Трактир на Пятницкой. Агония. Вариант «Омега»

Глава двенадцатая. Отъезд

– Арестовав предателя Шленова, мы стали готовиться к задержанию банды. Пока я разговаривал с Павлом Антоновым, мой заместитель наводил справки о хозяине трактира. Почему я сразу не заинтересовался его личностью? – Климов чертыхнулся и оглядел руководящих работников управления и районных отделов уголовного розыска, собравшихся на его отчет о ликвидации банды. – Если бы вы его видели, товарищи. Просто в голову не придет, что под личиной хозяина трактира, богобоязненного старичка, прячется матерый волчище. Истинная его фамилия Ржавин, и он разыскивался ЧК как агент царской охранки и провокатор. Сейчас выяснилось, что Ржавин сразу после революции исчез из Москвы и пристал к Махно, где и познакомился со Шленовым, который был у батьки оружейником. Потом Ржавин отсиживался на Тамбовщине, всплыл в Москве только в первые дни нэпа. Более подробно о «божьем» старикашке нам сообщат из ГПУ, куда утром забрали Ржавина. Владимир Николаевич, – обратился Климов к заместителю, – расскажите товарищам, как вы раскопали прошлое Ржавина.

Зайцев вышел из задних рядов и встал рядом с Климовым.

– Отхватил ты себе зама, Климов. А я все гадаю, что за птица сидит и конфетки сосет, думаю, иностранец какой пробрался, – сказал один из присутствующих.

Зайцев холодно посмотрел на говорившего, и тот спрятался за спину соседа. Все задвигались, зашумели и засмеялись.

– С таким зверем и работаю, – сказал Климов, усаживаясь рядом с начальником.

А Зайцев стоял, заложив руки за спину, смотрел в окно и ждал, пока зал успокоится.

– Рассказывать, в сущности, нечего. – Зайцев потер подбородок и смущенно улыбнулся. – В первые дни работы я запросил ГПУ о проживающих в районе бывших сыскных царской уголовной полиции, а потом собрал на них подробную информацию. Сделал без конкретной цели, так, на всякий случай. Когда стало ясно, что бандой руководит хозяин трактира, я рассудил, что этот человек должен быть с прошлым, начал думать, у кого можно о нем расспросить поподробнее, и вспомнил о бывших полицейских. Среди них я обнаружил некоего Калугина Алексея Ивановича, который отбыл наказание и в настоящее время характеризовался как человек порядочный. Я положил в карман фотокарточку хозяина трактира и нанес Калугину визит. Он опознал Ржавина и рассказал о его прошлом, о связях с уголовниками и скупке краденого. Сегодняшнее лицо Ржавина сумели выявить Лавров и Панин. – Зайцев поклонился и прошел на свое место.

– Ясно, товарищи? – спросил, поднявшись, начальник. – Нанес визит и нашел волка, которого искали восемь лет. Спасибо.

Все засмеялись и захлопали. Климов встал, снова занял свое место, посмотрел в порозовевшее лицо Зайцева и тихо рассмеялся, заметив, что соседи заместителя сосут леденцы.

– За Антоновым мы, естественно, установили наблюдение, выяснили место стоянки налетчиков и перекрыли второй выход. Зайцев в это время арестовал Ржавина, изъял из его подвалов золото, меха и остальное награбленное добро, провел очную ставку со Шленовым, и старикан во всем признался. Сначала хотели брать налетчиков прямо на ограблении, но в этом случае стрельба была неминуема. – Климов сделал паузу и посмотрел на начальника. – Мы решили не рисковать людьми и дали налетчикам вернуться в их логово. Зайцев с группой товарищей подвели Ржавина к дверям подвала. Условный стук и голос старика дали возможность войти тихо. Я в это время прошел запасным входом. Повязали всех спокойно, один лишь Рюмин-Цыган пытался оказать сопротивление. Все. – Климов сел и вскоре задремал.

После боя или окончания сложной операции Климова неудержимо клонило в сон, и он порой засыпал в самых неподходящих местах. Он даже жаловался на это врачам, те долго его выслушивали, щупали и объясняли, что он отчаянно здоров, а спать надо, так как это, видите ли, естественная реакция организма. Сейчас реакция проходила особенно бурно, он то и дело «нырял» головой и два раза подряд уронил трубку.

– Климов, отправляйся домой, – громко сказал начальник. – У нас совещание, а не мертвый час.

Климов встал и оглянулся.

