Валютный извозчик

Часть первая. Габонский рудник

Глава первая. У каждой дороги есть начало

Началось всё в смутное горбачевское время с просьбы перевезти небольшую коробку…

1. В путь

В темной, пропахшей старыми бумагами комнате меня ждала обложенная ведомостями дама.

– Моя фамилия Лонов.

– Вы в Конго и Швейцарию?

– Да, сначала в Конго, потом в Швейцарию.

Ей заблаговременно позвонили и у нее на столе уже лежал документ, удостоверяющий, что «советник Министерства иностранных дел Лонов Евгений Николаевич командируется Министерством в Конго и Швейцарию сроком на десять дней».

– Теперь вам надо подписать удостоверение у главного бухгалтера. Вы знаете, где его кабинет?

Да, я знаю.

Процедура получения командировочных документов не менялась, наверное, со времен царского МИДа; я передвигался по кабинетам почти автоматически. Сначала – узкий и тесный, как купе железнодорожного вагона, кабинет главного бухгалтера, высокого худого блондина. Тот, поздоровавшись кивком, не выразил удивления по поводу столь странной географии командировки. Видавший и не такое, он догадывался, какой я советник МИДа.

– Счастливого пути.

Около холеного милиционера я позвонил по внутреннему и через две минуты услышал сверху уверенный женский голос: «Товарищ Лонов, пройдите в кассу Аэрофлота». Минуя очередь по меньшей мере из двадцати человек, я прошествовал в кассу, и через десять минут у меня в руках был билет Москва – Браззавиль – Женева – Москва. Я уже собирался выходить из закутка, где размещалась касса, как в дверь просунулась дама из общей комнаты:

– Вас разыскивает какой-то Колосов. Просит, чтобы вы подождали его у входа в здание.

Экстренная встреча с непосредственным начальником за день до отлета ничего хорошего не предвещала.

Через пару минут я уже прогуливался мимо здания Генштаба. Оттуда выскакивало такое количество не обращающих ни на кого внимания генералов и с таким количеством звездочек на погонах, что проходивший мимо явно иногородний солдат, за всю свою воинскую жизнь выше полковника никого не видавший, долго и ошалело маршировал с открытым ртом и прилипшей к виску рукой.

Черная «Волга» с мигалкой и дополнительными фарами остановилась около дома с мемориальной доской, сообщавшей, что когда-то здесь собирались декабристы. Ни меня, ни сидевшего на заднем сиденье Пискунова, помощника моего непосредственного начальника, декабристы не интересовали.

– Ты – как колобок, Колосов тебя по всей Москве ищет.

– Что случилось? Рязанская губерния отделяется от России?

– Шутить будешь у него в кабинете. Из ЦК звонят. Ты, конечно, к ним не удосужился…

– Да вроде бы…

Обязательное в былые годы правило перед загранкомандировкой беседовать в Международном отделе ЦК было отменено к общей радости с приходом Горбачева.

– Надо зайти. Кузякин тебя ждет. У них там для тебя поручение.

– Какое?

– Не знаю. Но сразу после него – к начальству.

Хоть и времена теперь другие, но в ЦК партии без партбилета не пустят. Придется ехать домой, а если ночью улетаешь на край света, то час в пробках воспринимаешь как личное оскорбление.

2. Кузякин

Войдя в вестибюль Международного отдела, я протянул партбилет упитанному охраннику с капитанскими погонами. Тот партбилет взял, посмотрел, уплачены ли взносы, потом передал другому охраннику, такому же упитанному, но с погонами майорскими. У обоих были открытые и волевые лица людей, готовых прямо сейчас здесь же отдать жизнь за родину.

– Вы к товарищу Кузякину? – спросил первый охранник.

– К нему.

Второй охранник тщательно сличил фотографию на партбилете с моей физиономией, вернул документ первому, тот тоже тщательно сличил фотографию с физиономией – у нас в отделе эта процедура называлась «проверка морды лица на идентичность с фотографией» – потом вложил в партбилет розовый разовый пропуск и протянул мне:

– Проходите, Евгений Николаевич.

