Непрошеный дар

Пролог. Дар старой цыганки

Всё началось с того, что перед сном у Веры сильно разболелся живот. Мама дала ей обезболивающую таблетку. К утру Вере стало хуже: поднялась температура, живот болел очень сильно, а из-за рвоты она не могла ни есть, ни даже пить воду. Вера слышала, как мама сначала позвонила в поликлинику и вызвала участкового врача. Потом набрала ещё один номер и сказала, что на работу сегодня не выйдет.

Пока Вера лежала в своей кровати, скорчившись от боли и ждала прихода педиатра, мама разговаривала с завучем её школы и предупредила о пропуске занятий. Потом мама звонила своей сестре тёте Ире, подруге Аллочке, бабушке Веры – маминой маме и, кажется, кому-то ещё. Всем мама рассказывала о симптомах Веры и спрашивала совет. С каждым последующим звонком мама, почему-то становилась всё более раздражённой и нервной.

Участковый врач пришёл уже после обеда. Мама встретила педиатра в штыки и с явной издёвкой спросила:

– Вы на вызов из Москвы на велосипеде ехали? Уже полдня ждём!

Врач в ответ буркнул что-то о том, что вызовов много, а он один на весь большой участок, и прошёл к постели Веры. Послушал стетоскопом грудь и спину, нацарапал что-то в медицинской карточке и сообщил, что “лёгкие и бронхи чистые”.

От этих слов мама вскипела:

– Вы, вообще, смотрели причину вызова? Я ясно сказала по телефону, что у девочки острые боли в животе и рвота? Причём тут лёгкие?

– А, в животе… – равнодушно сказал педиатр, и пошёл к выходу, – так тут всё понятно: школа началась, девочка ваша, – врач по-особенному выделил “ваша”, – от школы отлынивает. Клизму поставьте и дайте обезболивающее.

– “Наша” девочка, – мама тоже сделала акцент на слове “наша”, – отличница и активистка класса. А вы… – мама искала слова, как можно было бы охарактеризовать участкового так, чтобы не ругаться при Вере неприличными словами, – Вы просто бездушный дилетант! Я на вас жалобу напишу!

– Пишите, – равнодушно сказал врач и вышел из квартиры, хлопнув дверью.

Мама Веры продолжала метать молнии и тихо ругаться в сторону ушедшего врача: “придурок… коновал… козёл…”

Вера молча наблюдала, не понимая, что именно так сильно разозлило маму. В какой-то момент мама решительно посмотрела на Веру:

– Собирайся, мы сами поедем в “нормальную” больницу, где есть “нормальные” врачи, а не такие… – мама кивнула в сторону двери, через которую вышел участковый, – придурки-недоучки…

В больницу мама с Верой приехали на такси. Боль уже отпустила и в боку просто слегка ныло, Вера даже подумала, что всё уже в порядке. Но мама целеустремленно повела её за руку в приёмное отделение, где Веру после недолгого осмотра и разговора с дежурным врачом отвели на анализы. Мама осталась где-то за дверью, а Веру усадили ждать результатов на стуле в пустом коридоре.

Вот так тёплым сентябрьским днём Вера и оказалась в больнице. Через месяц ей должно было исполниться девять лет. Вере уже хотелось быть старше, ведь день рождения всего через месяц, но медсестра не хотела слушать и в медицинской карте написала: "девочка, восемь лет, подозрение на острый аппендицит".

Вера не знала, что такое "острый аппендицит", но уже представляла, как вернувшись в школу с гордостью заявит одноклассникам: "Я лежала в больнице и у меня был аппендицит". В их классе ни у кого такого не было, поэтому внимание к персоне Веры и зависть одноклассников – гарантированы.

Мечты Веры о триумфальном возвращении в школу прервала медсестра – как вихрь, пронёсшаяся с анализами. В глазах медсестры невооруженным глазом было заметно серьёзное беспокойство:

– Гурам Леванович! Гурам Леванович! Срочный анализ из лаборатории!

Из кабинета вышел коренастый доктор в зелёном медицинском костюме.

– Чито там? – С ярко выраженным кавказским акцентом громко спросил доктор. Медсестра протянула ему результаты анализов и кивнула в сторону Веры.

На всякий случай Вера оглянулась по сторонам и убедилась, что встревоженный взгляд и кивок медсестры были в её сторону – в этой части длинного коридора она была одна, не считая медсестры, методично заполняющей медицинскую карту. Но, вряд ли полученные анализы относились к медсестре. Тем более коренастый доктор направился к Вере. Когда доктор подошёл вплотную Вера рассмотрела большой нос, широкие чёрные брови, тёмные, почти чёрные глаза и… огромные руки, покрытые почти до самых ногтей густыми тёмными волосками. В первую минуту Вера не на шутку испугалась. Заметив страх в глазах девочки, "мохнатый" доктор улыбнулся и… произошло чудо: в его глазах блеснули хитрые и добрые искорки:

– Нэ баись, дэтка, всо харашо. – И крикнул куда-то в сторону, – апэрационную, срочна! – И снова, с улыбкой к Вере, – твая мама здэс?

