Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!

V

1 февраля 1917 г. Германия объявила неограниченную подводную войну. Искомый повод для вступления Соединенных Штатов в войну был под рукой. Ф. Рузвельт полагал, что время выжидания прошло. В 1939 году он рассказывал: «Была первая неделя марта… Я явился к президенту и сказал: «Президент Вильсон, разрешите вернуть флот из Гуантанамо, направить корабли в доки Нью-Йорка, с тем чтобы подготовить их к участию в войне после нашего вступления в нее». Президент ответил: «Мне очень жаль, мистер Рузвельт, но я не могу разрешить этого». Я продолжал настаивать, он без объяснения причин отказал, заявив: «Нет, я не хочу, чтобы флот переводился на Север». Я служил во флоте, поэтому отчеканил: «Так точно, сэр» – и направился к двери. В дверях он вернул меня, заявив: «Я хочу объяснить вам то, что не желаю говорить публично. Я не хочу чего-либо… в области военной подготовки, что было бы определенно истолковано будущими историками как недружественный акт в отношении центральных держав»⁸.

Впоследствии Рузвельт неоднократно подчеркивал, что в последние месяцы перед объявлением войны Германии (с 3 февраля 1917 г., когда США разорвали дипломатические отношения с ней) он готовил американский флот только на свой страх и риск. Однако он не делал ничего без санкций президента и морского министра. Битва с администрацией была выдумана самим Рузвельтом много лет спустя. Заявления Рузвельта такого типа: «С 6 февраля по 4 марта мы на флоте совершили такие поступки, за которые нас можно было и все еще можно заключить на 999 лет в тюрьму» – нельзя принимать всерьез. Серьезно другое – ФДР совещался в то время с критиками правительства Дж П. Морганом, Т. Рузвельтом и др., обсуждая, как бы подтолкнуть его к решительным действиям, а эти люди могли многое.

18 марта 1917 г. пришли сообщения о потоплении германскими подводными лодками еще трех американских судов. 20 марта кабинет решил вступить в войну с Германией. 6 апреля конгресс объявил о том, что Соединенные Штаты находятся в состоянии войны с Германией.

Объем работы морского министерства решительно возрос – личный состав флота во много раз увеличился, достигнув к концу войны 497 тыс. человек. ФДР оказался среди военных руководителей громадного ведомства, что позволило ему неизмеримо пополнить опыт администратора. Хотя он и не избегал ответственности, а был только рад расширению функций министерства, Франклин попытался заговорить о вступлении в действующую армию. Вильсон и Дэниелс наотрез отказали: частично потому, что он был нужен на своем посту, а главным образом не желая способствовать дальнейшему росту популярности ФДР. С его речами, рассчитанными на завоевание национальной известности, администрация уже примирилась, в конечном счете, афишируя себя, он поднимал и престиж демократической партии. Но допустить повторения карьеры Теодора Рузвельта, который во время американо-испанской войны был в действующей армии, они не хотели. Военная слава в свое время прямо вывела Теодора Рузвельта в президенты.

У Франклина хватило здравого смысла отклонить предложение Морской лиги – открыть кампанию за смещение Дэниелса и назначение его морским министром. В то же время Рузвельт подстрекнул близкого к Вильсону журналиста У. Черчилля довести до сведения Белого дома о бюрократизме морского министерства. У. Черчилль выполнил поручение, присовокупив: если дела в министерстве не будут делаться быстрее, им займутся газеты и республиканцы. Это возымело действие: Вильсон приказал Дэниелсу быть энергичнее.

Своим величайшим достижением в годы Первой мировой войны Рузвельт считал установку минного заграждения через Северное море – от Англии до Норвегии, преграждавшего выход германским подводным лодкам в Атлантику. Полмиллиона мин, стоимость – 500 млн. долл. Рузвельту пришлось преодолеть многочисленные препятствия не только специалистов-моряков. Английский министр иностранных дел Бальфур указал, что вторжение в норвежские территориальные воды поднимет деликатные вопросы, регулируемые международным правом. Рузвельт возразил: «Если Норвегия не может выполнять свои обязанности по предотвращению прохода германских лодок через узкую полосу вдоль своего побережья, тогда представляется совершенно справедливым выполнить этот долг за нее». Несомненно, очень вольная трактовка международного права.

Работа началась лишь в августе 1918 года; до конца войны было установлено 70 тыс. мин, что обошлось в 80 млн. долл. Заграждение не успело сыграть сколько-нибудь значительной роли; скорее, введение системы конвоирования, улучшение приборов обнаружения подводных лодок и конструкций глубинных бомб имели куда большее значение, чем экстравагантный план заместителя морского министра. ФДР придерживался иной точки зрения. Много лет спустя с высоты трехэтажного Белого дома он считал, что «недовольство в германском подводном флоте стало возникать в начале октября 1918 года, оно перешло на крейсеры и линкоры и оказало громадное воздействие на мятеж всего германского флота. Не будет преувеличением поэтому заявить, что заграждение в Северном море, начатое установкой мин американским флотом и буквально навязанное британскому флоту, внесло определенный вклад в мятеж германского флота, затем в восстание в германский армии и, наконец, в окончание мировой войны»⁹. Историки иначе объясняют эти события.

