4

«Все спасутся, один я погибну», — шептал за работой сапожник из Александрии. А Роберт Рингим, тот самый «оправданный грешник», приверженец т.н. доктрины предопределения (и позитивного мышления — если в терминах современной поп-психологии), предпочел думать, что он-то как раз будет восседать по правую руку, когда остальные отправятся гореть и гнить. Стартовав как комедийный простак, под тщательным руководством нового приятеля Рингим из джизас-фрика превращается в персонаж, исполненный трагизма; впрочем, трудно оставаться простодушным клоуном, когда в окна лезут такие гости — спросите хоть у Хомы нашего Брута.

Джеймс Хогг вполне может примирить с готическим романом тех, кто зевал над «Франкенштейном» и прочими скитальцами. «Исповедь оправданного грешника», во-первых, пободрее будет, и герой ее обильно орошает земли родной Шотландии кровью, — в основном, правда, из собственного носа, который ему то и дело вправляют утомленные соотечественники. Сами соотечественники — отдельная тема, ибо, поколачивая несчастного одержимого, разражаются тирадами такой непререкаемой авторитарности и колорита, что посрамили бы любого экзорциста:

If ye be the Deil, rise up, an’ depart in peace out o’ this house—afore the bedstrae take kindling about ye, an’ than it’ll maybe be the waur for ye. Get up—an’ gang awa out amang your cronies, like a good lad. There’s nae body here wishes you ony ill. D’ye hear me?

Это скорее Ян Потоцкий на шотландский манер, чем Мэри Шелли минус психоз. Неудивительно, что в 80-х экранизацией романа занялся не кто-нибудь, а Войцех Хас: во-первых, в фильмографии режиссера, снявшего «Рукопись, найденную в Сарагосе», эта история смотрится как нельзя органичнее; во-вторых, кто, как не поляки, знает толк в двоедушниках. Рамочная история, в которую Хогг канонично обрамил «Исповедь», призвана придать роману особый — могильный — душок; Хас же довел ее до логического завершения, так что рекомендую ознакомиться с обеими версиями.