперь жить!..