Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 5. Северный олень
Перестаю смеяться, потому что замечаю, как он смотрит на меня своими бездонными глазами. В свете фонаря они кажутся еще чернее, чем обычно. Хочется отвести взгляд, но не могу – бездна тянет в себя так, что нет сил сопротивляться.
– Долго будешь тут сидеть? – прерывает тишину он.
– А ты долго будешь тут стоять?
Знаю, что бешу, но ничего не могу с собой поделать. Чему я и научилась за все годы общения с мужским полом – так это самозащита и полное неприятие. Так лучше для меня. Так безопаснее. Так на меня никто никогда не посмотрит.
– Окей. Счастливо оставаться, Панда. Не буду мешать тебе и твоим братцам бомжам, которые вот-вот нагрянут.
Он разворачивается и уходит, а я должна, наверное, что-то сказать.
Должна ли?
Конечно, нет. Но хочется.
– Постой!
– Я не ослышался? – тормозит он и делает вид, что прислушивается.
– Я здесь, потому что мне тут легко. Здесь пустеет голова и растворяются дурные мысли. Здесь я свободно дышу. Успокаиваю нервы игрой на гитаре. Здесь мое тайное место. И ты его каким-то чудом нашел.
Эзра не двигается и даже не обращает внимания на ветер, который агрессивно хлещет его по лицу. Для бостонской зимы он слишком легко одет.
– И да, со стороны я, наверное, могу показаться сумасшедшей…
– О да, еще как кажешься, – он разворачивается и возвращается обратно, подступая к дивану, на котором по-прежнему сижу я. – Тебе разве не холодно?
– Холодно, – не свожу с него глаз.
– Поехали отсюда.
Не задавая вопросов, он подхватывает с дивана мою гитару и идет вперед, оставляя меня за спиной. А мне больше ничего не остается, как следовать за ним, потому что у него в руках мой инструмент.
Эзра выводит меня к своей машине и укладывает гитару на заднее сидение, на которое я забросила ее и утром. Невольно усмехаюсь, но тут же сталкиваюсь с серьезным выражением лица.
– Садишься в машину или мне придется тебя впихивать?
– Парадокс. Не замечаешь? В прошлый раз все было абсолютно наоборот.
– Я не виноват, что к вечеру ты растрачиваешь свои нахальные навыки. Видимо, забыла подзарядиться.
– Мудак, – закатываю глаза и скрещиваю руки на груди.
– Садись, хамка, или я передумаю.
Он «ныряет» в салон, а я настолько дрожу, что ноги сами несут меня в тепло.
– Сейчас согреешься, – тычет на какие-то кнопки на приборной панели и кротко поглядывает на меня. – Ну вот и на хрена ты там сидела?
– Я же тебе рассказала, – складываю обледеневшую ладонь в ладонь и дышу на них.
– Ну да. И это, конечно же, повод доводить себя до такого состояния.
– Хватит. Я сама решаю, что и когда мне делать.
– Вообще не удивлен. Лучше бы что-нибудь новое рассказала.
– А я и рассказала. В отличие от тебя, – уставляюсь на его профиль, который отчетливо косится в мою сторону. – Что ты делал в порту?
– Поехали, Панда. Ты снова отнимаешь мое время.
И снова, второй раз за день, я оказываюсь в машине с этим кретином, который раздражает похлеще, чем скрип пенопласта. Он – мой личный надлом на белых пупырчатых слоях. Он – царапина от ножа на стекле. Он – раздражающий скрежет ногтей по надраенной панели. И что я делаю вместе с ним в одном пространстве – загадка для меня самой.
– Я включу музыку, – тянусь к приборной панели, но Эзра ловит мою руку.
– Ты хотела спросить: «Можно мне включить музыку?».
– М-м-м… Нет, – снова тянусь к кнопке, но получаю шлепок по тыльной стороне ладони.
– Почему ты такой тиран?
– Потому что ты такая нахалка.
– Моя очередь говорить, что мы ходим по кругу?
Он невольно усмехается и, черт, я успеваю это разглядеть. Успеваю увидеть слабую улыбку и мелкие морщинки у уголков глаз, на которые я не должна смотреть.
Без разрешения жму на «плэй» и запускаю музыку в салон автомобиля. Знакомую музыку. Одну из моих любимых групп, песни которых я знаю наизусть.
– Three days grace? – удивляюсь я.
– Ты-то откуда их знаешь? – похоже, удивляется и он.
– Любила их, но только со старым вокалистом.
– Адам Гонтье неподражаем.
– Бесспорно.
Сталкиваемся взглядами на долю секунды, но Эзра тут же возвращается к слежке за дорогой. Адам продолжает рвать душу своим текстом и голосом, а я отворачиваюсь к окну, в которое снова бьет декабрьский дождь.
