Врата Афин

Глава 10

Ксантипп вдохнул запах чистого свежего дерева, наблюдая, как вставляют в корпус ребра из сосны и дуба. Корпуса сорока новых триер уже лежали на верфях порта Пирей. Все, кроме трех, были закончены в течение зимних месяцев, готовые к весне, приближение которой уже чувствовалась в воздухе. Работа шла к концу, и росло ощущение завершения чего-то грандиозного. Часть нового флота отсутствовала, экипажи срабатывались, привыкали к командам, ревом звучащим в пылу битвы, учились останавливаться и разворачиваться едва ли не на месте, удивляя тем самым каждого, кто видел, как они передвигались. Они могли защититься от любого персидского военного корабля. Более того, они могли стать для врага ястребами.

Когда последние будут готовы, состоится заключительный спуск, а все остальные будут в строю на воде. Тогда галеры из сосны, дуба и бронзы устремятся в открытое море, из-под защиты берегов – на глубину. Девяносто весел с каждой стороны в трех ярусах по тридцать вспенят темные воды Эгейского моря. На афинских кораблях гребцами были свободные люди, люди, которые носили оружие и могли защитить свое судно от абордажа. Они и раньше удивляли врагов этой простейшей тактикой. Закованные в цепи рабы сражались не так, как свободные греки. Да, им нужно было платить, но работа считалась почетной для тех, кто хотел сыграть свою роль, но не имел доспехов или оружия. У них тоже был голос в собрании, и они хотели защитить город.

Наблюдая за работой плотников, Ксантипп чувствовал Афины у себя за спиной. Он улыбнулся, когда понял, что от стука молотка и зубил звенит в ушах, но это нисколько его не тревожит и не раздражает. Наверное, разные виды шума действовали на него по-разному. Звуки, связанные с обработкой дерева, и крики насчет гвоздей и клея не беспокоили. По сравнению со спорами в городе простой физический труд был как бальзам на душу.

Порт находился всего в тридцати – или около того – стадиях к юго-западу от городских стен. Ксантипп мог добежать до берега за полчаса, и ему нравилось бегать не просто так, а имея пункт назначения. Некоторые серьезные молодые люди из собрания бегали кругами возле гимнасия, погруженные в своего рода мечтательное состояние, обливаясь потом.

Ксантипп предпочитал иметь цель – и у него был интерес к строящимся кораблям.

На самом деле город не мог себе этого позволить. Ко всем богатым семьям обратились с просьбой внести свой вклад и предоставить огромные суммы серебром. Два корабля, строящихся на берегу, были профинансированы семьей Алкмеонидов. Часть богатства его жены – его богатства! – уйдет с Мильтиадом, когда тот отправится весной в поход.

Ксантипп не нес никакой ответственности за корабли даже после того, как была произведена оплата. Он слышал, что на носу одного из них будет изображена Агариста, но то была прихоть жены и побочная договоренность с мастером-резчиком, а не признание факта оплаты. Ксантипп вздохнул про себя. Лучшим изображением был бы глаз, нарисованный по обе стороны от тарана, чтобы видеть путь к врагу. Как и в случае с его старым щитом, простое часто бывало лучшим.

Он медленно шел по набережной, где в колыбелях из серого дуба лежали незаконченные скелеты, отгороженные от моря деревянными дверями и большими тюками. Когда придет время и они будут готовы, воде будет позволено хлынуть внутрь и поднять триеры в их новой стихии. Затем их отведут в море для ходовых испытаний.

Ксантипп зачарованно наблюдал, как на почти готовое судно устанавливают таран. Массивные бронзовые «убийцы кораблей» выглядели устрашающе и представляли собой листы металла, прибитые к деревянным балкам для идеального сочетания легкости и прочности. Длинные и широкие, они казались тупыми, но на то имелась причина. Их предназначением было пробивать корпус так, чтобы атакующий корабль мог отступить и искать другую цель. Таран, похожий на шип, просто застревал бы в обшивке. Эти же были молотами. На полной скорости, с весом корабля и двух сотен человек, они могли пробить что угодно. Такая война нравилась Ксантиппу.

Пока он смотрел, морской бриз высушивал пот на его обнаженном теле. Болело колено. Он скучал по тем дням, когда при желании мог совершить подобную пробежку дюжину раз и не страдать потом целую неделю от боли в пояснице и мышцах. Ксантипп вздохнул. Возраст жесток. Но хорошо хоть выдался ясный день после трех дождливых.

