Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 15
Человек, который верит, потому что это абсурдно. – Бушмены считают, что борода помогает европейцам не заблудиться в лесу. – По следу. – Стрела с красным оперением. – Бич скота Южной Африки. – Муха цеце. – Любое домашнее животное, укушенное мухой цеце, неизбежно умирает. – Любопытная неуязвимость человека и диких зверей. – Отчаянный план. – Плот. – Буря, гроза, наводнение. – Истребление лошадей. – Погибли! – Опять предательство. – Приступ злокачественной лихорадки.
Верхом на лошадях, которых предусмотрительный бушмен привел после истребления работорговцев, Альбер, Жозеф, мастер Виль и его преподобие рысью направлялись туда, где, как все надеялись, можно было найти следы Александра. На пятую лошадь, которую под уздцы вел Зуга, навьючили вещи, а оба бушмена, не чувствительные ни к зною, ни к усталости, шли пешком и даже впереди всего каравана. Жители Южной Африки, в особенности жители Калахари, отличаются способностью ходить не утомляясь так быстро, что могут легко состязаться с самыми крепкими и выносливыми лошадьми.
Оба каталонца пытливо всматривались в местность, его преподобие хранил каменную непроницаемость, а мастер Виль предавался размышлениям. Больше, чем когда бы то ни было, проклинал он свое самомнение, которое толкнуло его на эту дурацкую авантюру, в скверном исходе которой, быть может не без оснований, он уже не сомневался. С другой стороны, его начинало угнетать это существование, наполненное вечными тревогами и бесчисленными лишениями. Спокойствие трех французов, их полное достоинства поведение, их благородные поступки – все это сбивало нашего полицейского с толку. Наконец, ни разу не было сказано ни слова о таинственной цели их передвижения на север. Эта цель представлялась мастеру Вилю совершенно непонятной; он не мог постичь, что за странная фантазия толкала французов навстречу неслыханным трудностям и неисчерпаемым опасностям.
Что касается их причастности к убийству в Нельсонс-Фонтейне, то мастер Виль неукоснительно держался своего первоначального убеждения: как чистокровный англосакс, мастер Виль был удивительно упрям.
«Credo quia absurdum (Верую, ибо абсурдно)», – говорили древние логики, когда у них не хватало других аргументов. Мастер Виль был убежден, что три француза – убийцы, только потому, что это убеждение было глупо.
Правда, он признавал, что это все-таки не обычные преступники; однако полиция, эта высшая и безупречная организация, знает немало фактов еще более необыкновенных и загадочных, и мастер Виль убеждал самого себя, что если французы действовали и не с корыстной целью – было очевидно, что они люди не корыстолюбивые, – то у них было какое-то другое побуждение. Мастер Виль уже бесился от того, что, беспрерывно ломая голову над этой загадкой, ничего разгадать не мог. Поэтому он невзлюбил наших бесстрашных путешественников. Его голова, набитая полицейскими правилами и предвзятыми мнениями, не могла постичь всего благородства трех отважных сердец. Полицейский, привыкший всегда вращаться на самом дне общества, видеть только его язвы, всегда кого-нибудь подозревать, не может и не хочет верить в чью бы то ни было честность. Для мыслителя, моралиста, философа преступник – существо ненормальное, чудовище. Полицейский, напротив, склонен видеть чудовище, урода или сумасшедшего во всяком, кто по своим личным качествам стоит выше толпы. Полицейский разбирается в пороках, но добродетели скрыты от него за семью печатями.
А тут еще и преподобный со своими подлыми и лицемерными штучками. Он целиком подчинил себе полицейского. И единственное оправдание, которое можно было бы найти для мастера Виля, если только глупость может быть оправдана, заключается в том, что он был человек добросовестный.
Итак, он участвовал в кавалькаде, и злился на самого себя, и проклинал преступников, которых не мог разоблачить.
Щемящая тревога снедала Альбера де Вильрожа и Жозефа, а Зуга и бушмен были полны странной уверенности. Альбер спросил бушмена, почему он так верит в успех дела. И бушмен ответил:
– Великий белый вождь не пропадет – у него такая же борода, как у вас.
«Презабавная мысль, – говорил по этому поводу Томас Бейнс, блестящий исследователь Южной Африки, – воображать, что заросшее волосами лицо помогает европейцу не заблудиться в густых зарослях!»
Лошади шли рысью, и черные разведчики, искавшие след Александра, отказались от поисков, только когда спустилась ночь. А наутро, с первыми лучами солнца, поиски были возобновлены и неутомимо продолжались весь день – люди и животные немного отдохнули лишь в самый жаркий полдень.