За те полгода, что я не был в Международном отделе, внешне там ничего не изменилось: те же старинные лифты с массивными деревянными дверями, которые по старинке надо открывать самому, и металлическими решетками, отполированными до корабельного блеска, те же блекло-кирпичные с цветочками ковровые дорожки в бесконечных петлявых коридорах, те же молодые люди с прическами, будто слепленными у провинциального скульптора, те же неопределенного возраста, на одно лицо секретарши.

Дверь кабинета Кузякина оказалась открытой настежь: внутри двое рабочих в синих комбинезонах красили потолок. Пришлось идти в секретариат.

– У Кузякина ремонт, – виновато развела руками дама в очках, одетая не то под Крупскую, не то под Фанни Каплан. – Он временно в кабинете заведующего. Найдете?

– Найду.

Кузякина знал я целую вечность. Познакомились давно, в Алжире, когда только начинали: я – в посольстве по своему ведомству, Кузякин – в Союзе обществ дружбы. И всегда отношения были, как принято говорить, на уровне «надо бы выпить». Что и делали.

Увидав меня, Кузякин радостно вскочил из-за стола.

В последний год он отпустил густую дремучую бороду под Мамина-Сибиряка – дерзость, некогда немыслимая для функционера ЦК – и теперь на фоне коллег выглядел как бы в форме другого полка. Впрочем и раньше он любил побравировать чем-нибудь, не вписывающимся в порядки Международного отдела, хотя всегда оставался самым типичным аппаратчиком, но из категории веселых, «своих в доску»: неизменно в отличном настроении, готовый сообщить самую последнюю новость, не делающий пакостей, если начальство не очень заставляет, обязательно помогающий, если это для него не слишком обременительно, и при всех обстоятельствах советующий: «Главное, старик, не бери в голову».

Сегодня Кузякин был настроен на философский лад:

– Не могу понять, почему ты пошел в пинкертоны!

– Когда в большом кабинете настойчиво говорят хорошие слова, отказаться можно только с переходом в эндшпиль при потере качества. А вообще-то, раз уж приходится жить в аду, то лучше быть чертом с хвостом, чем грешником на сковороде.

– Это ты прав. В историческом смысле. Только теперь за наши с тобой ведомства не очень-то держатся.

– Не очень. Но уходят пока единицы.

Кузякин не стал возражать:

– Верно. Хотя… Читал, у кошек есть особое чутье? Чувствуют приближение землетрясения и прячутся.

– Чепуха! – У меня в отделе про бегущих от землетрясения кошек устали говорить еще в прошлом году.

– Просто их кто-то вовремя информирует, этих кошек.

– Верно, – снова согласился Кузякин. – Дело не в чутье. Чутье хорошо, когда нужно сориентироваться в текучке. Ты играл в школе в морской бой? Так вот. Сейчас задача – так спрятать линкоры в пять клеточек, чтобы никто их не накрыл. Понял? А есть линкоры, которые норовят уплыть, пользуются мутной водичкой. Их надо, старик, направить по хорошему адресу.

– У нас свои линкоры, у вас свои.

– Это верно.

– Я как-то далек от этих линкоров. Большие деньги не мой профиль.

– Не скажи. Сегодня так, завтра по-иному. Времена, сам знаешь, какие!

Утверждая, что большие деньги – не мой профиль, я лукавил. С крупными суммами мне приходилось иметь дело часто. И Кузякин это прекрасно знал.

– У меня к тебе просьба. Не задание, а просьба. По старой дружбе. Хотя, конечно, согласованная… В Браззавиле надо взять одну штучку и отвезти в Женеву. Понимаешь, когда я услышал, что ты летишь по этому маршруту, сразу к начальству. Такое совпадение… Ты полетишь с дипкурьерским листом?

– Да.

– Вот видишь. Отвезешь одну мелочь. Коробочку. Тебе ее передаст в нашем посольстве в Браззе секретарь парткома. А в Женеве надо найти банк «Люмме и Корпкс». Знаешь такой?

Такого банка я не знал.

– Найдешь. Понимаешь, посылать еще кого-то, когда ты летишь по такому маршруту с диппаспортом и дипкурьерским листом! У тебя в банковских кругах есть люди? Только не темни. Сейчас уже никто не темнит.

Я предпочел уклончивый ответ:

– Нет. Но могут быть.