– Эзра… Я не хочу домой, – вырывается как-то само собой, когда я наблюдаю за скатывающимися по стеклу каплями.
– Что-то случилось? – на удивление он не смеется надо мной, наоборот в его голосе, кажется, я слышу долю заинтересованности. Или сочувствия. Или жалости.
«Я не хочу об этом думать».
– Нет… Просто…
– Просто так люди не ищут причин не возвращаться домой.
– Я не ищу причин. Просто сегодня не хочу.
– Именно сегодня?
– Да, бурный день. А точнее, сутки. Тебе ли не знать, – надеюсь, жалость стерлась с его лица. Надеюсь, потому что больше не смотрю.
– Согрелась? – почему-то в этот раз он не отвечает на мою язвительность. Наверное, устал. Ему же лучше.
– Почти.
– Хорошо, – на перекрестке он сворачивает не в ту сторону, которая должна была довезти меня до дома.
– Опять вжился в амплуа маньяка и похитил меня? Имей в виду, я буду орать, пока ты не перережешь мне горло.
– Я как раз наточил нож, – без единой эмоции на лице отвечает Эзра.
– Псих?
– И шизофреник. Не отступай от своего диагноза.
– Куда ты меня везешь?
– Ты же не хотела домой, – уверенно выруливает все дальше от Норт-Энд.
– И что? Как будто тебя это волнует.
– Не волнует, просто высажу тебя на вокзале. Вдруг захочешь сгонять в Нью-Йорк.
– Придурок. Вези меня обратно, – хлопаю его по плечу. – Немедленно!
– Так быстро передумала?
– Хватит надо мной издеваться! – снова толкаю Эзру, но тот уворачивается и резко давит тормоз в пол.
– Приехали, – вытаскивает ключ из замка́ зажигания. – Пойдем.
– Куда? – удивленно осматриваю его лицо.
– Господи… Ты невыносима. Просто выйди из машины без лишних вопросов.
Хмыкаю, но выхожу следом за ним на обочину придорожного кафе, которое я ни разу не видела в этом районе.
– Выпьем по кофе, – заявляет Эзра и шагает к двери, освещенной красной надписью «У Ленни».
– А с чего ты взял, что я хочу…
– Заткнись наконец, Панда, – перебивает он и, кажется, закатывает глаза.
Я дуюсь. Но иду. Шагаю за ним по пятам до самого крохотного круглого столика в темном углу кафешки. Не успеваем мы усесться, как к столу подбегает тучный лысоватый мужчина в черном переднике.
– Ленни, друг, привет, – тут же улыбается Эзра, а я наблюдаю за всей этой странной картиной, нахмурив брови.
– Какими судьбами? – лысоватый «бочонок» расплывается в такой же приветливой улыбке и, кажется, даже хочет обнять Эзру, но, глянув на меня, просто жмет ему руку. – Давненько ко мне не являлся.
– Куча дел, дружище. Как всегда.
– Да-да. Совсем забыл старика Ленни.
– Даже если тебя и можно забыть, то твою фирменную пиццу – никогда, – после упоминания пиццы Ленни сияет еще ярче. – Угостишь нас?
– Спрашиваешь, – усмехается толстячок, и по его лицу расползается легкий румянец. – Сделаю все, как ты любишь.
– Спасибо, Ленни.
Эзра одаривает его слабой улыбкой, и тот убегает куда-то к кухне.
– Что это за место? Ни разу о нем не слышала.
– Странно, – Эзра стягивает с себя куртку, подкатывает рукава черного пуловера и расслабляется на стуле. – Здесь самая вкусная пицца в Бостоне. Попробуешь и не сможешь о ней не думать.
– Серьезное заявление, – избавляюсь от шубы и остаюсь в белом свитере, который напялила еще утром.
– А цветовая гамма не меняется, – усмехается Эзра, оглядывая меня с ног до головы.
– Кто бы говорил, – усаживаюсь за стол, не сводя глаз с Эзры, его рук, расписанных черными узорами, которые не заканчиваются на предплечьях и уходят еще дальше под рукава пуловера.
«Неужели он весь покрыт татуировками?».
– Ну так… И почему ты не хочешь ехать домой? – осторожно спрашивает он, как только я присаживаюсь.
– Мы можем об этом не говорить?
– Мы можем вообще не говорить. Но так будет слишком скучно. Раз уж так случилось, что мы оказались тут вдвоем, то лучше бы нам склеить диалог, – смотрит в упор на меня и приглаживает растатуированными пальцами короткую бороду.
– Я просто устала, – честно отвечаю, избегая его взгляда. – Потеряла две работы за сутки. Разглядела пару новых трещин на потолке в спальне. Потратила последние центы на автобус из твоего бара до порта. Поговорила с мамой… – запинаюсь на последнем слове и проглатываю его вместе с комом в горле.
