3 Моя читательская неудача

Не сразу сквозь эйфорию лета и одуванчиков поняла, что не так. Затем стало ясно, что именно мешает — стилистический разнобой. Я то и дело пыталась перенастроить читательскую оптику.

Как это надо читать?

Начало сильно смахивает на стихотворение в прозе — но тогда текст не должен быть таким длинным, долго вытянуть такую ноту нельзя, дыхание сбивается.

Может, это притча? Особенно если учесть диалоги мальчиков, которые и сами — не живые дети, а персонификации авторского Я, рефлексирующего через своих персонажей, которых в 12 лет занимают вопросы жизни и смерти — но не эмоционально, как могло бы быть с реальными детьми, на которых повлияли реальные события, а рассудочно, и рассуждения регистрируются в особом блокноте. Ну и вокруг — сплошные символы и аллегории жизни и смерти, и все микросюжеты под это подверстаны.

И тут же повествование перетекает в бытовые зарисовки уже без всякой притчевости, и снова надо на ходу менять настройки.

И что же это было? Всего понемногу? Похоже на то, что в ход пошло всё, что собралось в писательском блокноте на тему детства. Но увы, автор оживил свои воспоминания для себя, а не для меня.

Живое сочувствие вызвал разве что изобретатель со своей Машиной счастья. Так жаль изобретателя! Поразила жестокость его жены, которой хотелось во что бы то ни стало оторвать человека от мечты, приземлить, а мечту — сжечь. Уничтожить физически.

На фоне этого навязанный идиллический образ дома с детьми показался жутким насилием — не потому что дом с детьми не может быть идеалом, а потому что он был навязан, и это насилие буквально звенело в воздухе.

«Какая она должна быть, эта Машина счастья? — думал Лео. — Может, она должна умещаться в кармане? Или она должна тебя самого носить в кармане?».

Возможно, ошибка изобретателя была в том что он пошел по второму пути, пытаясь засунуть человека в оранжевый ящик, чтобы показать ему весь мир — но первый, «карманный» вариант выбрал Джобс, а дальше вы сами всё знаете. Машина счастья, в общем, получилась. Фантаст на высоте — предсказал будущее. Только жене нужно было другое — бытовая техника («что такое счастье, каждый понимал по-своему…»)

Возвращаясь к книге, что таки мешает присоединиться к хору восторгов?

Дело даже не в том, что лето-1928 так далеко от нас, и промежуток составляет почти 100 лет — через четыре года настанет лето-2028. И не в том, что у меня самой было другое идеальное лето детства, в другой стране, в других реалиях.

Я готова была читать книгу о далеком от меня во всех смыслах, уникальном детстве, в этой уникальности и заключался интерес. Например, «Детские годы Багрова-внука», которые от нас отделяют 170 лет, и тоже медитативно-неспешные, бессюжетно-поэтические, воспринимались органично, как и многие другие книги 19 и 20 веков о детстве и взрослении, относящиеся к реальности, в которой меня никогда не было.

И скучных книг я прочла уже столько, что готова простить скуку за ценные мысли или образы.

Дело в том, что здесь искренние ноты настолько перемешаны с фальшивыми, а точные попадания в солнечное летнее ощущение и настроение — с отталкивающими эпизодами, что в целом все это слилось в послевкусие «не то».

Весь мой улов — это несколько моментов, главный из которых — попытка сохранить, перенести в вечность каждый из 90 летних дней. Ну и понимание, как не надо писать о детстве.

Что же, в таких случаях я говорю себе, что это не неудача автора, а моя читательская неудача, при этом другая книга того же писателя вполне может мне понравиться. Не исключено. Все-таки Брэдбери — фантаст, надо будет попробовать его фантастику.

Вообще для знакомства с автором следует выбирать лучшее из того, в чем он силен. Я же в этом конкретном случае повелась на разрекламированность книги, что для меня обычно не критерий, ну вот и результат. Но это тоже читательский опыт. Принимается.