– Да, мы с мамой приехали.

– Пять мынут, с мамай пагавари. Пэрэдай мама: доктор сказал, всё харашо.

– Да, хорошо, – согласилась Вера.

Через минуту в сопровождении медсестры появилась мама со слезами на глазах.

– Мама, – поспешила успокоить маму Вера, – доктор просил передать, что всё будет хорошо.

– Ничего не бойся, Верочка, – сквозь слёзы говорила мама, – мне сказали, что Гурам Леванович очень опытный хирург, один из лучших в области.

– А я и не боюсь, – гордо сказала Вера, искренне не понимая, почему мама плачет.

– Вера? – Переспросила медсестра, подкатив к Вере громко дребезжащую каталку, – Пора.

Две медсестры ловко подхватили Веру, уложили на каталку и куда-то повезли. Краем глаза Вера видела, как оставшаяся медсестра капает в стакан капли и протягивает маме.

Лифт, ещё один коридор, двери, показавшиеся маленькой Вере, лежащей на каталке, просто огромными. И вот Веру привезли в большую палату с высоким потолком и огромной лампой на нём, состоящей, как подсолнух, из более маленьких ламп.

– Сколько ты весишь, девочка? – Вера перестала разглядывать всё вокруг и посмотрела на говорящего. Из-за медицинского колпака и маски, почти полностью закрывающей лицо, Вера даже не поняла сразу: спрашивает дядя или тётя.

– Сколько ты весишь, знаешь? – Переспросил кто-то за маской.

– Не знаю. – Вере почему-то стало грустно и обидно, что она не знала такую, как оказалось, важную вещь.

– Гурам Леванович, что делать? Взвешивать и терять время?

К каталке подошёл знакомый коренастый силуэт, над маской которого Вера узнала густые брови и тёмные глаза Гурама Левановича. Одной рукой Гурам Леванович подхватил Веру под затылок, второй – под колени и слегка приподнял:

– Двадцать, плюс-мынус кыло, – вынес вердикт Гурам Леванович и отвернулся.

Через минуту Вера почувствовала укол в вену, чьи-то руки наложили на её нос и рот маску… Голова стала лёгкой, голоса далёкими и глухими. Сквозь наваливающуюся пелену сна она услышала далёкий голос Гурама Левановича:

– Дыши, раз-два.. раз-два. Как шарык ваздушный дуть…

И наступила полная темнота.

Вдруг темноту прорезал яркий луч ослепительного света, и Вера полетела по длинному светлому коридору. Казалось, что она летит по спирали, или по кругу, потому что светлый коридор всё время уводил куда-то в сторону и вверх, так что не было видно ни начала, ни конца. Было легко, спокойно и… свободно. Вера никогда не летала на самолёте, но лететь по коридору полному света и тепла было очень приятно…

Внезапно Веру кто-то дёрнул в сторону и… вниз. И Вера оказалась в тёмном мрачном коридоре, напомнившей ей катакомбы Инкермана*, куда они в прошлом году ездили на экскурсию с папой и двоюродным братом Ростиком.

Вере стало страшно.

– Не бойся, – произнёс приятный мужской голос, вспыхнувшая спичка лизнула фитиль свечи и осветила лицо говорящего. Перед Верой стоял цыган. Обычный цыган, в яркой красной шёлковой рубахе, с копной блестящих чёрных волос и золотой серьгой-кольцом в ухе.

– Иди за мной, – сказал цыган Вере, – она умирает, просила привести тебя.

Вере очень хотелось задать много вопросов, но почему-то она не смогла произнести ни слова, поэтому просто молча пошла за цыганом. В конце мрачного коридора оказалась старая деревянная дверь. Цыган со скрипом потянул на себя створку и пропустил Веру вперёд. Перед ними на кровати лежала старая женщина.

– Мами, это она, – сказал цыган и слегка приобняв Веру за плечи, подошёл ближе к кровати.

– Подойди ближе, дочка, – обратилась старая цыганка к Вере, – А ты, – уже к цыгану, – за дверью подожди.

Цыган вышел, а Вера подошла к кровати.

– Возьми меня за руку, дочка, и глаза закрой.

