5

В одной южной стране прекрасный принц увидел боль, страдание, смерть и стал Буддой.
А в одной северной стране прекрасный принц с рождения видел боль, страдания и смерть... он ведь был маленьким евреем в арбатском переулке, достигшем возраста полной уголовной ответственности как раз к 35-37 году XX века, призывного возраста к Великой Отечественной войне. На войне он попал под Сталинград, а после войны в лагеря.... И он стал Буддой и прекрасным принцем одновременно.
Да-да, этот маленький, щуплый, седенький еврей, рассказывающий о себе таких тихим, напевным ( и, одновременно, таким твердым) голосом - он прекрасный принц.
Я видела раньше принцев, но все они были не настоящими - это были хорошо сформированные мужчины, изображающие юность и трепетность. Немного неловкое зрелище.

То, что Померанц настоящий Принц, понимает женская часть моей души, которая еще может отличить в мужчине: уважение к женщине от воспитанности, и трепет от актерской игры.

Конечно, главное в Григории Померанце другое - главное его глубина, его внутренняя свобода, его абсолютное бесстрашие перед лицом смерти и власти, но... позвольте рассказать вам о том, что увидела я. Ведь во мне самой мало и глубины, и стремления к свободе - как и во многих женщинах. У Померанца я впервые прочитала наконец, кто такие диссиденты и чем так страшен был их путь, но никогда не решилась бы на такое сама. Я прочитала у него о людях, живущих духовной жизнью, глубоких и чистых, но не смогла бы даже попробовать. Что ж... каждый сидит на своей ступеньке... я расскажу о том малом, что доступно мне.

Отношение к женщине Григория Померанца поражает, он говорит, что Господь наградил его этим - он не мог по-другому.

Кто нас обоих научил благоговейному отношению к ночи? Мы не сговаривались — но погасив свет, оба гасили все, что нас волновало вечером и снова захватит утром; и ночь становилась сказочным царством со своими сказочными законами… Научила любовь. Научил Третий, склонившийся к изголовью. Мы двое стали проводниками для этого Третьего, и через нас шел его ток.
С этих пор Ира строго выговаривала мне, когда я вел себя хуже, чем сказочный принц.

Так было всегда - всю жизнь, но на момент приведенной цитаты ему было 40 лет.
Померанц рассказывает и о судьбе быть евреем в Советском Союзе. Но и само еврейство рассматривает, как одну из примет своей инаковости.

Лет 20 спустя в том же Бутиковском переулке рос Сережа Аверинцев. Когда мы познакомились (в 60-е годы) и я увидел, где он живет, я сразу спросил: «Били вас в детстве?» — «Били», — ответил Сережа. Он не был жиденком, но все равно его били. Били, потому что он был слабым, беззащитным, больным и потому, что трущобным мальчишкам надо кого-то бить. Или вешать кошек. Иначе скучно.

Инаковость стала его звездой. Он всегда был другим, всегда не мог обрести чувство локтя, пьянящего чувства стаи. Зато научился обретать опору в воздухе. Зато научился смотреть на мир ни с чьей стороны, абсолютно свежим, свободным от любой "партийности" взглядом. Это проявляется в тексте, как драгоценное свойство, как слово, не затертое от частого употребления. Это проявляется как чистый взгляд на окружающее. И когда я говорю "чистый", я имею в виду свободный от любых подоплек и лишних эмоций. Он видит то, что видит. Не подогревает свои чувства правилами какой-либо группы. Он умеет рассказать и о подвиге без пафоса, и о предательстве без лишнего осуждения:

Выдерживали люди, не думавшие о том, как они выглядят, и не нуждавшиеся в славе. Тщеславие сдавалось.
Одно, впрочем, можно сказать в пользу Якира: он не пытался оправдываться и не публиковал — как Дудко — писем и статей, возвеличивавших отступничество. Когда старый знакомый попросил объяснить его поведение, бывший вождь коротко сказал: «Я сука». Когда-нибудь, после мук искупления, ангел протянет ему эти грубые слова, как луковку — злой барыне, и выведет из преисподней.

Он сумел рассказать о войне. О слабом, беззащитном, близоруком, интеллигентном еврейском мальчике на войне, сумевшем обрести сначала полное бесстрашие, а потом и уверенность в своей силе. Это было Божьим благословением перед лагерями.
Он сумел рассказать и о других людях на войне: русских, узбеках, евреях, мужчинах, женщинах. О дикостях победителей, о некоторых особенностях взятия Берлина Жуковым.
Он сумел рассказать о буддизме. О самопожертвовании. О невозможности прожить без того, чтобы не обидеть, не ранить близких тебе людей. Это болезненное чтение. Вроде бы и рассказывает он о себе нелицеприятные вещи, но невозможно вынести никакой оценки его действиям - он настолько честен, что невольно и о себе начинаешь думать честнее: а разве у тебя самой все в порядке с нравственным выбором? И признаешься себе в неожиданных вещах...
Почему я так много говорю о его еврействе? Потому, что он сам много говорит об этом. И, когда заявляет, что у него нет под ногами почвы, то это и о еврействе в том числе: он и это исследовал. Тема психологии диаспоры изучена им досконально. Он свой среди своих, но все равно иной.
Он прекрасен.
Рекомендации: читать всем.
Хотя бы цитаты, даже в них вы увидите.
Хотя бы рецензии на ЛЛ, вы и через них увидите.