1 Запах должен вас насторожить

Я серьезно. Вы были на похоронах? Чувствовали, как пахнет покойник? Помнится, мои первые в жизни похороны потрясли меня именно запахом разлагающегося тела, и я больше не смогла пользоваться своими подростковыми духами, поскольку их аромат четко ассоциируется у меня теперь с вонью мертвечины. А теперь к ассоциативному ряду можно смело добавлять эту книгу.

Помимо «оригинального слога автора», любовно сохраненного переводчиком, поражает еще скрупулезность первого в подборе бесконечных - одно другого мерзопакостнее - сравнений, рифм, аллюзий. Казалось бы, что может быть хуже описания королевы, которую несут хоронить, и у которой в ухе уже завелись насекомые? Вот он, максимум - думаешь ты с первых страниц книги. Но нет: максимально хорошее, даже мечты, тоже завернуты вот в эту максимально отвратительную обертку:

В саду и в огороде вчерашним саженцам помогут подпорки. Все, кто живет в доме, обязаны будут поставлять свои испражнения, дабы унавозить почву угольной в тех краях черноты. Грядки разделят аккуратно иззубренные бордюры и донья зеленых бутылок. Опоясанный изгородью из подсолнухов и увенчанный искривленной глицинией нужник опознают по пронзенной сердечком двери….В зольной яме костяная мука, пыльца, траченная молью одежда и подчас глухое рычание из-под чугунной крышки, звяканье рукояти. На перекладине висит ковер из снега и опавших листьев. Его трясут, выбивают, хотят ближе к телу. Колотят палкой и веником, почистят источенный синий, красный, на котором ему доводилось спать, лиловый со следами плесени; на солнце они дозреют. Взлетающие волосы запутаются в стеблях герани и примулы, зацепятся за острые углы кровли, за перекрестные прутья решеток с цветами на подоконниках, резеда благоухает у кухонного крыльца, тигровый кот, кот леопардовый, полосатый как зебра на срединной стене. Без скрипа открывается и закрывается задняя дверь. Посетители в круглых шляпах в потайном тамбуре, ожидающие перед выпуклым зеркалом, когда их примет хозяин. Изнуренный посланец, рухнувший на пороге, ударившись головой о камень, та, расколотая, выставляет напоказ белесые гнусности под посеребренной фуражкой, его печальное как мрамор сердце и припухлость губ. Трепыхание в полумраке лестницы, плиссированные платья, кружева, голубые панталоны, покойник слишком окоченел и сгибаться уже не хочет. Слабого здоровья дети в прачечной, постоянно увлажненная тканина легких, из лохани поднимается пар и запах, шестеренки в масле, шкив вертит шестерню, лопасти, целые чаны нового, почитай незапятнанного белья, но, в складках, чешуйки бабочек, перламутр, ржа. Под застекленным потолком юноша будет играть на саксофоне, и дым сигареты наполнит собою купол.

- это фантазии о новом доме и светлом будущем в нем, если вы вдруг не поняли.

И всё так. Трупы, грязь, опарыши под ногтями, секс с сестрой, кал и моча (много кала и мочи), половые органы наперевес, как демонстрация скорби… все максимально отталкивающие вещи, которые вы представляете, когда произносите слово «отталкивающий», уже любовно собраны и обсосаны (ха-ха!) автором. Поэтому, дочитав книгу до середины, я специально выделила для себя отрывок, который, будучи написан о герое, на мой взгляд, отлично характеризует самого Савицкую:

Мне принадлежат даже гнилые груши. Складываю их в ведро, чтобы, пересчитав, оценить масштабы невзгоды. Мое даже то, что блестит между листьев, колорадские жуки и жужелицы, чудесные букашки, коих можно счесть бесчисленными, пусть и только в теории. Когда оцениваешь, чем владеешь, надлежит не забыть и о том, что испаряется, изнашивается, расходится дымом, ветром, шрапнелью, мочою, гнилью, отбросами, пылью. Той пылью, что служит неотъемлемой частью целого, частью, которой нельзя пренебречь. Когда, схватив птицу, я крепко сжимаю ее между пальцев, добрая часть зверушки разлетается писком, пылью, пометом. Когда ловлю рыбу, то же самое, теряю чешую, клейковатую влагу, взблески, и вся тайна остается в воде или вновь туда канет с сардоническим и оскорбительным «плюх», порождая красивые отблески, блики и пузырьки. Я, наперед обделенный наилучшим, самым существенным, тем, что трепещет, жизненной силой, дыханием, божественным паром, всякий раз должен довольствоваться малым, тем, что удерживают руки, формами без движения, пустыми мочевыми пузырями, пустяками, сброшенными кожами, один со своими подсадными, своими рачевнями, укосинами с наживкой, с накидной сетью, из которой ускользает даже вода, и однако же вплоть до последней секунды, вплоть до разрыва последней водяной пленки уверенный, что уже подцепил, уже держу немыслимое сокровище, трехголовую саламандру, единорога, сома или пяту радуги. Хотя достоверно знаю, что под внешностью прячется неоценимое, всякий раз хватаюсь в горячке за пугала, упорствуя, совершенно обманутый, облизываю брови вместо чистого глаза, вместо меда поцелуя поглощаю пряди волос, сглатываю свою же слюну и сопли, чтобы не потерять хоть их, но тотчас теряю то, что глотаю.

Савицкая (я гуглила) - лауреат множества премий по литературе. Что ж, наверное, стоит воспринимать книгу, которую я прочла с большим трудом и множественными рвотными позывами (никогда не считала себя слишком чувствительной в плане брезгливости), как произведение современного искусства? Может, действительно за всех этой грязью я не смогла разглядеть «детских мифов и страхов», которые причудливо в форме сказок переплетаются с европейской историей, и бог еще знает с чем, найденным критиком в этом прекрасном произведении? Но если это детские фантазии, то для меня они иллюстрируются как поток сознания умственно отсталого мальчика, который ковыряется в только что произведенной им на свет какашке, пробует ее на вкус, обмазывается, снова пробует, смотрит на себя, всего в дерьме, в зеркало, и пританцовывает от радости. Не моя литература, простите.