Кавалькада находилась на берегу того самого озера, где Александра чуть было не съели крокодилы. Еще сохранились следы, оставленные его лошадью в тот момент, когда она испугалась и бросилась в воду.
Альбер не мог понять ни почему его друг пустил коня в воду, ни в какую сторону он направился. Поскольку он не знал обстоятельств, при которых скакал его друг, он недоумевал, зачем Александр избрал это направление: оно могло привести его к алмазному кладу, но было прямо противоположно краалю, где находились его друзья.
Очень уж, должно быть, страшные враги преследовали его, если он решился на такую опасную попытку!
Второй раз прервала ночь эту охоту за человеком. С восходом солнца Зуга и бушмен обошли все озеро и обнаружили следы на другом берегу, а также ямку, из которой Александр вырвал питательный корень. Далее совсем свежие следы вели к тому месту, где лежала убитая копьем лошадь. Многочисленные следы босых ног окружали обглоданный хищниками скелет животного. Очевидно, здесь побывало много туземцев; однако – странное дело! – в этом месте кончался легко различимый след сапог Александра. Сколько ни искали, найти этот след дальше так и не удалось. А следы босых ног уходили в северном направлении и терялись на берегу узкой и глубокой речки, которая также текла на север.
Альбер, бушмен и Зуга не верили своим глазам. Они тщательно осмотрели каждую примятую травинку, каждую ямку, они терпеливо описывали все более и более широкие круги, и все было напрасно: найти что-нибудь так и не удавалось.
Каталонец, охваченный тревогой, почти с отчаянием пришел к заключению, что не иначе как его друга похитили чернокожие и понесли к реке. И очевидно, у них были важные причины скрывать это похищение и не показывать, в какую сторону они ушли, ибо путь свой они продолжали в лодке – вверх или вниз по течению. Глубокие борозды, оставленные на мокрой песчаной отмели четырьмя лодками, очень скоро подкрепили это предположение.
Один только лжемиссионер очень скоро кое-что понял: он нашел торчавшую в земле стрелу с красным оперением, и эта находка заставила его вздрогнуть.
– Вот оно как! – пробормотал он, сардонически улыбаясь. – Кажется, я знаю происхождение этой штучки. Пусть черти унесут меня в преисподнюю, если эта стрела выпала не из колчана какого-нибудь из моих приятелей-бечуанов. Они, должно быть, поймали этого верзилу и увели. Браво! Это упрощает все дело. Его хорошенько обыщут, и если только карта при нем, она попадет ко мне в руки. Если карта не при нем, надо постараться узнать, что делается в карманах у тех двух. Ладно, пока все в порядке.
Мерзавец протянул стрелу Альберу и прибавил:
– Наличие этой стрелы, месье, только подтверждает ваше предположение. Чернокожие уплыли куда-то по этой речке. По-моему, она – отдаленный приток Замбези.
– Вот как! Вы в этом уверены?
– Я не решусь утверждать. Но должен сказать вам, я в здешних местах не впервые. Весь общий вид местности, и резкая покатость, и то, что река течет на север, – все это позволяет думать, что я не ошибаюсь.
У Альбера эти слова пробудили надежду. Быть может, решил он, Александр сумел сориентироваться и пуститься в сторону водопада Виктория и взял чернокожих проводников. А быть может, он ранен или попросту устал и нанял носильщиков. Но ведь, в конце концов, разве все три приятеля не условились, что, если что-нибудь непредвиденное разлучит их, каждый должен, не теряя времени, продвигаться к цели экспедиции?
Правда, Александр, как человек крайне осмотрительный и пунктуальный, должен был бы оставить хоть что-нибудь, что говорило бы о его пребывании здесь и хоть как-нибудь показывало, в какую сторону он ушел. Но быть может, что-нибудь помешало ему сделать это. Надо было предполагать, что соответствующие приметы и указания скоро будут обнаружены в другом месте.
Итак, решили идти на север, следуя течению реки. Черные лодочники обязательно должны были сделать где-нибудь привал – на одном берегу или на другом, после того как целый день проведут в пирогах.
Немного времени прошло с той минуты, как тронулись в путь, и вот оба негра начали проявлять беспокойство.
– В чем дело? – спросил Альбер, пристально вглядываясь в листву.
– Цеце, вождь! Цеце! Надо удирать поскорей! Надо уйти от воды, иначе погибнут лошади…
Альбер уже не раз слыхал об этом страшном насекомом, и слова проводника заставили его вздрогнуть. Кавалькада, следовавшая по берегу реки, действительно вся была окутана густым роем назойливых мух, с невыносимым жужжанием впивавшихся в лошадей.