– Давай-давай. – Начальник вышел из-за стола. – Ребят обними и скажи, что представлены к именному оружию.

Климов махнул рукой Зайцеву и, подталкиваемый друзьями, выбрался из душного кабинета. Потом долго тер упорно закрывающиеся глаза. На улице ему стало легче, а когда он вспомнил, что Панин и Лавров без согласования с ним провели остроумную, но опасную комбинацию с «кражей» блокнота и «разоблачением полового», а он с ними еще не рассчитался, сон как рукой сняло. Бормоча «оборву уши», Климов зашагал в отдел.

Когда он, громко хлопнув дверью, вошел в кабинет, ребята прекратили разговор и встали.

– Так, голубчики, – сказал Климов, пытаясь придать лицу грозное выражение, сел за стол и потер руки. – Сейчас я с вами поговорю.

Лавров стоял, опустив голову и потупив глаза, а Панин, наоборот, выставил подбородок. Взгляд его был чист и невинен.

– Садитесь, – сказал Климов и неловко заворочался на своем прокурорском месте. – Разве можно так?

– Колька, оправдывайся! – зашептал Лавров.

– Верно, я виноват, – горячо заговорил Панин. – Но вы выслушайте, Василий Васильевич. – Он встал и начал ходить по кабинету. Видно, деятельная его натура не могла находиться в состоянии покоя. – Подобрались мы к Серому вплотную, и заколодило. Он нас чувствует и на дело не идет. Тут еще Цыган Мишку узнал, и совсем неважно стало. Надо было или уходить, или атаковать. Здесь Михаил и придумал, что если он меня «выдаст», то и себя реабилитирует, и Серого успокоит, мол, сбежал мент, и Цыгана прижмет.

– А что ты здесь плел про Павла? – уже не скрывая улыбки, спросил Климов.

– Так ничего я не плел. Когда Мишка кончил разговаривать с Павлом, встал и поправил прическу, что означало: сматывайся, я кивнул и пошел к выходу. Тут Павел подзывает, меня аж в пот бросило, неужто, думаю, задержать хочет? – а он мне мелочь за пиво сует и шепчет: «Тебя Серж расколол, беги». Все так и было. Только, по замыслу Мишки, я должен был явиться к вам и все рассказать, а я испугался. Думаю, наверняка вы догадаетесь, что дела у Михаила плохи, раз мы такой ход сделали. Наказывайте. – Панин развел руками.

– А у меня все было просто, – сказал Лавров и смущенно улыбнулся. – Николай принял огонь на себя и скрылся, дальше все было, так сказать, делом несложной техники. Я полностью реабилитировал себя и скомпрометировал Рюмина, то есть Цыгана. Но Серый оказался не так прост и мне до конца не доверял, играя на нашей с Рюминым обоюдной ненависти, он связал мне руки. Когда явился Павел, стало ясно, что вы за ним проследили и адрес вам известен. Моей единственной задачей стало удержать Рюмина до возвращения налетчиков и ждать вас.

– Не удалось Рюмину осуществить свою мечту: стать главарем и повернуть банду с уголовщины на политику, – сказал Панин, встал и пожал Михаилу руку.

Решив прижать ребят к стене и поубавить им спеси, Климов тяжело вздохнул и сказал:

– Все это, конечно, хорошо, начальство даже вас награждать собирается, но мне-то что с того? – открыл лежащую на столе папку и взял первый подвернувшийся листок. – Вот заявление о том, что пятого августа в пьяной ссоре убит гражданин Кирюшин, известный вам под кличкой Свисток. Заявление зарегистрировано, и уже звонили из управления и спрашивали, что предпринято для розыска преступника. Что прикажете делать?

– Я выстрелил в порядке самозащиты, – быстро сказал Лавров.

– Точно, – вмешался Панин. – Могу официально свидетельствовать, что гражданин Лавров говорит в данном случае только правду.

– Разберемся, – угрожающе пробормотал Климов и спрятал «заявление» в стол.

– Правильно, товарищ начальник, разберитесь. Раньше решите этот вопрос принципиально, тем более и заявление у вас есть.

Климов посмотрел на говорившего Панина, не выдержал и вышел из-за стола.

– Да я тебе, постреленок… – начал он, засучивая рукава, перевел взгляд на Лаврова и замолчал.