Вера послушно взяла старуху за тонкую, с тонкой сухой кожей, руку и закрыла глаза. Старуха что-то заговорила на непонятном языке. Её монолог то переходил из шёпота на крик, то перетекал из речитатива в пение, а вполне понятные слова вдруг начинали сливаться в нечленораздельные звуки… Вера молча слушала, закрыв глаза и не отпускала руку старой цыганки. Внезапно наступившая тишина заставила Веру открыть глаза.

– Мне пора, – чуть слышно сказала цыганка, – а тебе, детка, ещё рано. Пришлось торопиться, ухожу я раньше времени, вот и пришлось тебя вызвать. Но ты не бойся, сила, которую я тебе передала, до нужного часа будет "спать" в тебе. Это дар. Не спрашивай почему. Длинная история, уходящая корнями в глубокое прошлое. Знай только, что ты из "наших". Иди! Живи!

Вера вышла за дверь и… попала в светлый коридор. Воздушный поток подхватил Веру и понёс вперёд, только теперь ей казалось, что она движется в другую сторону, туда, откуда начался коридор: где-то в стороне и…внизу. Или это ей так казалось…

Вспышка света и Вера открыла глаза. Во рту было сухо, язык не слушался. Вера пошевелила языком:

– Пить, – чуть слышно простонала она, – пить…

– Сестричка, – откуда-то сбоку послышался мужской голос, – тут девочка очнулась! Пить просит!

Громкий голос соседа по палате "резанул" так, что у Веры заболели уши.

Через несколько секунд в палате оказалось сразу несколько медсестёр разных возрастов. Одна из них принесла стакан, похожий на детскую поилку – капнула несколько капель воды на сухие губы Веры.

– Ещё пить, – попросила Вера.

– Больше нельзя, – грустно сказала медсестра, – скоро Гурам Леванович придёт. Если он разрешит, ещё дам воды.

Другие медсёстры суетились рядом. Одна поменяла флакон в капельнице… Вера удивилась, как она, когда открыла глаза, могла не заметить капельницу? Ещё одна медсестра меняла мокрые простыни. Неужели Вера обмочилась и не заметила? Или она так сильно вспотела?

– Что-то болит? – Спросила ещё одна медсестра.

– Низ живота немного болит и щекотно.

– Там шов, это нормально.

По движению воздуха в палате, Вера поняла, что вошёл Гурам Леванович. Его лицо было обеспокоено:

– Как дэла? – Спросил он, присаживаясь прямо на больничную койку рядом с Верой.

– Хорошо. Пить только хочу.

– Пыть – эта харашо, – задумчиво проговорил Гурам Леванович, нащупывая пульс, – балыт? – спросил Веру, прощупывая живот.

– Немного, – честно призналась Вера, – больше пить хочется.

– Ты сматры на нэё, вся бальниц перэпугал, а она – пыть, – с улыбкой сказал Гурам Леванович и повернувшись к одной из медсестёр строго сказал, – па чайный ложка пои и сматры, эсли рвота – зави.

– Хорошо, Гурам Леванович, – кивнула медсестра и убежала куда-то за дверь.

– А ты, маладэц, – похлопал по руке Веры Гурам Леванович, – харашо дэржался, маладэц. Баролся как мог, маладэц… – Вере показалось, что Гурам Леванович смахнул слезинку… или просто волосы взъерошил своей огромной волосатой рукой? – Атдыхай, дэвачка-маладэц, атдыхай…

Медсестра долго поила Веру, как и сказал Гурам Леванович, по чайной ложке, пока глаза Веры не стали закрываться сами собой.

Сквозь дремоту Вера слышала разговор медсестёр: "Гурам Леванович сказал, что перитонит… ещё бы час, и девочку бы не спасли… а ведь ей всего восемь… девочка боролась за жизнь… Гурам Леванович, как всегда молодец, спас девочку, хотя и переживал очень сильно… "

Уже засыпая, Вера поймала себя на мысли, что она откуда-то знает соседей по палате: справа от неё лежит мужчина-строитель после операции на желудке, а возле противоположной стены – парень после аварии. Парень принял удар на себя и спас девушку, а девушка даже ни разу не пришла к нему узнать, как он… Откуда она это знала – не понятно. Просто эта информация, как бы между прочим появилась в голове как факт.

А ещё Вера знала, что сейчас лежит в реанимации и в ближайшие три дня ей не разрешат даже ходить…

Примечание автора:

*Катакомбы (штольни) Инкермана – один из самых загадочных и таинственных объектов Крыма, расположенных на окраине Севастополя в Балаклавском районе, в г. Инкерман. Считаются одними из самых крупных каменоломен Крыма, из камней которого были частично построена Византия, Херсонес, Венеция. По разным оценкам составляла около 30 км длины, а максимальная глубина достигала 100 метров.