3.5

Энтропия! Восхитительная всепоглощающая энтропия, которую вдыхаешь, как анестезию, которую постигаешь наощупь, чувствуешь её пыльный вкус на губах, слышишь её слабо звенящую «музыку ветра»… - вот что такое эта книга.

Читая, ты мягко и незаметно проваливаешься в текст, как в зыбучие пески, «где нет уже ни счастья, ни страданья, а только всепрощающая даль». Ты мимикрически сливаешься с чуть старомодной и импрессионистски размытой марокканской средой – с этим дождем, алкоголем, мерно-отстраненным шагом осликов на улицах, замкнутым гостиничным пространством, двусмысленными беседами ни о чем… Тебе ничего не хочется и ничего не жаль. Ты теряешь старую форму и содержание. Ты весь отдаешься безответственному чувству погружения в такое однодневное существование, где сами усилия жить, думать, ставить цели, достигать, сопротивляться, бороться до неприличия необязательны, а идеи долга, свободы, ответственности представляются до смешного лишенными смысла. В атмосфере Марокко 50-х незаметно растворяются все ценности сурового европейского позитивизма. О, Запад… О, закат Европы… О, декаданс…

Для меня всё началось с отрывка из «Пусть льёт» в «КО», из которого, как из открытого окна, на меня сразу повеяло ленивой и немного болезненной атмосферой Ремарка, Моэма, Фицджеральда. «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе»? – А у них почти вечный fin de siècle с его душноватой и слегка порочной аурой. «Читать, читать, читать», - забились во мне маленькие жадные пульсы, торопящие дочитать предыдущую книгу и немедленно погрузиться в «Пусть льёт».

Но оказалось, что в этом романе нет ничего особенного. Маленькие события крошечного, почти замкнутого танжерского мирка, погруженность героев в собственные желания, незначимые обманы, вялые интриги, бесконечный эгоцентризм и скука-скука-скука, чреватая неизвестно чем… или, наоборот, известно чем. Дэйзи, Даер, Хадижа, Юнис, Тами невнятно и механически кружились во мне, как красный хоровод Матисса, вроде бы сцепленные сюжетом, но бесконечно далёкие друг от друга, да и вообще от всего, кроме самих себя. Да даже и у самих себя они вряд ли были. П.Боулз собрал маленькую действующую модель общества отчуждения, экзистенциальных вакуумов и депрессивных поисков (и ненахождений!) себя.

Жаль, но эта книга показалась мне какой-то незавершенной в каждой сюжетной линии и… анатомически бесстрастной. Пожалуй, лишь в последних сценах, где герой находится в наркотическом беспамятстве, авторская фантазия становится эмоционально ярче, а, к примеру, любовная сцена с Дейзи просто асексуальна (хотя и когнитивна!), равно же как и описание пикника Даера с Хадижей. Все герои Боулза не находятся в каких-то прогретых эмоциями отношениях друг с другом, а всего лишь используют друг друга как средство для удовлетворения сиюминутных потребностей. И от этого роман воспринимается несколько безжизненным, от него остаётся ощущение кадавра, на котором автор равнодушно показывает, каково это - не быть живым. Что-то в этом есть почти чеховское…

В книгах вроде этой отбываешь время как в каком-то не очень удачном экзотическом отпуске, выпадая на время из привычной среды и просто отдаваясь упрощенному и не вполне приятному существованию, где всё иначе, чем ты хотел бы и к чему привык. "Короче, русская хандра..." веет здесь изо всех щелей. Но, видимо, именно в таких переходных для жизни пространствах возможно многое, если не почти всё: случайное решение может обернуться судьбой, а неудача – везением, наивность превращается в глупость, а страх - в преступление, и даже ты сам, читая, медленно превращаешься в иного-себя. А надо ли?