– Вот это уже разговор. Надо положить коробочку на номерной счет… Да не волнуйся, с твоим начальством согласовано.

– Что за банк?

– Обыкновенный. Запомни адресок: 64, улица дю Рон. Если спросят документ, предъявишь диппаспорт. Но документ не спросят. Откроешь счет, номерной. Попросишь бокс, положишь коробку в бокс – и всё. Считай, задание партии выполнено. Была бы страна родная и нету других забот.

– Кто мне в Браззе даст эту коробку?

– Пичугин. Андрей Иванович Пичугин. Секретарь парткома. Знаешь такого?

– Нет.

– Хороший парень. Твердый. Илья Муромец.

Спрашивать, что в коробке, было бесполезно, все равно не скажет или соврет. Но все-таки?

– Это задание что-то вроде отвода линкоров?

– Знаешь, чем партия отличается от твоей конторы? У вас дали задание, ты выполнил и никогда не узнаешь, что это было. А у нас: дали задание, выполнил, и потом полная о нем информация.

Он посмотрел на часы:

– Ах, жалко, поздно узнал, что ты туда летишь. Вернешься, позвони. Поговорим по кадровому вопросу. А про кошек ты верно…

3. Колосов

Через полчаса я входил в кабинет своего непосредственного.

– Ну что, убедил тебя Кузякин перевезти его коробку? Я вообще был против, но раз ты согласился…

Я хорошо знал этот прием Колосова – в отделе его называли «облечь приказ начальства в личное желание подчиненного» – знал и каждый раз попадался.

Где-то совсем рядом с окном протарахтел вертолет.

– Черт знает что! – взорвался Колосов. – Разлетались! И низко.

– Если низко, то к плохой погоде, – спокойно прокомментировал я.

Колосову сегодня было не до шуток:

– А сейчас хорошей не жди. Ты знаешь что… коробку эту надо перевезти. В конце концов, тебе ее не на себе таскать. Да и она легкая.

Я уже смирился с необходимостью перевезти коробку. Но побрюзжать стоило:

– А меня и так уже в отделе зовут «валютным извозчиком». Скоро подарки к Новому году развозить начну.

– Не ворчи.

– Что там в этой коробке? Секрет?

– А ты как думал?!

– И все-таки?

– Сам сообрази. Что везут из Конго в Женеву?

Загадка для непосвященных.

– Алмазы. Нешлифованные. Из Катанги.

– Видишь, догадался.

– А ты точно знаешь, что алмазы? Может, там какие-нибудь урановые штучки? С них станется.

– А тебе-то что?! От жены сбежал, живешь один, тебе надо плоть усмирять… Да нет, откуда у них уранье! Алмазы. Вот только… Какой банк он тебе назвал?

– «Люмме и Корпкс».

– Знаешь такой?

– Знаю, где находится, и больше ничего.

– Дело в том, что этот банк, если мне память не изменяет, у нас засветился. И прочно.

– Давно? На чем?

– Давно. Но когда и на чем, точно не помню. Тебе надо перед отъездом повидать Вербина. Он когда-то занимался этим банком.

Тратить драгоценные минуты последнего дня на пустопорожние беседы я не собирался. Надо было отбиваться:

– Времени у меня в обрез. Да и Вербин, почитай, уже три года как на пенсии.

– Кое-что он должен помнить. Дополнительная информация тебе не повредит.

– Знания умножают скорбь.

– Подследственных, – продолжил Колосов. – Знания умножают скорбь подследственных. А для нас с тобой любые знания – вещь полезная. Хочешь коньяку?

– Я за рулем.

– Машину в Шереметьево заказал?

– Заказал.

– А Вербина ты все-таки навести.

– Да как я его найду?!

– На то оно и начальство, чтобы печься о подчиненных. Я о тебе позаботился. Вербин тебя ждет в Сандунах. Сегодня, после шести. – И, не дав опомниться, продолжил: – Ты поговори с ним. Может, он что вспомнит. Заодно попаришься. – Он расплылся в улыбке. – Везет же!

– Будут дополнительные инструкции?

– Пока нет. Будь внимательнее. Работай спокойно, не надрываясь и не высовываясь.

– Ну, эта техника у меня хорошо отработана.

Колосов скривился в улыбке:

– Не только у тебя.