4 "Вначале было слово. И слово было у Бога. И слово было "Бог". (с)

В суете современности мы совсем перестали предавать значение письменности. Принимаем её как нечто естественное и обыденное, как дыхание или солнце днём. А ведь меж тем письменность изначально считалась поистине божественным даром, почти в прямом смысле. Например, письменность деванагари даже переводится как "божественно городское". По легендам древних народов, боги (не абстрактные души, а вполне человекоподобные) подарили людям письменность и алфавит, кто спустившись с небес, а кто - прейдя из-за горизонта. И народы относились к письму с трепетом, грамоту знали лишь избранные. В основном это были жрецы. Даже знать, а порой и цари, не всегда владели письмом. Ещё до недавнего времени оставалась такая ситуация. Люди серьёзно придавали сакральное значение каждому слову, особенно в молитвах, веря, что оно обладает некой магией, особым смыслом и силой. Возможно, они и правы. Не зря говорят, что словом можно и убить. Скажите человеку что-то жёсткое и беспощадное - и он умрёт от приступа инфаркта или инсульта. Но сегодня такое огромное значение как словам, так и письму сошло почти на нет. И, может, зря?

Начала я с такого предисловия не случайно, конечно. Просто, читая "Ночь каллиграфов", я подумала именно об этом - истории возникновения письменности и его значении для людей. Нет, в данной повести об этом речи нет, это я вспомнила прочитанное когда-то в научно-популярных книгах. Однако к "Каллиграфам" это имеет отношение. Книга пропитана священным трепетом перед каллиграфией, как перед самим Богом. Каллиграфия и религия для восточных людей - вещи неразделимые, граничащие с фанатизмом. Очень необычная повесть. Мне она напомнила разом "Принцессу специй" и "Королёк - птичка певчая". Как Тило общалась со специями, так Риккат разговаривала с письменными принадлежностями, чувствуя их, трепеща перед ними, заискивая и раскаиваясь. Но, как и Феридэ, Риккат поездила по миру, пережила личные беды и неудачи в любви.

Дальше...

И всё бы хорошо, но от книги неслабо веет религиозностью, мистикой и... безумием. Кажется, что каллиграф - это настоящий психиатрический диагноз. И своего рода приговор для души. Можно не обращать внимания на старых каллиграфов, выживших из ума, но когда юная Риккат начала слышать и видеть, общаться с умершими мастерами - это уже показатель. Даже начинается книга с того, что умершая Риккат рассказывает о своей жизни. И, да не станет это спойлером, её внучка тоже унаследовала и тягу к каллиграфии, и возможность видеть невидимое, слышать неслышимое. По всем этим составляющим сюжета книгу можно было бы вполне отнести к мистическим. Но позиционируется она как современная проза.

Мне понравилась повесть. Правда, витиеватости фраз, типичная восточная философия и причудливые ассоциации то приятно ложатся на душу, а то обескураживают. Вот один из примеров:

Я представляла себе разбросанные по полу листы бумаги, пересохшую чернильницу, чернила, превратившиеся в пыль, кисти, ставшие безжизненными, как тело нашего кота, умершего однажды зимним утром.

Или:

Так день за днем мы приручали друг друга. Наш труд был полон наслаждения и греха. Поцелуй оборачивался строчкой, жаркие объятия – страницей. Инструменты Селима отдавались во власть бумаги.

Ну, и здесь мои наблюдашки тоже выцепили явные нестыковки. Например, мать Риккат - Рашида - умерла в возрасте 78-ми лет, согласно эпитафии. Но незадолго до этого в своём письме сыну Риккат пишет:

Рашида, Ваша бабушка, которой минуло восемьдесят шесть лет, по сей день помнит, как Вы научились ходить.

Кто-то где-то переврал: либо Риккат, либо эпитафия. Или автор просто математику не знает?

А вот ещё один момент. Когда старый каллиграф повесился, автор описывает:

Выглядел Селим как обычно, разве что казался выше, потому что голыми ногами упирался в белый пол.

Как он мог повеситься, если ноги его касаются пола?

Да и с биографией младшего сына Риккат автор не была последовательной. Когда Нур был ещё в утробе, Риккат описывала своё творчество так:

Энергичные движения ребенка [в утробе] задавали ритм строке, превращая каждую букву в заостренный клинок. Выходило недурно. Отец заключил, что в сыне заложено артистическое начало. Впоследствии выяснилось, что материнским каракулям ребенок предпочитает нотный стан в тетрадках по музыке.

Далее читаем:

Уже к двум годам у Нура проявились ярко выраженные художественные наклонности.

Но мальчик в итоге стал научным работником. Вроде как медиком, но никак не музыкантом или художником. Автор забыла, кем ему надо было стать?

Риккат. Удивляют меня женщины, которые отдают сердце только одному своему ребёнку. Как героиня убивалась по младшему Нуру, когда тот ушёл с отцом из дома! Прям жить не хотела. И это при том, что у неё есть старший Надим, которому она тоже нужна. Но он в расчёт не брался, о нём и речь велась лишь походя. Как же так? А когда Нур собрался жениться, мать в буквальном смысле безумно расстроилась, будто любовник ей цинично изменил ("В тот день я понимаю, что в этой жизни лишь каллиграфия осталась мне верна"). Что это, Эдипов комплекс?

Много странных и противоположных впечатлений оставила у меня "Ночь каллиграфов": красота слога и клиника героини. Впечатляет и отталкивает одновременно. Это своего рода поэма, гимн искусству каллиграфии. Раз прочитать можно, но перечитывать я это не буду.

И ещё подумаю, заниматься ли каллиграфией. Хочу прожить жизнь в своём разуме. :))))