В военные годы Рузвельту пришлось много заниматься трудовыми конфликтами. Он был в составе правительственного комитета, решившего не повышать заработную плату более чем на 10 процентов. АФТ приняла обязательство придерживаться «открытого цеха» на время войны. Но профсоюз плотников, работавших на предприятиях, выполнявших заказы флота, выступил за «закрытый цех». Рузвельт пригрозил, что в таком случае он обратится к лицам, занятым на гражданской службе. Рузвельт вообще считал, что на время войны следует принять чрезвычайные меры. «Всеобщая повинность должна применяться ко всем мужчинам и женщинам, а не только к мобилизованным в армию и флот. Чем скорее поймут этот принцип, тем лучше», – писал он в 1917 году. Сам Рузвельт, как видно, не понимал, что означало бы претворение в жизнь указанного «принципа».

В апреле 1917 года журнал «Эра» писал, имея в виду его многочисленные выступления на этот счет: «Когда я читаю глупые и претенциозные суждения мистера Такого-то, который с гипертрофированным патриотическим пылом требует обязательной воинской службы для всех американских юношей, я вижу вдохновляющую наивность! Какой прекрасной проверкой тезиса было бы, если бы мистер Такой-то со своими пятью сыновьями вскарабкались по грязным ступенькам вербовочного пункта… и завербовались в армию. После года службы пусть они придут и скажут, что за преимущества они приобрели». ФДР немедленно направил статью помощнику генерального прокурора с пожеланием «запереть писаку и всю его банду в тюрьму в Атланте до конца их дней». Министерство юстиции официально ответило: нет закона, по которому можно привлечь к ответственности за подобного рода статьи.

В 1916 году Рузвельт, в пику Дэниелсу, сообщил комитету по военно-морским делам палаты представителей: «Я не думаю, что правительственные предприятия должны производить все для флота, исключив частные фирмы». В январе 1917 года министр и заместитель заняли противоположные позиции, давая показания в том же комитете по вопросу о чрезмерных прибылях судостроительных фирм. Рузвельт вовсе не считал прибыли из ряда вон выходящими. Хотя Дэниелс с цифрами в руках доказывал выгодность государственного строительства, Франклин сделал все, чтобы воспрепятствовать расширению производственных мощностей на государственных заводах и верфях, выдавая заказы монополиям.

Он настаивал: функция государственных предприятий в войну – дополнять частную промышленность, а в мирное время – служить сверх прямого назначения своего рода лабораторией, в которой определяются издержки производства, с тем чтобы не переплачивать. Если так, тогда следующим логическим шагом было бы выступление против гигантских трестов в пользу свободной конкуренции среди поставщиков. Практика ФДР была противоположной. Морское министерство щедро раздавало заказы тем корпорациям, руководители которых знали Рузвельта. Возникавшие скандалы не были слишком заметными в оргии военной наживы, захлестнувшей Вашингтон. Один из знавших систему распределения контрактов морским министерством заметил: Рузвельт – «находка для любого, кто учился с ним раньше. Богатство или высокое социальное положение давали вес человеку».

Конечно, он был занят до предела. Но Рузвельт был молод, а война бешено ускорила темп жизни. Хотелось успеть все, и в лихорадочной атмосфере «войны за окончание всех войн» расцвел роман Франклина с Люси Мерсер. В 1913 году Элеонора пригласила 2 2-летнюю Люси работать своим секретарем. Женщина редкой красоты и такта быстро вошла в семью заместителя морского министра. К ужасу матери и глубокой скорби жены было замечено, что Франклин и Люси полюбили друг друга отнюдь не платонически. Семейная жизнь вошла в полосу суровых штормов. Летом 1917 года Элеонора, забрав детей, уехала в Кампобелло.

Она прислала письмо Франклину, жалуясь, что больше не нужна. «Глупая девочка, – ответил муж, – как ты можешь думать или у тебя возникает даже тень мысли о том, что я не хочу, чтобы ты была здесь, ведь ты знаешь, что я хочу этого! Но честно говоря, сейчас тебе нужно провести безвыездно шесть недель в Кампобелло». Тем летом Франклин, вероятно, был готов порвать с Элеонорой. Но возникли многочисленные препятствия: соображения карьеры, сильнейшее вмешательство матери. Она категорически заявила сыну: «Я стою за старые традиции и в семейной жизни», – добавив самое убедительное: если Франклин не порвет с Люси, она прекратит денежные дотации ему. Наконец, сама Люси. Для нее, убежденной католички, было немыслимым связать себя в лоне церкви с разведенным мужчиной, отцом пяти детей.

Семейная пропасть была как-то ликвидирована. Франклин, казалось, навсегда порвал с Люси. В 1920 году она сочеталась браком с У. Рутерфердом, на тридцать лет старше ее, принадлежавшим к избранным семьям Нью-Йорка. Но дружба Франклина и Люси не прервалась. Обо всем этом знали немногие. Элеонора до последних дней жизни ФДР питала крайнее озлобление к Люси¹⁰. Не простила она и Франклина. Собственно, с того момента, когда Элеонора обнаружила доказательство – любовные письма в почте мужа, она начинает искать самостоятельный путь в жизни, помимо семьи¹¹.