5

«Записки гадкого утёнка» - весьма интересное, отличное от всего, что я когда-либо читал, произведение. В нём Померанц исповедуется, описывая всю свою жизнь, в деталях рассказывая о своих взлётах и падениях, о сделанном и по тем или иным причинам несделанном. На мой взгляд, это один из самых беспристрастных, внутренне независимых и в высшей степени справедливых авторов.

Человеческая судьба есть череда выборов: между «надо» и «надо», между грехом и грехом. Идеального выбора, исход которого удовлетворил бы каждого, попросту не существует. Всякое человеческое движение способно причинить неудобство, нанести урон ближнему. Эта самая мысль прослеживается, прощупывается с первых и до последних страниц книги.

В поисках самого себя Григорий Соломонович затрагивает, кажется, все нравственные вопросы человечества. Безответная, драматическая любовь и любовь счастливая, трусость, малодушие и так называемый «полёт над страхом», невосполнимые утраты и весьма ценные находки, открытия - всё это и многое-многое другое препарируется, выворачивается наизнанку и предоставляется нам, читателям и сомыслителям автора.

Я чувствую в своей жизни замысел режиссёра, который мне надо разгадать и выполнить.

...нравственность нельзя свести к заповедям, жизнь бесконечно сложнее любых правил, и дело личности (если имеется на лицо личность) - найти своё собственное решение, прислушиваясь к своему собственному демону.

Голова кружится от сближения с бездной, которая раскрывается с тем или иным суждением Померанца. Ты читаешь и как бы не веришь свежепрочитанному эпизоду, возвращаешься к его началу, перечитываешь и вдруг осознаёшь: это оно, то, к чему нужно стремиться; истина где-то рядом. От каждой такой мысли внимательный и чувствующий читатель приходит в колоссальный тонус, в неописуемый эстетический восторг.

После прочтения подобных книг (встречаются они крайне редко) всегда остаётся какой-то глубинный душевный осадок. Ты словно заглянул в бездну и увидел в ней собственное отражение. В это время в голове вращается чрезвычайное количество самых разнообразных мыслей, их невозможно унять, успокоить, привести в порядок. Всё это напоминает хаотичность броуновского движения, сумбурного, но завораживающего.

Если я не испугался бездны пространства и времени, неужели испугаюсь нескольких паршивых «хейнкелей». Это простая мысль подействовала.

Чем больше живу, тем сильнее чувствую бездну, по самому краешку которой лепятся наши мысли.

Если голова кружится, если с трудом удерживаешься, чтобы не соскользнуть, - не пытайся пересилить заложенную в тебе тяжесть. Жди, пока она сама собой изживётся. Осваивай эту ступень, на которой легко двигаться, и с неё поворачивай голову к звёздам.

Очень примечательно и очень притягательно в книге смешение самых разных религиозных воззрений: от христианства до дзэн-буддизма. Отовсюду Григорий Померанц черпает самое нужное, самое полезное для человеческого сознания. Таким образом, перед нашими глазами, перед нашими сердцами и душами возникает общая, целостная картина, напоминающая паззл о тысяче тысяч мелких кусочков.

При всех своих достижениях, Григорий Померанц ни в коем случае не считает себя деятелем. Без какой-либо гордости или рисовки он называет себя мыслителем. И ведь действительно: для того, чтобы быть деятелем, необходим прочный идейный стержень, необходима убеждённость, необходима нерушимая вера в собственные идеалы. Померанц не такой. Померанц не разворачивается всем корпусом - он деликатно, не потревожив ни единой живой души, поворачивает свою голову (ум, душу, сердце) в нужную ему сторону. И глубоко не прав будет тот, кто сочтёт эту осторожность малодушием: Григорий Соломонович - один из самых мужественных людей, о которых мне довелось узнать.

Воспоминания Померанца о страшных годах войны, о преодолении смертельного страха, о ранениях и ужасных, леденящих душу картинах есть лучшее подтверждение его мужественности, стойкости, внутренней прочности и целостности.

Чтобы стать деятелем, мне всегда не хватало завороженности одной какой-то идеей. Слишком захватывал процесс рождения новых идей, и каждая попытка активности оказывалась действием для понимания (а не пониманием для действия).