Лавров сидел, запрокинув голову, и держал у носа какую-то склянку. Глаза у него были закрыты, ноздри раздувались, а на лице было написано блаженство. Климов вспомнил страшные крики наркоманов, когда они мечутся по камере, лишенные своего зелья, на секунду опешил, потом подскочил к Лаврову и залепил ему пощечину. Лавров качнулся, склянка вылетела у него из рук, ударилась об стену и разбилась.

– Опять меня за Кольку бьют, – сказал Лавров, потирая пылающую щеку. – И погибли мои вещественные доказательства. – Он вынул из кармана точно такую же склянку и протянул ее Климову.

Климов взял ее, посмотрел на хохочущего Панина и взорвался.

– Объясните мне наконец, что вы вытворяете? Что это такое? – Он сунул склянку Лаврову под нос.

– Кокаин, естественно, – сказал Лавров, отстраняясь и протирая платком слезящиеся глаза. – Ну и ручка у вас, Василий Васильевич.

– Кокаин? Так я тебе сейчас совсем башку оторву!

– Это моя выдумка, Василий Васильевич, – быстро проговорил Панин и схватил Климова за рукав.

– Выдумка его, а физиономия моя, – сказал Лавров и, прикрывая лицо платком, вышел из кабинета.

– Все объясню. – Панин театрально взмахнул руками перед лицом недоумевающего Климова. – Трубочки были две, в одной кокаин, в другой – ваниль. Понимаете? Мишка нюхал ваниль, а когда у него просили нюхнуть, давал настоящий кокаин.

– Вот черти! – смущенно пробормотал Климов и потер щеку. – Сходи узнай, как он там. – Климов забегал по кабинету. – У меня где-то свинцовая примочка есть…

– Отойдет. Мишке только на пользу, а то он в самые герои забрался. А изображал он здорово. – Панин сел на стул, вытянул ноги, запрокинул голову и стал похож на изображающего покойника клоуна. – Не выходит, ноги у меня коротковаты. – Он вскочил. – Понимаете, как я точно рассчитал, Василий Васильевич. Если все поверят, что Мишка наркоман, то автоматически отпадают все подозрения. До ужаса тонко. – Панин сокрушенно вздохнул.

– Уже можно? – Лавров, открывая дверь, остановился на пороге.

– Входи, я все урегулировал, – покровительственно ответил Панин.

– Только, пожалуйста, не извиняйтесь, Василий Васильевич, – быстро сказал Лавров. – Оплеуха была необходима, только выдана, как всегда, не по адресу. Но мне не привыкать, а в Киеве я трое суток под арестом вместо Николая сидел.

– Вот мелочный человек. – Панин тяжело вздохнул и сел рядом с другом.

Климов молчал, поглядывая на ребят, и прикидывал, как бы их оставить в Москве. Раздался телефонный звонок, и Климов машинально переспросил:

– Какой Киев?

– Самый обыкновенный, – зарокотал в трубке знакомый бас. – Ты свои штучки брось, я тебя за тыщу верст насквозь вижу. Дай хлопцам трубку.

Вырывая друг у друга трубку и повернувшись к Климову спиной, Лавров и Панин разговаривали с батей. Чтобы не стеснять ребят, Климов встал у окна, а когда в кабинет вошел Зайцев, он улыбнулся и приложил палец к губам.

– Шленов хочет поговорить с вами, – шепотом сказал Зайцев. Они вышли из кабинета.

– Ты уж прости меня, Владимир Николаевич, но я с этим… – Климов замялся, подыскивая подходящее слово, – разговаривать не буду.

– Это почему же?

Климов услышал в голосе заместителя презрительные скрипучие нотки и остановился.

– Давай не ссориться. Хотя бы пару дней, что ли. Не могу я, понимаешь! Не могу видеть этого гада! – Климов расстегнул ворот рубашки и провел рукой по шее. – Сделай одолжение, допроси сам.

– Допрос я провел, – сказал Зайцев и, открыв дверь своего кабинета, жестом пригласил Климова войти. – Шленов дал исчерпывающие показания.

– Да куда же ему деваться, – проходя в кабинет, ответил Климов. – Гад он, во всем гад. Теперь небось валит на других, свою шкуру спасает.

– Какой ты правильный, Василий! Как судишь легко! Главное, всегда ты уверен в своей правоте. – Зайцев бросил папку, которую держал в руке, и ударил кулаком по столу.

Климов смотрел на заместителя, открыв рот. Это был первый случай, чтобы Зайцев повысил голос и говорил кому-нибудь «ты».

– А вот не валит на других Шленов, берет всю вину на себя. И знает, что расстрелять могут, а все берет на себя.