Бежать из этих проклятых мест!.. Да, но это значит оставить тот единственный путь, по которому должен был проследовать Александр! Оставаться? Но это значило потерять лошадей. А ведь только лошади могли состязаться в быстроте с пирогами чернокожих!..
И наконец, все равно поздно: минуты не прошло, а каждая лошадь уже была искусана этими проклятыми насекомыми более чем в ста местах, а каждый укус смертелен.
Что делать? Как быть, как избежать нового удара судьбы? Пройдет двое или трое суток, быть может, каких-нибудь двенадцать часов – и несчастные животные падут, а помочь им невозможно.
Из всех бесчисленных насекомых, живущих в Южной Африке, между английскими капскими владениями и экватором, самым опасным, несомненно, является цеце. До такой степени, что даже туземцы либо уходят из тех мест, либо отказываются от занятия скотоводством.
Человеку нечего бояться яда, который цеце выделяет. Ее укус отличается тем, что он безвреден для человека и диких зверей. Но собака, лошадь, бык – эти первейшие помощники путешественника и колониста – погибают сразу от самого легкого укуса. И чем здоровее животное, тем быстрее наступает роковая развязка.
Цеце жала не имеет. Неуловимое количество яда, который она выделяет, содержится в железе́, находящейся у основания ее хоботка. Когда ей нужна пища, она с быстротой стрелы летит на замеченное ею животное, вонзает, как это делает комар, хоботок в его мышцы и скоро улетает, разбухшая от крови. На месте укуса остается еле заметная краснота и легкий зуд.
Как я уже сказал, человек, дикие звери и – странная вещь! – теленок в период кормления молоком матери абсолютно нечувствительны к укусу цеце.
Что касается быка, то, если он истощен от переутомления и недоедания, признаки отравления проявляются лишь спустя несколько дней. Начинается обильное выделение слизи из глаз и ноздрей, озноб, сопровождающийся судорогами, и под нижней челюстью образуется опухоль. Бык быстро худеет, можно сказать – тает на глазах: мускулы увядают, начинается понос, животное перестает есть, становится похожим на скелет и погибает. И наоборот – если бык в теле, то признаки отравления появляются с почти молниеносной быстротой.
Спустя каких-нибудь несколько часов после укуса у животного начинается головокружение, как если бы головной мозг пострадал у него в первую очередь. Бык начинает кружиться на одном месте, жалобно мычит, слепнет и погибает спустя двенадцать-пятнадцать часов.
Вскрытие показывает полный распад всех тканей и органов. Мышцы становятся вялыми; жир жидким, как растительное масло, сердце дряблое, как пустой пузырь, легкие наполняются кровянистой слизью, печень бледно-желтая и расползается в руках. Короче, кто своими глазами не видел, какие разрушения производит этот еле заметный укус, тот никогда не составит себе об этом никакого представления.
Собака и лошадь обнаруживают те же признаки, и распад организма протекает у них в такой же форме. Из всех домашних животных одна только коза пользуется той же привилегией, что и человек и дикие звери. Этим и объясняется, что коза – единственное домашнее животное, встречающееся у многих племен, живущих на берегах Замбези, где цеце является подлинным бичом всех других пород.
До сих пор не найдено средств против этого страшного яда, а ученые, изучавшие цеце, не могут установить, чем объясняется иммунитет диких зверей, хотя бы даже имеющих много общего с некоторыми домашними животными, которые чувствительны к яду цеце. Как, казалось бы, ничтожна разница между домашним быком и лесным буйволом, между зеброй и лошадью и, наконец, между бараном и козой! Больше того, теленок-сосунок не боится яда цеце, только пока кормится молоком матери, равно как и щенок, сосущий молоко матери. Никакая привычка к климату и никакая прививка не спасают. Если животное, перенесшее легкий укус, и не погибнет, что случается крайне редко, то иммунитета оно еще не приобрело: оно погибнет, если будет укушено в другой раз. И наконец, домашние животные, здесь родившиеся и живущие здесь же из поколения в поколение на свободе, в почти диких условиях, не менее подвержены действию яда цеце, чем животные, привезенные из таких мест, где это насекомое не водится.
Альбер понимал, что лошади должны неминуемо погибнуть, и очень скоро, потому что они находились в хорошем состоянии. Поэтому он решил, что надо использовать их, пока они живы, и пустить во весь карьер. Нечего больше их беречь, раз их часы все равно сочтены. А если ускорить аллюр, то, быть может, все-таки удастся догнать похитителей Александра или, по крайней мере, приблизиться к ним и безотлагательно вмешаться сообразно обстоятельствам.