Я мог бы принять участие в каком-то коротком, бурном движении, но моя дхарма - не это. Я создан думать. И лучше своя плохая дхарма, чем чужая хорошая...

Немалую часть текста Померанц уделяет собственному конфликту с Александром Исаевичем Солженицыным. Мне эта часть, признаться, показалась наименее интересной, но я не исключаю, что и отсюда возможно вынести множество полезнейших мыслей и уроков. Прежде всего, меня насторожило и, конечно, разочаровало присутствие самой сути спора, самого предмета публичного разногласия в таком произведении, как «Записки». С другой стороны, крайне привлекательны и полезны могут быть стиль спора и его внешний вид: это универсальная модель поведения для той или иной конфликтной ситуации.

В книге, несмотря на все её достоинства, достаточно малоинтересных мест. Я хотел бы читать, бесстрашно погружаясь в одну глубину за другой, однако каждая из всех этих страниц, к моему наивному сожалению, не может быть об одном лишь созерцании, просветлении и тишине. Нельзя поведать о тишине и покое, не произнеся ни слова о грохоте и беспокойстве: цивилизации, войны, человеческих споров.

Посреди нашей грохочущей цивилизации надо восстановить тишину. Не простое отсутствие шума, а колыбель внутренней целостности, в которой душа растёт, расправляется, разворачивает крылья.

Или не пей вина, или умей платить за перебитую посуду...

На первый взгляд, Померанц не открывает ничего нового, не сообщает нам ничего сверхъестественного: грамотный, эрудированный человек, подкрепляя свои суждения неоспоримой логикой и здравым смыслом, высказывается по поводу той или иной проблемы. Однако это ещё не всё. Есть и другая, скрытая от невнимательных глаз, сторона.

Автор находится в постоянном художественном движении, пребывает в какой-то безумной творческой динамике, безудержной филологической пляске. Он сомневается, он рассуждает, а, главное, чувствует своего читателя, протягивает ему свою руку. И это, пожалуй, главное отличие «Записок» от подобного рода книг. При этом Померанца нельзя назвать беспринципным, бесхребетным человеком и автором; нельзя сказать, что Померанцу чуждо постоянство мышления. Одним из главных его принципов, я считаю, является обязательная индивидуальность каждой отдельно взятой личности. Померанц настаивает: у каждого из нас непременно должны быть свой (ни в коем случае не чужой) путь, своя дхарма, своя роль, свои ошибки и грехи.

Может быть, все мы - Божьи черновики, которые к исходу дня сметают и бросают в корзину. И редко какой лист, написанный начисто, остаётся на столе.

Мысль должна быть высказана. А там история подхватит, что ей нужно, и отбросит лишнее. Наше дело понять свою дхарму и сыграть свою (а не чужую) роль...

Подыматься на верхнюю свою ступеньку каждый день - это, наверное, преобразило бы мир.

В конечном итоге, «Записки гадкого утёнка» начинают напоминать ночное небесное полотно, усыпанное бессчётным количеством истин: одни ближе, ярче, понятнее, другие же, в свою очередь, дальше, туманнее, эфемернее. Таким образом, всматриваясь в буквы, слова, предложения «Записок», ты всматриваешься в ночное небо, ты осознаёшь всю громадность, всё величие этих, казалось бы, простых созвездий. Читая, ты, наконец, понимаешь, какую астрономическую красоту упускал раньше, глядя в пол, под ноги, куда угодно, но только не ввысь.

При этом замечу, что «Записки гадкого утёнка» читаются далеко не на одном дыхании: это не самое простое для восприятия произведение. Чтобы его осилить, мне потребовалось немалое количество «передышек». Именно поэтому процесс чтения протекал не столь скоро: дабы успеть впитать, прочувствовать и не перенасытиться всем изобилием истин.

Я, безусловно, рекомендую «Записки гадкого утёнка» к прочтению. Читать советую не торопясь, вдумчиво, и - чтобы не упустить ни единой жемчужины мысли - с карандашом и блокнотом в руках.