Эзра смотрит на меня. Чувствую профилем, поворачиваюсь и увязаю в смоле его глаз, разлитой из-под густых угловатых бровей. Смотрит прямо в душу. Заглядывает в нее и копает, копает прямо до самого сердца, которое замерло, чтобы не привлекать внимания, чтобы не выдать еще живое себя. Он не докопается. Он не найдет. Как и я ничего не найду там – у него под ребрами.
– Значит, ищешь работу, – после паузы говорит он и почесывает подбородок.
– Я всегда ее ищу. Сколько себя помню. Но нигде не задерживаюсь надолго.
– И, кажется, я знаю причину, – бросаю гневный взгляд на его нахальное лицо. – Ладно, предлагаю пари, – гнев во взгляде тут же сменяется заинтересованностью. – Месяц у меня в баре без единой жалобы – и место твое.
– О боги… – замираю в оцепенении.
– Что? – Эзра кривится в недоумении.
– Тебе, наверное, сейчас очень больно…
– В смысле?
– В настоящий момент северный олень прорывает рогами твою задницу, – пытаюсь оставаться серьезной, но долго не получается, и я прыскаю со смеху на всю захудалую кафешку.
Эзра дергает уголками губ, пытаясь сохранять натянутую бесстрастность, но сдается, и я снова слышу его смех. Настоящий. Как и он сейчас передо мной. Он не прикидывается и не строит из себя того монстра в ледяных доспехах, которым привстал предо мной в баре. Сейчас он истинный.
«Или играет, как все», – внутренняя, побитая временем Серена дает о себе знать и гасит поток смеха, как едва разгоревшуюся свечу.
– Ваша пицца, – Ленни появляется слишком внезапно, и я дергаюсь, отводя от лица Эзры взгляд.
– Выглядит потрясающе, – комментирует Эзра, стараясь не глядеть на меня. Или я себе это внушила.
– И это ты ее еще не пробовал! – Ленни размещает огромную пиццу на середину стола. – Приятного аппетита. И Вам, прекрасная леди, – подмигивает мне и тут же уходит.
От одного вида рубленного бекона в животе скручивается тугой узел, ведь я не ела целый день. Готова сточить эту пиццу в одно лицо. Но я же девочка. Поэтому сдержанно тянусь за куском, когда мой желудок издает рев синего кита в брачный период. Уверена, Эзра слышал, но не подал вида.
Заглатываю кусок почти целиком и, о боги, это настолько божественно, что я съедаю больше половины за считанные минуты и даже облизываю пальцы.
– Ты был прав, – проглатываю последний кусок и протираю салфеткой губы. – Ничего вкуснее в жизни не пробовала.
– Знаешь… – Эзра тоже обтирает руки и смотрит на меня. – Есть два типа людей, – дожевываю и внимательно утыкаюсь взглядом в его лицо. – Которые выбрасывают бортик и которые его съедают.
– Бортик – это самое вкусное, – гордо заявляю я, демонстративно посылая в рот оставшийся кусочек борта.
– Извращенка.
– Что-то не вижу у тебя в тарелке ни одного бортика, – прищуриваюсь, склоняя голову на бок.
– Пойман с поличным, – слабо улыбается он. – Значит, сработаемся, Панда.
«Панда. Откуда взялась эта «Панда»? И что это значит?».
– Я еще не сказала «да».
– Разве? – наиграно сдвигает массивные брови. – А у тебя есть выбор? О да, ну, конечно, есть. Раздавать листовки на вокзале куда престижнее. Успокойся. Я тут оленя выпустил из задницы, пора бы и тебе не выпендриваться.
Вместо ответа суровое выражение моего лица перекрывает яркая улыбка. Он пробивает меня на смех. И он смеется. Смеется вместе со мной. Так звонко, как когда-то раньше смеялась и я.
– Бри, пожалуйста, хватит! – мой хохот разносится на всю округу Лоренса 7 . – Прекрати! Прекрати щекотать меня! Бриан!
– Только если ты поцелуешь брата.
– Дурачок, – чмокаю его в щеку, и он валится рядом со мной на пол.
– Ты так всего боишься, маленькая принцесса Серена, – притягивает меня к себе и сжимает в объятиях. – Но я от всего тебя защищу.
– Я знаю, – десятилетняя я жмусь ближе к старшему брату и обнимаю его. – Ты мой рыцарь.
– И всегда буду?
– И всегда будешь.
Он целует меня в лоб. А я мечтаю о том, чтобы это мгновение не заканчивалось.
Таким он не запомнился мне на всю жизнь. Таким не засел в сознании. Именно таким беззаботным и, казалось, прекрасным, не остался в моей памяти Бриан Аленкастри. Пятнадцатилетний Бриан Аленкастри – мой рыцарь, который через пару лет сменил доспехи на шкуру дикого зверя.