Из-за триер, стоявших дальше на берегу, вышли двое мужчин. Ксантипп выругался себе под нос, узнав в более высоком Фемистокла, склонившего голову и говорившего что-то своему спутнику – Аристиду. Без сомнения, они были здесь по делам и, наверное, проверяли наличие каждого гвоздя и инструмента, а также все траты, до последней серебряной монеты. С флотом такого размера не могло и не должно было быть никаких потерь. Семьдесят кораблей – огромное предприятие, значительная часть богатства Афин – должны были отправиться в море, чтобы стать игрушкой судьбы. Находились такие, кто говорил, что городу не следовало выполнять просьбу Мильтиада, но он хорошо выбрал момент.

Ксантипп повернулся, чтобы уйти, но, конечно же, в этот момент Фемистокл почувствовал его пристальный взгляд и поднял глаза. Здоровяк поднял руку и позвал его по имени.

Ксантипп мог бы притвориться, сделать вид, что не слышал, но заколебался, и момент был упущен. Мужчины подошли к нему. Оба были в простых одеждах и несли под мышками свитки папируса, помеченные изображениями и списками. Ксантипп мысленно застонал, но отступать не собирался. Вместо этого он заставил себя улыбнуться и выпрямился, чувствуя, как по спине стекает пот. Неужели он стал таким ни на что не годным после Марафона? Он тренировался усерднее, чем когда-либо, но возраст все портил. Он представил, что становится рыхлым и у него вырастает живот, как у некоторых зрелых мужчин. Этот образ наполнил его ужасом, и он решил бежать изо всех сил на обратном пути – с коленом или без колена.

– Хорошо выглядишь, Ксантипп, – сказал Фемистокл. – Пришел посмотреть на свои корабли?

– Они не мои, – быстро ответил Ксантипп.

Как получилось, что Фемистокл всегда, казалось, нервировал его с первого слова? Это было неприятно. Зато Аристид выглядел спокойным и невозмутимым. И вдруг Ксантипп понял, что этот человек раздражает Фемистокла больше всех остальных.

– Рад видеть вас обоих в добром здравии. И рад, что вы так заботитесь о новых галерах.

Аристид в ответ мягко улыбнулся и сказал:

– Мы все заинтересованы в успехе. Мы трое выстояли при Марафоне и носим на себе шрамы того дня. Мой долг – убедиться, что Мильтиад хорошо начал. В конце концов, такова воля собрания.

Ксантипп опустил голову, успев заметить, как Фемистокл закатил глаза за спиной у Аристида.

– Я слышал о твоем назначении главным архонтом-эпонимом. Это вполне заслуженно.

К его удовольствию, Аристид отмахнулся от комплимента:

– Ты прекрасно знаешь, что такие вещи не имеют никакого значения… В лучшем случае это искушение для тщеславия. В худшем – червяк в душе! Должно ли меня восхищать, что народное собрание проголосовало за мое имя в названии года? Были и другие кандидаты. Разве они менее достойны этой чести? Фемистокла можно было бы так же легко назначить на эту должность. Один голос мог бы разлучить нас – неужели меня тогда съела бы зависть? Будет ли от меня меньше пользы или от него – больше? Конечно нет. Все это пустяки. Я знаю, что ты это понимаешь.

Ксантипп почувствовал, что краснеет. Он был рад войти в узкий круг равных, независимо от того, какое это имело значение. Каждый год в городе избирался только один архонт-эпоним. «Год Аристида» становился опорой, на которой строились все события. «Это было через три года после Аристида», – говорили бы люди, возможно, в течение столетий. Ксантипп полагал, что Аристид мало заботится о таких почестях, но знал, что сам он не настолько скромен. Как, наверное, и Фемистокл.

– Я иду к начальнику порта, – сказал Аристид и протянул руку; Ксантипп ощутил твердое, сухое пожатие. – Обнаружил несоответствия в отчетах.

– Умысел или недосмотр? – спросил Ксантипп.

Присутствие Аристида заставляло его быть серьезным и вдумчивым. Этот человек устанавливал высокие стандарты.

Аристид ответил не сразу, прежде все взвесив, учитывая, что от этого зависела бы жизнь человека.

– Полагаю, что второе, но буду судить по его реакции. Если потребуется, приведу на суд собрания.

– Не ждешь опасности? – спросил Ксантипп. – У меня нет меча, но я мог бы сопровождать тебя. Не годится, чтобы на архонта нападали при исполнении им своих обязанностей.

Аристид задумчиво отвел взгляд и покачал головой. Ксантипп и раньше отмечал, что этот человек вообще лишен физического страха, как будто угроза ранения или даже смерти его не волновала.

– Я так не думаю. Меня здесь хорошо знают. Если он действительно набросится, найдется дюжина плотников и рабов, которые его удержат. Спасибо за твою заботу, Ксантипп. Ты хороший человек.

