5 Это я – твоя старая совесть

Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух,
и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.

Я влюбилась в эту поэму. Не буду даже притворяться, что поняла ее от начала и до конца или, что могу воспроизвести хронологию событий, что там происходили. И Ахматова сама пишет о своей поэме, что "Это тайнопись, криптограмма, / запрещенный это прием". Но, боже мой, это прекрасная в своей абстрактности гениальная вещь. Колдовская и завораживающая. Страшная зимняя сказка, тяжелый сон, рука стучащая в окно одинокой женщины, сошедший с портрета силуэт. Это калейдоскоп образов.

Мне пришла в голову мысль, что поэты, и в особенности символисты, любили загадывать загадки, чтобы не обнажать своих душ. Когда пишешь на широкую публику о чем-то очень болезненном и личном, хочется скрыться за маской символов и метафор, чтобы было не так страшно.

Наверное, проникнуться этими строками можно только при определенных условиях. Тут должны сойтись и любовь к рифмам поэтессы, и интерес к мистическим историям, и вера в призраков, которых мы зовем совей совестью. Но подходить к поэме с критической точки зрения, пытаться распутать клубок событий, найти выход из этого сна на грани с явью, гиблое дело. И все же во второй части Ахматова пытается разложить поэму по полочкам, ответить на будущие вопросы читателей, оправдать свое творение. Хор читателей во главе с редактором словно вопрошают:

Кто, когда и зачем встречался,
Кто погиб, и кто жив остался,
И кто автор, и кто герой, —
И к чему нам сегодня эти
Рассуждения о поэте
И каких-то призраков рой?

И поэтесса спокойно и взвешенно им отвечает:

Я ответила: «Там их трое —
Главный был наряжен верстою,
А Другой как демон одет, —
Чтоб они столетьям достались,
Их стихи за них постарались,
Третий прожил лишь двадцать лет...».

Эта поэма о потерях, о личных переживаниях поэтессы, обо всех страшных годах революции и войны, которые не стереть, не вымарать из памяти. Это ночной кошмар, от которого не проснуться. В полубреду она словно сама не знает, где страшнее наяву или во сне. И прошедшие годы и погибшие друзья приходят к ней скрытые под масками образов и метафор на этот страшный бал. Первая часть поэмы переливается во вторую, образность сна развеивается и ему на смену приходит злая исповедь, разрывающий грудную клетку крик боли обо всем, что уже не вернуть; о времени прожитом в страхе, о сломанных жизнях; где все, что уже пережито и все, что только предстоит, смешалось в ужасающем демоническом танце.

Ты спроси у моих современниц,
Каторжанок, «стопятниц», пленниц,
И тебе порасскажем мы,
Как в беспамятном жили страхе,
Как растили детей для плахи,
Для застенка и для тюрьмы.

Как часто это делают поэты, Ахматова отводит свой взгляд от прошлого и направляет его в будущее. В прошлом только сонмы боли, а в будущем есть надежда, несмотря на весь окружающий мрак на все печали и потери. Даже то будущее, где нас больше нет, может быть ндеждой, может быть светом для отчаявшейся души:

И тогда из грядущего века
Незнакомого человека
Пусть посмотрят дерзко глаза,
Чтобы он отлетающей тени
Дал охапку мокрой сирени
В час, как эта минет гроза.

Образ "мокрой сирени" словно сама жизнь. Удивительно, как точно Ахматова выбрала этот символ. Не какое-нибудь солнце после грозы или радуга, или голубое небо, а "охапка мокрой сирени". И вот я уже представляю как держу ее в руках, вижу дождевые капли на лепестках, чувствую запах, сладкий привкус цветочков, которые мы ели в детстве, и протягиваю этот букет тени поэтессы.

Поэма эта посвящена Петербургу, вот кто ее настоящий герой. В эпилоге, Ахматова обращается к городу напрямую. Она не застала страшную зиму блокадного города, она успела эвакуироваться, но словно неподъёмный груз на ее плечи легли смерти друзей и знакомых, что остались "по ту сторону ада". Комплекс выжившего. По воле случая оставшийся в живых, чувствует какие-то отголоски вины за смерти тех, кому повезло меньше. В подтверждение этому Ахматова пишет: "Тяжелы надгробные плиты / На бессонных очах твоих". Ночные кошмары, сны полные смутных образов знакомых, страшные виды разрушенного опустевшего города - все это преследует ее. Эта поэма исповедь поэтессы, это ее оправдание перед теми, кто уже далек от бед живых.

А не ставший моей могилой,
Ты, крамольный, опальный, милый,
Побледнел, помертвел, затих.
Разлучение наше мнимо:
Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах,
Где со мною мой друг бродил,
И на старом Волковом Поле,
Где могу я рыдать на воле
Над безмолвием братских могил.

Это не поэма, это песня души человеческой, пропитанная болью, страхом и отчаяньем. Смирением. И фоном ты словно слышишь эхо женского усталого голоса, который вопрошает "почему все так? почему?". Слишком много печали, чтобы могло вынести человеческое сердце. Но ее достаточно, чтобы высохли глаза, уставшие от слез, чтобы очерствела душа. И подобно Цветаевой, которая шла лунатиком двух темных лун по парапету, идет и Ахматова между сном и явью, между днем полным боли и ночью полной печали.

Сколько горечи в каждом слове,
Сколько мрака в твоей любови,
И зачем эта струйка крови
Бередит лепесток ланит?

Есть одно свойство у поэм, что выстроенные столь метафорично. Их понимание это отражение читателя. Кого видите вы под маской? И что здесь главное? Если надо было бы описать поэму одним словом, то я бы сказала, что она двойственная. И на этом, пожалуй, все.