– Так что же нам теперь, его пожалеть и отпустить? – спросил Климов.

– Осудить! Оправдать! Посадить! Отпустить! – закричал Зайцев. – Понять! Понять надо! Почему Шленов предатель? Почему? Не подумал? И думать не хочешь, для тебя он отрезанный ломоть. В тюрьму его или к стенке. – Зайцев быстро ходил по кабинету и говорил, будто рубил сплеча. – А я не могу так. Ты с первого дня революции шагаешь в ногу, и тебе все ясно. Ты узнал, что Зайцев окончил академию и служил в белой армии, – и Зайцев на мушке. Осталось только спустить курок. А вот осечка. – Он остановился перед Климовым. – Осечка, дорогой товарищ. Меня судить за академию – все равно что судить за цвет лица. Я еще не родился, а меня уже ждали в этой чертовой академии. Я с молоком матери всасывал чуждые для тебя идеи, а сейчас мы рядом. А почему? Думаешь, я сразу разобрался, извинился за происхождение и зашагал в ногу? Черта с два! Меня большевики спасли. Настоящие большевики, тебе до них еще сто лет расти и разума набираться.

Климов исподлобья смотрел на Зайцева, чувствовал, что медленно краснеет, и молчал.

– А Шленов? Был рабочим человеком. Знаешь, как он увяз? Был когда-то оружейником у Махно. Скрыл этот факт и попался в лапы Ржавина. Запутал его старик, запугал. Мы с тобой отчасти виноваты в этом. Мы должны были узнать первыми о его прошлом. И надо, чтобы он доверял нам, а не ржавиным, верил в нашу доброту, в нашу справедливость. – Зайцев успокоился и устало провел ладонью по глазам. – Что может быть сложнее человеческой судьбы? Возьми Лаврова и Рюмина. Одинаковые семьи, одинаковое воспитание, а Лавров становится комсомольцем и совершает подвиг, Рюмин же вырастает в Цыгана и мечтает о мести. Почему? Люди, люди, вставшие или оказавшиеся на их пути, решали их судьбы, вели за собой.

– Тебя послушать, так человек к собственной судьбе и отношения не имеет, – вставил наконец Климов. – Все, мол, от других зависит.

– Лавров с Рюминым и зависели, что они в одиннадцать-двенадцать лет понимали? Даже смешно, что тебе объясняю. Все теперь от большевиков зависит. Дорогу проложили, теперь на нее людей выталкивать надо. Воспитывать. Много людей рядом топчется, так их не отталкивать, а вытаскивать надо, и каждого отдельно.

– А ты почему в партию не вступаешь? – неожиданно спросил Климов.

Пашка толкнул дверь, но она оказалась заперта. Это был первый случай, чтобы, вернувшись домой, он не застал Аленку дома. Пашка нагнулся, пошарил под половиком, нашел ключ и открыл дверь. Комната встретила холодно, голые, облезлые стены смотрели как на чужого, и Пашка зябко повел плечами. Куда вдруг смоталась девчонка? Он сунул руки в карманы и засвистел, но сразу сфальшивил, потом часто заморгал глазами и шмыгнул носом.

«Неужели ушла? – подумал Пашка и заглянул под кровать: плетеной корзинки на месте не было. – Ушла. Столько дней сидела здесь, молчала, ждала чего-то, а теперь ушла». Пашка плюнул, но даже плевка не получилось, и он, тускло выругавшись, вытер подбородок и опустился на стул. Девчонка как девчонка, таких двенадцать на дюжину по улице шастает. А любит его. Пашка точно знает, что любит. Другие на деньги его зарились или пофасонить хотелось, смотрите, мол, какой у меня кавалер: самый фартовый карманник в округе, Пашка Америка! А эта – любит, Пашка точно знает.

Он опустил руки между колен и поморщился, словно от физической боли. Кончился Америка. И не сгорел, и не менты повязали, а просто кончился. Когда в подвале рыжий повис на шее у Сержа, Пашка понял, в какую «игру» эта пара играла, закружилась у него голова, и дух захватило. А когда Серж, то есть Михаил, посмотрел на Пашку, улыбнулся смущенно и сказал: «Извини меня, Павлик», у него аж искры из глаз посыпались. А эти двое смотрят на него жалостливо, словно на щенка, который хочет по-волчьи оскалиться, и улыбаются. Увидел он себя со стороны и кончился, и нету Америки, а есть Пашка, маленький такой, словно вправду щенок.

