Цитаты — стр. 6

...У каждого [здесь] есть только то, с чем он родился, да еще то, чем он выучился пользоваться. И опыт. Глаза, уши, нос, осязание, вкус… и еще одно какое-то свойство, которого — он точно знает — у него нет: способность выделить из всего, что воспринимают твои чувства, то единственное, от чего, возможно, зависит твоя жизнь.

Мы должны учиться всему, что можем узнать, но должны все время помнить, что наши знания не замыкают круг, а лишь прикрывают бездонную пропасть незнания, так что мы забываем о том, что неведомое безгранично, не имеет ни пределов, ни дна, а то, что мы знаем сейчас, вполне возможно, будет опровергнуто теми новыми знаниями, которые мы получим. То, что видишь одним лишь глазом, должной глубины не имеет.

Он ощущает себя реальным, только если его видят другие люди, – продолжала Бонни. – Все должно быть увиденным. Когда он один, в ванной комнате, его просто нет. Потому и семья у него в счет не идет. Она же его не видит, вы знаете, как это бывает в семье. Вот ему и приходится выходить из дома, чтобы попасться кому-то на глаза. Ах, как я от него уставала. И по-моему, виновата во всем его мать. Она слишком многого от него ожидала, особенно после смерти отца. «Ты можешь стать кем угодно», – сказала она Моргану. А он, должно быть, не понял. Решил, что она имела в виду «Ты можешь быть всеми сразу».

- Сейчас мы занимаемся "Анной Карениной", - сообщила она.
- Все это коммунистическая писанина, - объявил мистер Мередит.
- Это... что?
- Ну а как же, трактора, пролетарии соединяйтесь, убийство царя и Анастасии...
- Ну,я не... по-моему, это было немного позже.
- Вы что же, из этих университетских левых?
- Нет, но я не думаю, что Толстой дожил до этого.
- Конечно, дожил, - сказал мистер Мередит. - Где бы, вы думаете, был ваш дружок Ленин без Толстого?
- Ленин?
- Вы и это отрицаете? Послушайте, девочка моя. - ... - Едва Ленин пролез к власти, как первым делом вызвал Толстого. Толстой то, Толстой это... Каждый раз, как им требовалась письменная пропаганда, он говорил: "Попросите Толстого. Попросите Льва". Так все и было! Неужели вам не рассказывали об этом в колледже?

Морган размышлял о фильме, который показался ему не очень убедительным. Каждый персонаж был слишком уж уверен в том, как будут поступать остальные. Герой, своего рода двойной агент, строил изощренные планы, основанные на убеждении, что другой, ничего о нем не знающий человек появится в определенном месте или примет определенное решение, и этот другой неизменно так и делал. Часовые в самые решительные моменты смотрели в сторону.Высокопоставленные чиновники отправлялись обедать точно в то время, в какое отправлялись всегда.
Неужели в жизни этих людей Б никогда не случалось вместо А? Морган плелся по тротуару, неодобрительно глядя на свои ступни. Откуда-то из памяти вынырнули наманикюренные, ухоженные руки героя, умело собирающие винтовку из разрозненных частей, провезенных через границу в кожаном кейсе.

— Ты думаешь, вот он меня не любит, и я и в самом деле ничего не стою. Ты думаешь, он перестал тебя хотеть, и это неспроста — раз он о тебе такого мнения, значит, он действительно прав. Раз он тебя бросил, значит, ты — мусор. Ты думаешь, он твой, потому что самой тебе хочется принадлежать ему. Зря это, Агарь, не надо так. «Мой» — плохое слово, особенно когда мы говорим о тех, кого любим. Любовь не должна быть такой. Ты замечала, как тучи любят высокий утес? Они обволакивают его, весь целиком; бывает даже, за ними и утеса не видно. Но ведь вот что интересно. Поднимись на самый верх, и что там? Вершина утеса. Тучи не покрывают ее никогда. Утес вздымается над ними, потому что они не мешают ему, они не затягивают его полностью. Тучи позволяют утесу держать голову высоко, свободно, они не стремятся его спрятать, чем-то связать. Слышишь ты меня, Агарь? — Он разговаривал с ней, как с ребенком. — Нельзя сделать своей собственностью человека. А раз ты чем-то не владеешь, то этого нельзя и потерять. Ну допустим, он и в самом деле превратился бы в твою собственность. Ты могла бы всерьез полюбить человека, который без тебя ничего собой не представляет? Тебе действительно нужен такой? Только ты шагнешь за дверь, а он тут же и рассыпался? Ведь не нужно тебе этого, верно? Этого не нужно ни тебе, ни ему. Ты ради него всю свою жизнь перевернула. Всю жизнь перевернула, девочка моя. А если ты так низко ценишь свою жизнь, что готова от нее отказаться, отдать ее ему, то он-то чего ради станет высоко ее ценить? Раз для тебя она не дорога, то и для него не дороже. — Он замолчал. Она сидела неподвижно и ничем не показала, что слышит его слова.

Хочет убить из-за любви, умереть из-за любви. Тщеславие и гордыня этих бесхребетных женщин потрясали его. Всех их избаловали когда-то в детстве. Ко всем их прихотям взрослые относились всерьез и растили собственниц, каких свет не видывал, а обостренное чувство собственности порождало мелочную собственническую любовь, готовую сожрать все, что на глаза попадется. Они не могли поверить, не могли смириться с тем, что их не любят; если кто-то им отказывал в любви, им казалось, все на свете пошло кувырком. Почему они считают, что все должны их любить? Почему уверены, что их любовь — самой высокой марки или, уж во всяком случае, ничуть не ниже, чем у других? Уверены, и все. И так нежно любят они эту свою любовь, что готовы убить каждого, кто станет у них на пути.