From English with love

В моем романе с английским языком «Портрет Дориана Грея» всегда будет играть роль первой любви, той самой, которая не ржавеет. Но, чтобы рассказать эту историю, придется рассказать и всю историю моих взаимоотношений с английским. Особых способностей к языкам я не имею, хотя мама у меня – как раз переводчик с английского (по образованию - филолог), а папа – хорошо разбирается в физике и математике; поэтому, вероятно, отцовской генетике я обязан хорошей восприимчивости к логическому (а математика – та же логика, даже в чем-то лучше), а материнской – к лингвистическому. Но в школе все это слабо проявлялось, потому что в школе у меня вообще ничего не проявлялось, кроме все растущей к школе неприязни. Да даже и неприязнью это не назовешь – какое-то тупое равнодушие ко всему происходящему. При этом уроки английского языка мне все же запомнились. Точнее всего их будет сравнить с уроками «Защиты от темных искусств» в Хогвартсе. Как там было: каждый год - новый преподаватель. Проклятье такое. Вот и на уроки английского у нас было наложено такое же проклятие – ни один учитель не мог удержаться больше года. Разница с преподаванием «Защиты от темных искусств» состояла в том, что в Хогвартсе менялись только учителя, а преподавание предмета все же продвигалось вперед, у нас же каждый новый учитель начинал преподавание с самого начала. Каждый сентябрь мы начинали с разучивания таблицы времен - со временем это стало забавной традицией. Учителя же были разные, в том числе и очень хорошие, но интереса к английскому ни один из них так во мне и не пробудил. Из уроков английского языка с каждым годом они все более превращались в уроки защиты от английского языка:)

Потом был год учебы в одном универе (ноль приобретенных знаний), потом еще два – в другом (ноль плюс ноль равно…). А потом, наконец, я поступил в третий (на философский факультет), и вдруг решил взяться за учебу, в том числе и за изучение английского. Это было почти чисто волевое решение, не имеющие никакого отношения к реально пробудившемуся интересу к языку. Сначала я все больше читал «Петербург Таймс», но потом решил, что не мешало бы взяться и за литературу. И вот захожу я как-то в Дом Книги, нахожу одел книг на иностранных языках, и вижу, естественно, опять-таки книгу: Oscar Wilde «The picture of Dorian Gray». Степень моего как обще-образовательного, так и частно-языкового невежества может быть осознана через тот факт, что я не сразу понял, что автор книги – Оскар Уайльд, я прочитал – Оскар Вильде, и только название книги помогло мне понять: Вильде равно Уайльд. При этом я еще удосужился к тому времени и «Портрет Дориана Грея» не прочитать! Уайльд вообще полностью выпадал из моего литературного мира, по сути я и понятия не имел, кто это такой. Знакомое имя, незнакомый автор. Что ж, я решил книжку купить, да, вот эту самую, которую вы можете лицезреть на фото. Издательство «Менеджер», 2002 год. На удивление неплохое издание, между прочим, до сих пор держит форму, что для подобного рода «склеенных» мягких книжек не очень-то характерно. Однако, пора бы от формы перейти наконец и к содержанию.

Дальше...

Я послушно переношусь в прошлое, открываю первую страницу и читаю первую фразу Предисловия: The artist is the creator of beautiful things. И… пропал козак! Я влюбился в текст сразу, а, через текст, и в английский язык. Я приходил с книжкой до начала лекций и сидел в пустой аудитории, предаваясь восторгам открытия одновременно двух вселенных: вселенной Уайльда и вселенной его языка. В этом было что-то сродни проповедуемому лордом Генри одухотворенному гедонизму, - почти чувственное наслаждение, но и что-то более глубокое, возвышенно-созерцательное. Я смаковал главу за главой (а особенно первые две), я читал и тут же перечитывал, я выписывал фразы Лорда Генри и заучивал их наизусть. Я был пьян английским языком, и мне хотелось еще, еще, еще текстов. В конце концов я взял в библиотеке собрание пьес Уайльда (четыре комедии) и, радуясь, что обеспечен обучающе-восхищающим чтением где-то на месяц, прочитал их за два дня. Но это уже немного другая история, так как и книга уже другая.
На самом деле, по-настоящему английский язык я так и не выучил, но полюбил навсегда и сейчас люблю, хотя с каждым годом скорее деградирую в понимании языка, в силу почти полного его неиспользования. Уайльда же на русском просто не перевариваю. По-моему, по-настоящему Уайльд на русский еще и не переведен, впрочем, я скорее всего предубежден против самой возможности адекватного перевода. И все же имеющимся переводам отчаянно не хватает мелодичности; язык Уайльда мягко обволакивает, околдовывает, можно сказать, интеллектуально (да и почти физически) ласкает. На этом фоне перевод звучит как каркающий голос Теодена, раздающийся вслед за медовой речью Сарумана. Вот, к примеру, медовый оригинал:

"And yet," continued Lord Henry, in his low, musical voice, and with that graceful wave of the hand that was always so characteristic of him, and that he had even in his Eton days, "I believe that if one man were to live out his life fully and completely, were to give form to every feeling, expression to every thought, reality to every dream — I believe that the world would gain such a fresh impulse of joy that we would forget all the maladies of mediaevalism, and return to the Hellenic ideal — to something finer, richer than the Hellenic ideal, it may be. But the bravest man amongst us is afraid of himself.

А вот и «каркающий» перевод:

— И все же, — низким, мелодичным голосом продолжал лорд Генри, сопровождая свои слова плавными, грациозными жестами (эта особенность была свойственна ему всю жизнь — даже тогда, когда он еще учился в Итоне), — все же я убежден, что, если бы каждый из нас жил по-настоящему полной жизнью, давая выход всем своим чувствам, не стесняясь выражать все свои мысли и доводя до реального воплощения все свои мечты, — человечество снова узнало бы, что такое радость бытия, была бы забыта мрачная эпоха средневековья, и мы вернулись бы к идеалам эллинизма, а может быть, к чему-то еще более прекрасному и совершенному. Но и самые смелые из нас не отваживаются быть самими собой. (пер. В. Чухно)

Не знаю, чего я придираюсь, по-моему, перевод как минимум этого отрывка вполне адекватен (хотя текст и располнел на две строчки, что не очень гуд). Наверное, все-таки, я просто предубежден…

А истории на этом - the end.