Пашка закурил и с тоской оглядел грязную комнату. Он потер лоб, пытаясь вспомнить, какая она была, Аленка. Неожиданно дверь распахнулась, и вошла Аленка, глаза в пол-лица, рот до ушей, самая что ни на есть настоящая Аленка.

– Ждешь? – весело спросила она и закружилась по комнате. – Молодец. – Потом, видимо, заметила, что с Пашкой творится неладное, схватила его за волосы, подняла голову и долго смотрела в лицо. – Ты моей записки не читал? – Аленка взяла со стола какой-то листок и снова заглянула в его слепые глаза. – Дурачок. Какой ты дурачок, Павлик! Разве я могу тебя бросить?

Пашка молчал, он ничего не понимал и не чувствовал. Все его силы были сосредоточены лишь на одном: не плакать, только не плакать.

– Давай поднимайся, Павлик, – говорила Аленка, – опоздаем. Остался всего час.

Пашка встал и пошел к дверям. Дорогой он молчал, все пытался понять, зачем он уезжает. На вокзале Аленка бежала впереди, тянула Пашку за руку и говорила:

– Быстрей, Павлик, быстрей. Шестой вагон, десятое и одиннадцатое места.

Они проскочили мимо проводницы и, перешагивая через многочисленные чемоданы и узлы, добрались до своих мест.

Лавров, Панин и Климов были уже в купе. Они молча пожали Пашке руку и продолжали свой разговор.

– Я на филологический пойду, – говорил Лавров. – На французское отделение. В кадровые сыщики у нас Колька собирается, а я – нет. Да через год все жулики переведутся, а если кто останется – без меня добьете.

– Это Мишка под свое дезертирство политическую платформу подводит, – перебил друга Панин. – Он известный захребетник, всю жизнь ищет, где полегче. Повесит на стенку именное оружие, которое ему за мои дела дали, и будет до седых волос хвастаться, что когда-то чего-то один раз не испугался.

– Ты зачем надулся? – спросила шепотом Аленка и дернула Пашку за рукав. – Скажи чего-нибудь.

– А чего говорить-то? – ответил Пашка.

– Минуточку, бабуся, – громко сказал Панин, останавливая проходившую нищенку, и повернулся к Пашке. – Быстрее, бабусе ждать невмоготу.

Пашка удивленно взглянул на Николая и вынул горсть мелочи.

– Вот чудак. – Панин встал и ловко вывернул все Пашкины карманы. – Все, все выкладывай. Ничего не осталось? Вот и лады. – Он протянул все деньги причитающей старухе. – Бери, бери, бабуся. У моего друга сегодня день рождения.

– Ты что, ошалел? – воскликнул пришедший в себя Пашка. – Это же мои последние деньги!

Панин вышел в проход и подтолкнул испуганную старуху в спину.

– Топай, топай, бабуся, он шутит. Мой друг страшный шутник. – Панин взял Пашку за локоть, пересадил к окну, сел рядом. – Не твои это деньги, Павлик. Не могу я тебя, родной, с ворованными деньгами, извини за выражение, в Киев привозить. Никак не могу.

Вагон вздрогнул, и Климов стал прощаться, потом выбрался на платформу и встал против окна. Пашка увидел, как к нему подошел худой остроносый мужчина, что-то сказал и встал рядом, а Климов обнял его за плечи.

– Мишка, Зайцев пришел, – зашептал рядом Панин.

– Вижу, не слепой, – тоже шепотом ответил Лавров и замахал рукой.

Пашка тоже замахал и вдруг вспомнил.

– Забыл, забыл, сука! – закричал он и стал рвать окно.

– Напишешь.

– Да нельзя, опоздаю. – Пашка рванул ремни изо всех сил, и окно подалось.

Климов увидел, что ему хотят что-то сказать, подтолкнул Зайцева, и они пошли рядом с медленно ползущим вагоном.

Наконец окно открылось, и Пашка высунулся.

– Начальник. – От волнения он забыл отчество Климова и повторил: – Начальник, на углу Пятницкой и Климентовского пацан маленький папиросами торгует, – говорил Пашка, захлебываясь и пугаясь, что Климов не поймет, как это важно. – Не знаю, как зовут его. Маленький такой, курносый. Он еще повторяет: «Гражданин-товарищ-барин». Подбери его, начальник! – кричал Пашка, совсем высовываясь из окна. – Скажи, Америка велел!