Ксантипп снова почувствовал, что краснеет. Аристид повернулся и направился к докам. Было бы заманчиво пойти с ним. Он почувствовал, что Фемистокл наблюдает за ним, подняв брови. Атмосфера была другой, как будто они оба сошли со сцены и могли быть самими собой. Ксантипп понял, что это сделал Аристид.

– Я провел утро с нашим новым архонтом, – вздохнул Фемистокл. – Утро, в которое уже не вернусь.

Ксантипп нахмурился, не желая быть втянутым в обсуждения и опасаясь каким-либо образом критиковать Аристида.

– Он лучший из нас, – твердо сказал он, игнорируя вспыльчивость собеседника.

– Для кого-то – возможно, – пожал плечами Фемистокл. – Некоторыми правят жадность, глупость и похоть. Они могли бы украсть драхму у собственной матери или наступить на пальцы ближнему, чтобы помешать ему подняться. Они как дети в своей злобе.

– Ты же не об Аристиде говоришь! – воскликнул Ксантипп, изумленно взглянув на него.

– Нет, конечно нет. Народу нужны такие люди, как Аристид. Народ должен знать, что есть те, кого можно оставить охранять комнату с золотыми монетами в полной уверенности, что не пропадет ни одна. Более того, они умерли бы с голоду, но не подняли бы и корки хлеба, которая им не принадлежит. Аристид – такой человек, я это знаю. Ты тоже это знаешь. Его воля… его честь – как железо. Он мог бы управлять этим портом или всем городом, и все работало бы, словно фаланга в идеальном строю.

Ксантипп подозрительно посмотрел на него:

– Значит, ты им восхищаешься. И я. Нам нужны такие люди, как…

– Но тогда, если бы за законы отвечали такие люди, как Аристид, у нас был бы мертвый город, – продолжил Фемистокл, глядя вслед худощавому человеку, направляющемуся к начальнику порта. – Жить так – все равно что пытаться вести корабль против ветра. Гребцы налегают на весла, и корабль рассекает волны, неся всех нас. Аристид может это сделать.

– Почему тогда «мертвый город»? – начал сердиться Ксантипп.

Как получилось, что каждый разговор с Фемистоклом складывается одним и тем же образом? Этот человек обладал необычайной способностью уколоть.

– Людям нужно нечто большее, чем хлеб и вино, любовники и золото, – сказал Фемистокл.

– Ты имеешь в виду богов?

К его удивлению, Фемистокл усмехнулся:

– Я не знаю. Как интересно у тебя устроен ум, Ксантипп из Холаргоса! Нет, мужчинам нужно честолюбие. Такие, как Аристид, были бы довольны тем, что сохранили. Сохранили то, что у нас есть.

– Это не кажется мне таким уж плохим, – возразил Ксантипп.

– Мир меняется. Если постоянно только перекрашиваешь и перестраиваешь, то в конце концов появятся трещины. Ты видел, мой друг, руины храмов и врат. Были народы, которые не менялись и ушли до нас. Им не хватило честолюбия встать и сказать: «Мы оставим след, который никогда не будет стерт».

В нем появилась странная напряженность, наблюдать которую было почти неприятно. Ксантипп заметил, как исчезает блеск в его глазах.

Фемистокл встряхнулся, словно просыпаясь, и добавил:

– В любом случае я бы не хотел, чтобы он сидел за моим обеденным столом. Старик убивает смех этим своим кислым выражением лица.

Ксантипп неловко кивнул. Он уже устал от Фемистокла:

– Хорошо. Я возвращаюсь в город. Пообещал себе, что сегодня устрою тяжелую пробежку.

Фемистокл посмотрел на него, оценив длинные руки и ноги, мощные мускулы человека, который каждый день оттачивал свои боевые навыки.

– Можно мне побежать рядом или предпочитаешь в одиночку?

Ксантипп услышал в этих словах вызов и улыбнулся:

– Буду рад составить тебе компанию, но предупреждаю: я задаю жесткий темп.

Сбросив одежду и сандалии, Фемистокл остался голым. Он сиял здоровьем. Ксантипп вспомнил, что этот человек любит бороться и биться на кулаках, и подумал, не перегнул ли палку. Сам-то он был уже немолод, с больным коленом. Но свои опасения оставил при себе.

Фемистокл горкой сложил вещи и свистнул. В ответ со стороны доков рысцой примчался раб.

– Веди, Ксантипп, – кивнул Фемистокл. – Я сделаю все возможное, чтобы не отставать от тебя.

Они начали с легкого бега. Каждый сознавал силу другого и был полон решимости не проиграть, даже если для этого придется умереть.